Норильск - Затон
Шрифт:
— Оставьте вы их ребятки, они ж не маленькие, надеюсь, знают, что делают.
— А, что бабушка с дедушкой натворили? — цеплялся к родителям Тимка.
— Руки до дыр мыли. — Не унимался Седлер. — Завтра весь город будет рассказывать про то кино.
— Меня заставляете мыть дольше и чище, а их ругаете за это. И что это за кино, про которое будут рассказывать все, а мы не посмотрели.
Услышав такое, Седлер крякнул и отвернулся, а Лизонька прыснула в кулачок.
— Пойдём, потанцуем, пусть остынет, вишь распетушился, — потянул Мозговой свою Лизу к двигающимся в медленном танце парам. — И вы б покружились детки, чем так нервничать-то. Играют у нас неплохо. Поют, закачаешься.
Илья, забрав жену, действительно последовал совету отца.
Дубов остался за столом с внуком.
— А что, нам вдвоём тоже хорошо, — подмигнул он ему.
Тот тоже подмигнул и тут же использовал выгодное положение.
— Дед, давай гульнём.
Дубов не возражал, только сомневался.
— Давай, но как?
Тимка, кося на прижимающихся в танце родителей, сразу выложил свой план удовольствия. Чего тянуть-то, ещё вернутся и всё испортят.
— Мороженого возьмём ещё.
Дубов расхохотался.
— Хитёр ты братец, нас накажут, причём обоих и развернуться не успеем.
Тимка в неудовольствии сложил руки на груди.
— Почему взрослые детей не понимают. Вот вырасту, буду одним мороженым питаться.
— Тогда другой разговор будет, а сейчас таблетки пить и уколы колоть за лишнюю порцию придётся.
Мальчишка зевнул и отвернулся.
— Взрослые такие скучные.
— Э, да тебе спать уже пора. Вон реснички какой тяжестью налились. Надо закругляться с ужином, танцами и ехать домой.
Возвращались опять на двух машинах. Мозговой с Лизой на одной, Остальные члены семьи на другой. В холле Илья, пока раздевались и вешали в шкаф одежду, присматривался к нежно шушукающимся отцу с матерью. Горящими невероятно жарким огнём глазами, испепеляли они сейчас друг друга. Неловко пытающимися, дотронуться друг, до друга получая от этих нечаянных прикосновений несказанное удовольствие, увидел он их. Никого не замечая около себя, и ничего, никому не сказав, они ушли в спальню.
Дубов поймав взгляд ошеломлённого парня, обнял его и повёл в кухню.
— Илья, не трогай их и не мешай, — говорил посмеиваясь он. — Давай чай попьём с тортом. Дочка старалась. Обещала, что будет вкусным. Вот и снимем пробу, пока Лиза малого моет и спать укладывает. Ну что ты так воспринимаешь их возню, это несущественно всё…
— Не существенно? Да они ведут себя, как влюблённый молодняк. Я, что не прав Илья Семёнович. Это же смешно. Я не против их отношений, за, но не малолетнего же пылу жару. Народ угорит скоро. На них пальцами будут показывать…
— Тю-тю-тю… Не накручивай себя. Они начали с того, на чем остановились в двадцать лет. Тебе это мешает?
— Собственно нет.
— Мне тоже. Какое нам дело до кого-то, если им хорошо. Так с чего, скажи, мы им будем нотации читать. Путь себе любятся. Это вон Тимке твоему мать нужна и отец, а ты пока обойдёшься без родительского глаза, мужик уже взрослый. Тебя на ночь и жена искупать может.
— Необычно видеть маму такую. — Оправдывался парень, разрезая торт.
— Какую?
— Просто женщину. Да ещё и с мужчиной. — Сопел он, разливая теперь чай.
Дубов, улыбаясь, потёр в раздумье подбородок.
— Этот мужчина твой отец и она шикарная женщина.
Илья подтянул чашку себе и вторую подвинул тестю.
— Вы действительно считаете, что мама привлекательна?
Тот, согнав улыбку с лица, очень серьёзно сказал:
— Если твой отец проворонит её, я сделаю ей предложение и женюсь на ней. При условии, что она его примет, конечно.
Проглотив кусок торта не жуя, зять вытаращил глаза.
— Илья Семёнович, что вы такое говорите? Шутка ли, в ваши то годы…
— Правду… Ему я это же сказал. И причём тут годы… Они проходят, а сердце и душа не стареют.
Протолкнув застрявший в горле торт чаем, Седлер вздохнул и беспомощно развёл руками.
— Как у вас всё перемешано, мне не понять.
Дубов покосился в его сторону и кивнул на блюдо с тортом.
— Ешь, торт действительно вкусный. Лизонька искусница. Ты не обижай её Илюша.
— С чего вы взяли?
— Я хорошо знаю породу твоего отца. Ты копия его, а дочка кроткая овечка, слепок Тани и меня. Просто прошу тебя, в вопросах касающихся семьи, включай почаще тормоз и мозги, если она дорога, конечно, тебе. Нет, — другой вопрос.
— Тут у вас с матушкой мнения удивительным образом совпадает, — усмехнулся он.
— Вот видишь, — заулыбался он, — мы с ней больше похожи, нежели она с Тимофеем. Для меня остаётся загадкой, почему Лиза выбрала его.
— Вы до сих пор к ней не равнодушны? — осторожно спросил Седлер.
Дубов пожал плечами.
— Важно, что она любит его, твоего отца и моего друга.
А за скрывшей пару дверью, пылал пожар. Она действительно его сейчас любила опять, как в юности без памяти, без царя в голове, без тормозов. Только за их спинами захлопнулась дверь спальни, как Лиза из кроткой, тихой женщины превратилась в кипящий лавой страсти вулкан. «Отлюблю, за все одинокие годы отлюблю».
— Лизавета, — охал он, купаясь в её огне, — ты стала сумасшедшее, нежели была.
Кровать страстно стонала и весело скрипела под ними, а они опять не укладывались в отведённые ночью часы. Когда притухал огонь, горячий шёпот целовал уши.
— Сам виноват, зачем меня разбудил. Теперь терпи.
— Как же ты, моя зорька ясная, терпела столько-то без мужика?
— Проще не бывает, выла в подушку, — потёрлась она горящей щекой о его плечо.
Он уткнулся в её подмышку и взвыл: