Норки!
Шрифт:
— Значит, в Дурных Мыслях нет ничего… дурного? — спросил в конце концов Мега.
— Абсолютно ничего, — улыбнулась Шеба. — Кроме того, никакие они не дурные — это совершенно правильные мысли, мысли настоящей норки.
— Но как же быть с тем, что говорил тебе Со… папа? Габбла утверждал, что у нас нет никаких возможностей бежать, и, похоже их действительно нет.
— А вот самое поразительное из всего, что я узнала от твоего отца, — ласково проговорила она. — Придет день, когда мы окажемся на свободе.
Мега безмолвно таращился на нее. Мгновение назад у него в голове все кипело и бурлило от обилия потрясающих новостей, но сейчас он почувствовал, как его охватывает удивительное спокойствие. Поднимаясь
— Я постараюсь припомнить слово в слово, что сказал мне твой отец. Я знаю, что для тебя это важно, — продолжала Шеба. — «Любопытные вещи случаются в наше время, — говорил он. — Впервые я услышал об этом в тот день, когда меня привезли на одну ферму исполнять мои обычные обязанности. Там бушевало форменное восстание. За день до того какие-то люди пробрались в сарай и открыли половину клеток. Они бы открыли их все, но снаружи раздался какой-то шум, и они в испуге бежали. Впоследствии до меня не раз доходили слухи о подобных происшествиях, и в конце концов у меня не осталось сомнений, что и среди людей у нас есть друзья. Не такие друзья, верить в которых вас заставляют Старейшины, а настоящие, готовые рисковать, чтобы освободить нас».— «Почему?» — спросила я его…
Шеба немного помолчала.
— Видишь ли, Мега, Соломон очень убедительно говорил, что Хранитель — наш враг. Я всегда подозревала, будто так оно и есть на самом деле, но мне ни разу не приходило в голову, что одни люди могут быть за нас, а другие — против. Но по словам Соломона, люди — слишком сложные существа и два разных человека даже могут неодинаково относиться к одной и той же проблеме. Сам Соломон усматривал подтверждение своим мыслям в том, как разозлился тамошний Хранитель, когда узнал, что другие люди выпустили его норок. Он наверняка попытался бы убить их, если бы ему представилась возможность. А они, в свою очередь, должно быть, сильно его боялись, если бежали при первом же подозрительном шуме. «Мне представляется, — сказал далее твой отец, — что вся загвоздка не в людях, которые могут открыть наши клетки, а в нас, норках. Норки зачастую не готовы принять свободу. Они просто не знают, что с ней делать. В тот раз лишь несколько норок ушли далеко, да и то по чистой случайности. Все остальные шныряли поблизости, и всех их вскорости переловили. Некоторые даже не осмелились переступить порог своей клетки, другие остановились у ворот сарая, а несколько норок сами вернулись к клеткам, когда наступило время кормления!» Твой отец очень смеялся, Мега!
Тут Шеба остановилась, заметив, как пристально глядит на нее Мега своими блестящими черными глазами. «Он уже знает, — с некоторым страхом подумала она. — Он уже знает!»
И она поспешила закончить свой рассказ:
— Вот что еще сказал мне твой отец, Мега: «Каждой колонии необходим сильный, авторитетный вожак. Не комитет, наподобие вашего Совета Старейшин, а лидер, способный не только убедить норок в реальности близкой свободы, но и возглавить успешный побег». Как ты, наверное, уже догадался, мой любимый сын, — ты и есть такой вожак. Вот почему ты всегда был не таким, как другие; ты единственный, кто способен справиться с этой нелегкой задачей. Вести за собой других — вот твоя судьба, Мега!
Мега медленно кивнул. Казалось, он всегда знал это. Отсюда и высокое положение, которое он занял среди молодых. И дело далеко не в силе и ловкости, вернее, не только в силе и ловкости. Все гораздо сложнее — настолько сложнее, что он даже не мог себе этого представить, да он и не старался. Как бы там ни было, он обязан принять на себя всю ответственность.
