Норки!
Шрифт:
Филин на лету встопорщил перья. Заслужить прозвище «завирушка» было немногим лучше, чем слыть курицей. Лично он глубоко презирал этих крошечных — даже меньше воробья — обитателей кустарников за их боязливость и привычку беспорядочно носиться по лесу всей толпой, прежде чем со многими предосторожностями опуститься на землю и начать кормиться. И вот они нашли себе занятие в жизни, став при кроликах чем-то вроде наемных шутов. После этого, проникнувшись сознанием собственной значимости, завирушки сделались еще более невыносимыми, и все же Филин чувствовал совершенно иррациональное желание защитить если не завирушек, так хотя бы кроликов.
— Есть много других птиц, которые присоединились к Сопричастным Попечителям, — крапивники, щеглы, жаворонки, многочисленные синицы…
— Вот именно! —– хрипло вставила Рака.
— …и земные плотоядные зверьки,— продолжал Филин, намеренно игнорируя ее невежливое замечание. — Например, крот, а он не ест ничего, кроме червей. Жабы и лягушки регулярно присутствуют на их заседаниях, иногда появляются ужи, и несколько раз я видел крыс. Ну и, конечно, землеройки, а уж они-то точно плотоядные — ничего, кроме насекомых, в рот не берут.
— Да, конечно, но все это совсем несерьезные существа, — перебила Рака. — Они же совсем не такие, как вы с Юлой, как Фредди или Борис, не такие даже, как ласки, горностаи или канюки.
— Канюки вообще нигде не бывают и ни к кому не питают симпатии, — раздраженно откликнулся Филин. Неужели Рака забыла, как он — правда, неумышленно — спас ее от неминуемой гибели в когтях
канюка? Он тогда слишком сосредоточился на пробиравшейся в траве полевке и не заметил Раку, боровшуюся неподалеку со своим более сильным врагом. Неожиданное и бесшумное появление Филина напугало пернатого хищника, и он, на мгновение оторопев, ослабил хватку, и Рака вырвалась на свободу. Но то, что перед ним необыкновенная грачиха, Филин понял только потом — когда Рака разыскала его в лесу, чтобы поблагодарить.
— Я выросла на ветке, — сказала Рака и пояснила: — Когда гнездо переполнилось, меня попросту вытолкнули, но я умудрилась зацепиться за ближайший сук. Родители продолжали кормить меня, но в конце концов я все-таки свалилась на землю. Выжить мне удалось только потому, что я питалась трупиками таких же, как я, но менее удачливых птенцов. И мне еще повезло, что я выучилась летать прежде, чем меня сожрал какой-нибудь хищник. Я — единственный известный «лишний» птенец, который был выброшен из гнезда, но сумел выжить. С тех пор мне постоянно везло например, когда ты оказался поблизости, чтобы спасти меня от канюка. И я очень рада тому, как сложилась моя жизнь. Должно быть, из-за этого я не похожа на других грачей; например, меня многое интересует, если ты понимаешь, что я хочу сказать.
— Я отлично понимаю, что ты хочешь сказать, — с энтузиазмом подхватил Филин. Он прилагал огромные усилия, чтобы расширить свой кругозор, используя для этого, главным образом, Фредди и Бориса, но ему почему-то казалось, что дело пойдет гораздо быстрее, если он сумеет подружиться с какой-нибудь образованной птицей.
— И меня тоже многое интересует,— с нажимом сказал он.— Так вот… раз кролики каждый день являются ко мне, значит, они что-то задумали. Неужели тебе не любопытно узнать, что это такое?
— Нет! — каркнула Рака. — Они же просто болтуны, Фил, и им ровным счетом нечего сказать друг другу, не говоря уже о нас. Хотя иногда мне кажется, тебе все-таки стоит поговорить с этими длинноухими — просто для того, чтобы они от тебя отстали, а? Знаешь что, Фил, похоже, они превратили тебя в настоящего зануду!
Филин извернулся на лету, чтобы схватить ее за крыло, и Рака шарахнулась в сторону.
— Значит, я зануда? — свирепо прокричал он.— Да нет ничего скучнее, чем твоя жизнь, Рака! Кролики, по крайней мере, пытаются думать головой, вместо того чтобы целыми днями работать, как ты, перепахивая паханое! Так что я, пожалуй, слетаю к ним, но ты будешь последней, кто услышит новости!
— Юла усекла, почему ты слушаешь этих набитых травой кроликов! Все очень просто: они говорят тебе, какой ты красивый и умный. Ты не просто зануда, ты еще и тщеславный дурак в придачу!
Филин совершил еще один резкий выпад клювом, но Рака увернулась с поразительным для своих размеров проворством.
— Лети на их собрание да поразвлекайся как следует! — прокричала она на прощание. — Может быть, они угостят тебя вкусной травой!
Сердито взмахивая крыльями, Филин понесся в сторону далеких полей. Неужели он в самом деле тщеславный глупец? В таком случае придется встать завтра пораньше, чтобы успеть на кроличье собрание. Рака права: если он слетает туда, то — так или иначе — все выяснится само собой.
Глава 9. НА КРАЮ
Опять Мега крючился на доске над выгребной ямой. Хранитель снова изменил их меню, и теперь все норки поголовно страдали поносом. Вблизи уборной было очень оживленно; многие, не решаясь отойти, с несчастным видом сидели неподалеку от входа.
Попытавшись отключиться от вида мающихся у входа норок, Мега прикрыл глаза и целиком отдался стремительному течению своих мыслей. После происшествия с птицами он старался держаться подальше от Маты, поскольку в воспоминаниях о том, как они вдвоем рвали еще живую плоть, было что-то настолько интимное, что Мега каждый раз чувствовал себя неловко. Происшедшее между ними в эти короткие мгновения казалось необычайно глубоким и значительным, ему, несомненно, требовалось время, чтобы как следует это осмыслить. И дело было не только в Мате; после убийства птиц, визита Горчицы и Посвящения весь мир Меги неожиданно встал с ног на голову, и привыкнуть к этому было не так-то легко. Кроме того, с некоторых пор доктрина Старейшин вдруг стала казаться ему неубедительной. Версия Старейшин относительно устройства жизни норок в вольере представлялась ему уже не просто скучной, а насквозь лживой.
Те дни, когда маленького Мегу шпыняли все кому не лень, давно миновали. Шеба научила его неплохо драться, и Мега постоянно испытывал себя в схватках с ровесниками и наращивал силу. Вообще-то Мега был склонен удовлетвориться тем местом, какое ему достанется, однако сражался изо всех сил, до победного конца,— а кто бы стал поступать иначе? Лишь изредка он спрашивал себя, не перестаралась ли Шеба, постоянно толкуя о его исключительности и о «его времени», которое наступит неизвестно когда. Возможно, им двигало именно ее честолюбие, ее стремление еще раз достойно прожить свою жизнь, на этот раз — воплощенную в сыне. Если так — что ж, он будет любить ее ничуть не меньше, но пуще всего Меге хотелось быть самим собой и делать то, что он должен.
Впоследствии, выигрывая одну схватку за другой, Мега понял, что, вне зависимости от желаний его матери, ему суждено высокое положение. Сила, как довольно рано догадался Мега, наблюдая за теми, кто был явно слабее его, но тем не менее представлял грозный авторитет для слабейших, была вещью страшной и жестокой. Тот, кто не умел ее применить, непоправимо терял лицо, — чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на Старейшин и низкопоклонство большинства перед ними. Гораздо больше Меге импонировали те, кто, безоговорочно признавая право сильного, не козырял своим высоким положением и не выставлял его ежеминутно напоказ из чистого тщеславия. Он и сам был таким. Несколько раз Мега даже позволял себе пойти на поводу у эмоций и, вмешавшись, спасти от жестокой расправы какого-нибудь несчастного, которого травила группа более сильных норок, хотя его об этом никто не просил.