Нортланд
Шрифт:
— Как так ты нашла меня по запаху? — спросила я. — Что это значит?
— Это значит, что я тебя унюхала.
Она не была глупой, но ей нравилось говорить так, словно она дурочка. Это был вопрос стиля, вопрос ее образа.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Лиза сказала:
— Я запоминаю человеческие запахи. Отто, к примеру, я могу найти за тысячу километров.
— Думаю, ты преувеличила.
— Ну, немного преувеличила. Но я правда хорошо его нахожу. Он дал мне твою зажигалку. Я знаю запах твоих пальцев и сигарет.
— Так
— Отто любит брать чужие вещи.
— Но тогда почему его не могут найти?
Лицо у Лизы стало самодовольное, и она простодушно сказала:
— Потому что он лучше других. Отто умеет прятаться.
— Ты имеешь в виду, что он хороший стратег и тактик?
Лиза засмеялась.
— Нет, он плохой стратег, а тактик из него еще хуже. Но он может скрывать не только свои мысли. Никто из них не вспомнит его запах, даже если они будут спать с его вещами. Вот они и бесятся. Они, значит, идеальные солдаты, которые должны справляться с любой задачей. А не могут! Хотя Отто плохой стратег, плохой тактик и способен дважды за день упасть, наступив на развязанные шнурки. Но они ничего не могут с ним сделать.
Она выглядела по-детски радостной, и я поняла, что мне вовсе не хочется ни бежать, ни звать на помощь. Лиза вызывала у меня приятные чувства. Она была странной, но в ней не было оглушительной неправильности. А может я просто слишком устала бояться чего бы то ни было.
— Как ты питаешься? — спросила я. — Ведь у тебя нет…
Живых людей, чтобы лакать их полную страха и боли кровь. Некоторое время мы шли молча. Небо совсем прояснилось, теперь по нему растекся глубокий, яркий синий цвет, такой сильный, что, казалось, дождь просто смысл с неба всю пыль, обнажив самую его суть.
Духота испаряющегося с земли дождя казалась пьянящей, пахло землей и зеленью. Бульвар был почти пуст, люди, в основном, спешили с работы домой, им было не до красот природы. Мы прогуливались по залитому солнцем асфальту между ровными рядами деревьев. Лиза расправила платье, потеребила многочисленные кружева и только потом сказала:
— Крыски, мышки, кролики. Но это маленькие существа. Их мало. Поэтому я всегда голодная.
Она помолчала, втянув мой страх, сказала:
— Это маленькие существа. Они умирают от этого.
Большие, подумала я, иногда тоже. Розовый язычок Лизы скользнул по губам. Во всех них было нечто животное. И если до этого момента мне казалось, что это привнесено извне, какая-то странная, чужеродная часть, то теперь я понимала — она человечна. Все они человечны. У нас внутри, у каждого из нас, сидит голодный зверь, но в этом нет ничего иного, чем мы сами.
Таков человек, и нет смысла сравнивать его с хищниками, потому что человек — тоже хищен. Они не были сбалансированы, оттого их животная природа, всем нам присущая, казалась более явственной.
Но она не была иной, чем, скажем, моя собственная. Я не была кем-то другим,
— Отто говорит, я не должна трогать людей.
— Наверное, Отто прав, — ответила я задумчиво. Я позволяла ей вести себя, следовала за шуршанием ее кружев и мягким голосом.
— Но это неважно, — сказала Лиза. — Все неважно, кроме того, куда мы с тобой сейчас поедем.
И я подумала: надо же, ей, наверное, никогда не бывает страшно. Она может ходить по ночам, не боится солдат, не боится преступников, не боится, что ее собьет машина. Мы вышли к остановке и стали ждать трамвая. Когда он зазвенел вдали, и я взглянула на рельсы, из которых словно рвалось в мир второе солнце, Лиза сказала:
— Только одиноко немножко.
Я вспомнила о связи, важной и неразрывной, которая была между Рейнхардом, Маркусом и Хансом. Фратрия.
— Отто сказал, у меня есть братишки.
— Трое.
— Да, трое. Рейнхард Герц, Маркус Ашенбах и Ханс Бергер. Они, наверное, меня ищут.
Я замолчала, надеясь, что трамвай подойдет, и мы сможем продолжить этот разговор позже. Но неожиданно, ровно перед тем, как двери трамвая распахнулись перед нами, я сказала:
— Рейнхард знает о тебе. А это значит, что знают и другие. По крайней мере, он говорил о том, что ты пропала.
— Я не пропала, — сказала Лиза. — Отто меня спас.
Она легко вскочила на подножку трамвая, театрально приподняла ногу, показав мне высокий каблук, а затем, засмеявшись, прошла в салон.
Я последовала за ней. Мы сели среди неприветливых, уставших людей, и Лиза принялась болтать ногами. Потом она наклонилась ко мне и сказала:
— От тебя им пахнет. Моим братом.
— На самом деле ты зря тоскуешь, они не самые приятные люди.
Лиза склонилась ко мне, прошептала мне на ухо:
— Потому что они жуткие?
В шепоте ее было нечто пугающее, похожее на змеиное шипение. Но когда она отклонилась чуть назад, я увидела, что Лиза улыбается.
— Нам недалеко ехать, — сказала она. Легкая и прекрасная, Лиза была похожа на фарфоровую фантазию маленькой девочки, или на сахарную фигурку, венчающую свадебный торт. Она не могла существовать, как и Рейнхард. Идеальная девочка из чьего-то странного сна.
— Я просто не понимаю, — прошептала я. — Чего от меня хочет Отто?
— Он хочет, чтобы у тебя не было проблем.
— В таком случае, он опоздал.
— Ну, да. Я так ему и сказала: ты опоздал, Отто, у всех опять из-за тебя проблемы, глупыш. И разве тебе не страшно приглашать их к себе домой? Они же могут тебя предать!
Она прижала руки к сердцу, словно в нем достигла цели вероломная стрела. Лиза чуть откинула голову и высунула розовый язычок, потом воспрянула.
— Ты привлекаешь слишком много внимания.