— Я верю всему, что ты рассказала мне, Шеба. Я верю, что я, Мега, единственный в своем роде. Я
— Я тоже верю, мой дорогой сын. Я всегда верила в тебя и твою необычную судьбу. Единственное, чего я не знаю, это дня, когда люди-освободители откроют наши клетки, но рано или поздно этот день обязательно придет.
Только теперь, когда она передала ему свою ношу, ей открылось, сколь тяжкое бремя она носила. Может быть, и она — точно так же, как Мега,— принадлежит к числу избранных, задумалась Шеба. Может быть, судьба предначертала ей быть его воспитательницей и вдохновительницей?
Мега смотрел на нее с любовью, потом потерся носом о ее нос, и она почувствовала, как сердце ее тает. Какими словами описать любовь, которую мать испытывает к своему сыну? Гордость, чувство до конца выполненного долга? Нет, не только. Была еще и боль от того, что он уходит, а ей приходится отпустить его от себя.
Глава 10. МОГУЧАЯ ТЫСЯЧЕНОЖКА
Делегация как раз пересекала Тропу и была на открытом месте, когда над верхушками деревьев возникла бесшумная крылатая тень Филина. Кролики застыли на месте словно парализованные, Травобой испуганно захныкал, и только Лопух, шедший первым, испытал нечто вроде облегчения, правда смешанного со страхом. Одно дело — разговаривать с Филином из безопасного подлеска у подножия бука, и совсем другое — видеть над собой заслонившие небо могучие крылья и острые, отливающие синевой крючковатые когти.
— Слушайте меня, кролики! Ваше время истекло! — прогудел с высоты Филин, крайне довольный своим драматическим появлением. Он специально ждал их здесь, чтобы посмеяться как следует. Только потом, увидев, что они все еще пребывают в ступоре, он понял, что, пожалуй, переборщил, и, совершив над ними еще один круг, уселся на росший между деревьями невысокий куст бузины.
Пока кролики приходили в себя, Лопух нервно суетился между ними.
— Я говорила, все будет как надо, — восторженно шепнула Лопуху Маргаритка. Погода стояла хорошая, и она настояла, чтобы и ее тоже взяли с собой. А внезапное появление хищника если и испугало ее, то лишь самую малость. К сожалению, остальные делегаты, которых Лопух поочередно представил Филину, выглядели глубоко несчастными, а Травобой и вовсе смотрел перед собой тупым, ничего не выражающим взглядом, словно никак не мог прийти в себя.
— Как ты знаешь, о могучий Филин, меня зовут Лопух, а это — Травобой, Лихнис, Переступень, Колокольчик, Вика, Лабазник и, конечно, моя любимая Маргаритка.
— Мы уже знакомы, — ответствовал Филин, который решил быть вежливым, раз уж он ввязался в это дело. Его сегодняшняя попытка тайком выбраться из дупла вновь была пресечена Юлой; она проснулась и окликнула его как раз тогда, когда он на цыпочках крался к выходу.
— Опять пошел целоваться со своими любимыми кроликами? — сварливо проговорила она, чуть приоткрыв глаза.
— А хоть бы и так? — резко бросил он в ответ. — Тебя это не касается!
— Это касается нас обоих! — проскрежетала Юла, встопорщив перья на макушке. — Это я буду сгорать со стыда, когда по всему лесу пройдет слух, что ты сошел с ума и пасешься вместе с кроликами на косогоре. Но ведь тебе, наверное, все равно, что будет со мной, так что до свидания, глупая курица! Уходишь — вот и уходи. По крайней мере, эти вонючие кролики не будут таскаться сюда каждый вечер.
Даже самому себе Филин не мог бы объяснить, почему ему вздумалось уступить кроличьим просьбам. Может быть, во всем был виноват врожденный охотничий инстинкт, который каждый вечер толкал его отправляться на поиски неизвестно чего; лишь увидев добычу, Филин узнавал, ради чего вылетел из дупла.