Нортланд
Шрифт:
Лиза захлопала в ладоши. Вдруг все вокруг показались мне актерами, терпеливо играющими свои роли. Элементы спектакля были повсюду, даже декорации казались слишком прекрасными для того, чтобы полноценно, трехмерно присутствовать в реальности. Несмотря на искренность желаний Лизы, я неожиданно подумала, что ей хочется обезопасить Отто.
Они больше ничего не скроют от нее.
Несмотря на явное ощущение родства между Рейнхардом, его фратрией и Лизой, я почувствовала, что и им выгодно привязать ее к себе. Каждый здесь имел дополнительный мотив, кроме
Напыщенные слова, насыщенные краски. Мне захотелось захлопать в ладоши, и я некоторое время ждала, пока опустится занавес.
Рейнхард, однако, повел меня в за собой, представление продолжалось. Мы прошли сквозь темный коридор: бордовые стены, бордовый пол, бордовый потолок и черно-белые фотографии бесконечных Бергеров.
В конце коридора, незадолго до нужной нам двери, я увидела фотографию самого Ханса. Он широко и весело улыбался. На нем была модная гоночная куртка, в руке он крутил очки. В самом этом движении, неловко запечатленном камерой, была веселая наглость, которую шумно не одобряла фрау Бергер.
Ханс, тем не менее, казался очень приятным. Герой романтического фильма или кто-то в этом роде. Он и сам замер перед собственной фотографией. Посмотрел на нее, склонив голову набок.
Я подумала, даже если бы Ханс улыбнулся, у него больше не получилось бы быть похожим на паренька с фотографии. Он им больше не был.
Мы вошли в ванную, и когда Ханс включил свет, все показалось мне совершенно ослепляющим — хрусталь, зеркала, лампы повсюду. Ванная была такой просторной, что могла бы служить мне гостиной. Все сияло. Даже золото кранов от бесконечного света казалось распавшимся на искры.
Я встряхнула головой, чтобы очертания комнаты встали на место. В ванной мы могли бы поместиться всемером. И, наверное, хватит места даже для Отто. Рейнхард запрокинул голову, рассматривая себя в зеркальном потолке.
— Ханс, — сказал он. — Это потрясающе.
— Потому, что здесь нет ни одной поверхности, в которой ты не можешь себя увидеть? — спросил Маркус. А Ивонн сказала:
— Пожалуй, нужно принести шампанское.
Глаза ее светились чистым, нежным восторгом. Так выглядят, наверное, люди, впервые в своей жизни влюбившиеся.
Несмотря на блистающую красоту ванной комнаты, здесь отсутствие хозяев было еще более очевидным. Никаких зубных щеток, шампуней, кремов. Пространство, которое для всех оставалось чужим.
Я вдруг почувствовала, что мы словно дети, решившие поиграть, пока родителей нет дома. Мальчики и девочки, затеявшие нечто опасное.
— О, — сказал Маркус. — Мы забыли самое главное.
Он прошел к двери, отстранив от нее нас с Лили, и я подумала, что не удивлюсь, если он вернется с пистолетом. Лиза сказала:
— Невероятно! Так красиво! Как…торжественно будет сделать это здесь.
А я подумала, что все настолько же нелепо, как, скажем, свадьба в ванной. Затем я сравнила себя с подружкой невесты в чужой пижаме и успокоилась
Рейнхард рассматривал себя в каждом зеркале, не спеша прохаживаясь мимо. В этот момент он показался мне очень настоящим. Насколько это слово вообще применимо к нему, я не знала, но ощущение накрыло меня с головой. Рейнхард, быть может, не был человеком, по крайней мере полностью, но в нем было нечто предельно реальное, ощутимое и личностное. Он сказал:
— Девушки, я слышал о подобных операциях. Однако же их технология мне неизвестна. Так что предоставляю вам полную творческую свободу.
Лиза запрыгала на месте:
— Пожалуйста! Пожалуйста! Препожалуйста!
Она запищала так громко, что мне захотелось зажать уши.
— А мы точно уверены в том, что хотим этого? — спросил Ханс. Рейнхард пожал плечами.
— Полагаю, что ко всему можно привыкнуть.
Маркус принес безымянные пузырьки.
— Что-то я не вижу здесь капельницы, — сказала Лили.
— И я не вижу, — ответил Маркус. — Но, по секрету, его можно пить. Только фармакокинетические показатели несколько упадут.
Ивонн покрутила в руке бокал, затем взяла из рук Маркуса один пузырек.
— Значит, шампанское отменяется.
Ивонн откупорила его и наполнила прозрачной жидкостью бокал. Она залпом выпила все, поморщилась и отбросила бокал в ванную. Он звякнул, возвещая о последнем моменте своего цельного бытия.
— Прошу прощения, Ханс, — сказала Ивонн. — Не справилась с чувствами.
— Все в порядке, не стоит извинений.
И если Ивонн издевалась, в тех пределах, в которых могла позволить себе это, то Ханс был вполне серьезен. Маркус поставил пузырьки на столик у раковины, и мы разобрали их. Я долго вертела свой, пытаясь найти хоть какой-то опознавательный знак. Ничего. Лекарство-призрак.
— Что это? — спросила Лили.
— Если ты думаешь, — сказал Маркус. — Что нам так сразу и известно решительно все, ты ошибаешься.
А я подумала, что наконец-то почувствую вкус этого препарата и узнаю о нем хоть что-то. У него появятся объективные характеристики. Я аккуратно вскрыла пузырек и сделала глоток. На вкус его прозрачное содержимое оказалось соленым, как физраствор.
Я с удовольствием приняла этот ясный признак, отличающий источник моей силы. Пить его было самую малость противно, как морскую воду, но вполне переносимо. Когда я отставила пузырек, Лили только начинала пить. Она предприняла несколько попыток, ей явно было противнее.
Когда закончила и она, Рейнхард, Ханс и Маркус одновременно сняли фуражки. Движения их были настолько синхронными, что стало даже страшновато. В Нортланде никогда не заканчивается военный парад.
Лиза бродила от одного к другому с театральным восторгом куколки, которой играет маленькая девочка. Куколка и солдатики. Мы способны создавать только игрушки.