Норби
Шрифт:
Про Иволгу мне рассказала Анна Фогель. Кто громче всех кричит «Держи вора!»?
5
Ночные улицы Радзыня были темны и пусты, даже окна не горели, действовал приказ о светомаскировке. Лишь однажды попался патруль, и вслед мотоциклу ударили бесполезные выстрелы. Товарищи красноармейцы слишком долго соображали.
Бывший гимназист вытер пот со лба. Кажется, ушли, даже на мотоцикле их теперь не догнать. Значит, можно разобраться в скользящем сквозь него мире, в очередной
Оставалось повернуться, чтобы оценить остальное. Как и ожидалось, странный швед, он же профессор, занял заднее сидение, а вот впереди.
Черный комбинезон, черный шлем, тяжелые летные очки. Вот он, путеводный фонарик! А если вспомнить, что говорит он женским голосом. Доброволец Земоловский сложил все вместе и оценил результат. Смелая девушка – и с воображением! «Слишком сильный удар!» О таком он, кажется, читал, в какой-то из переводных фантастических книг. Лучи Смерти, Лучи Ужаса, Лучи Боли. А еще – невидимка, огонек фонаря в темноте.
Новый мир оказался действительно новым, невероятным, но бывший гимназист воспринял это почти как должное. После виденных им лунных кратеров на месте сгинувшего шоссе и поваленного на корню леса, прочие чудеса лишь дополняли картину, складываясь в пеструю яркую мозаику. Разум смирился, вместо задиристого «не может быть!» – чуть усталое «почему бы и нет?»
Вот и город позади, невелик Радзынь. Интересно, чем он еще славен, кроме тюрьмы?
Дорога-грунтовка стелилась по полю, ночная тьма подступала со всех сторон. Фару девушка в лётном шлеме не включала, что доброволец Земоловский полностью одобрил. В мире много чудес, вдруг по полю бродит меткий стрелок, решивший поохотиться на ночную дичь? Мотоцикл мчал очень быстро, на пределе, и ему внезапно подумалось, что девушка видит в темноте. Почему бы и нет?
Наконец, голос мотора изменился, утратив мощь и напор. Мотоцикл притормозил, затем свернул на проселок. Впереди было что-то темное. Лес? Нет, просто небольшая роща, по фронту и сотни метров не будет.
Остановились у самой опушки.
– Ты можешь идти, парень. Пистолет оставь себе и постарайся больше не попадаться.
Голос был действительно женским – и очень молодым. Все прочее скрывали комбинезон, очки и ночная тьма. Разве что рост, луч фонарика.
Лучик!
Его заметно пониже, даже если со шлемом считать. А еще язык, очень правильный немецкий, но какой-то неживой, словно дистиллированный.
Бывший гимназист взвесил в руке ТТ. Идти некуда, прятаться негде, документы – и те забрали, а еще возвращается старая боль, загнанная в темный угол адреналиновым всплеском.
– Ухожу. «Спасибо» за такое – это очень мало, но. Спасибо! И. Haj Bog dopomozhe!
– Не спешите, – швед шагнул вперед. – Побудьте, пожалуйста, здесь, нам нужно переговорить.
Взял девушку-лучик за руку, шагнул в темноту. Доброволец Земоловский присел прямо на теплую землю. Уходить никуда не хотелось. Если эти двое его оставят, поспать можно будет прямо здесь, укрывшись звездным небом. Искать что-то получше просто нет сил.
У шведа-профессора немецкий неплох, но явно не родной, как и следовало ожидать. Интересно, почему русские его задержали? Не хватило печати в документах? И были ли эти документы вообще? Он бы сам, если б не уланская форма, охотно назвался хоть норвежцем, хоть ирландцем. Пусть комиссары переводчика ищут!
– Господин Земоловский!
Он встал. Девушка и швед уже успели вернуться.
– Я не Земоловский. Кто на самом деле, даже не знаю, память отшибло. Хотите верьте, хотите нет.
Лгать своим спасителям он не хотел, пусть даже им придется сейчас расстаться.
– Вы говорили, помню, – профессор на миг задумался. – Но надо же к вам как-то обращаться? Суть проблемы в том, что по моей вине группа понесла большие потери. Невосполнимые. В свой час я за это отвечу, но теперь нам очень нужны люди. Однако. Не все так просто!
– Будешь выполнять все наши приказы, – девушка шагнула вперед. – Все до одного, парень! Не сможешь никуда уйти, пока не разрешим. Вопросы можешь задавать, но ответы по возможности. Взамен. А чего ты сам хочешь?
Тяжелая перчатка легла на плечо, теплое дыхание коснулось лица. Он невольно вздрогнул, но постарался ответить честно.
– Не знаю. Не помню! У меня нет ни имени, ни прошлого. Гожусь такой – берите!
Она покачала головой, сняла очки.
– Я попробую, профессор?
Тот что-то ответил, но язык на этот раз оказался совершенно чужим, непонятным. Девушка-лучик подошла совсем близко, взглянула в глаза. Смотрела долго, не мигая, и он вдруг почувствовал, что мир становится меньше, зато получает объем, сгущается, обволакивая его со всех сторон. Он скользит вниз, вниз, вниз.
– У тебя есть имя. Вспомни! Мама звала тебя.
Дыхание замерло, боль хлестнула со всех сторон, но не убивая, а возвращая к жизни. Ненадолго, на невероятно малый миг, но и его хватило.
– Sonce sidaye, Nich nastupaye, Spiv solovejka Chuti u gayi… Spy, mij Anteku, spi lyubyj!– Антек, – шевельнулись губы. – Антек.
– Хватит! Хватит!..
Негромкий голос профессора ударил, словно гром, возвращая привычный мир. Он.
Антек! Антек! Антек!
Антек пошатнулся, выпрямился.
– Пока достаточно, господин Антек. Если вы согласны, то – пора!
Он (Антек!) хотел пояснить иноязычному шведу, что gerr Antek звучит нелепо, это не фамилия, детское имя. Не стал. Ничего иного у него пока нет.