Носферату
Шрифт:
— Пань, было ж говорено, не драться, — наставительно проговорил он по-французски с отчетливым малоросским выговором.
— На людей бросается, — с кокетливой небрежностью заявил по-русски квадратный Паня, не спуская с меня глаз. Малоросс перевел на меня взгляд, и в нем на мгновение забрезжило узнавание, а затем и радость.
— Да ты что, Паня! — возопил он, тоже переходя на русский, и мой переводчик за ухом мгновенно замолк, предоставляя мозгу отдуваться самостоятельно. — Это ж Носферату Александрович. Его шеф в консультанты звал, когда мы профессоров брали. С тебя тогда еще из получки за андроида десять процентов вычли. Ну, за то, что ты его к Штоффе послал. А он там самоликвидировался, да так рвануло, что чуть ценного ученого не угробило…
Ребята заржали, а Паня угрюмо отвел
— Шатов! А вы какими судьбами в Чигги? А Анечка Моисеевна с вами, я надеюсь? Говорили, у вас сотрудничество полным ходом…
Санек подмигнул мне, я кивнул, а ребята быстро рассредоточились за столом и оперативно заказали по пинте. Худая, слишком изящная для такого маленького и простенького бара официантка, видимо, биологическая землянка, убрала со столика полупустую тарелку с зеленой диетической дрянью и круглый бокал и потянулась к тарелке, стоящей перед Саньком, но он жестом остановил ее и попросил повторить.
— Ферро Александрович. Не ожидал вас увидеть, чес-слово, не ожидал. Как все-таки тесен мир. Уже и Земли-то в иллюминаторе не видно, а встретились… Пес знает где, на краю вселенной, в каком-то занюханном баре…
Без формы и уставного выражения на лице Санек выглядел на тридцать с крошечным хвостиком, но почему-то мне совершенно не хотелось называть его по имени. Возможно, потому, что я был совершенно уверен — Александром он никогда не был. А Саньком нарекла его не мама, а усатый краснолицый дядя с живописным каскадом подбородков, стекающих на увешанную наградами грудь, и такими погонами, от одного вида которых у простого смертного волосы любой длины должны были вставать по стойке «смирно». Саньку могло на деле оказаться как двадцать восемь, так и пятьдесят один, но сейчас он выглядел моим ровесником, был весел, доброжелателен, окружен друзьями и в неформальной обстановке распрощался наконец со своим прапорщицким лексиконом. Через пару минут я почувствовал к нему и его ребятам некоторое расположение и даже расслабился. В конце концов, вместо того, чтобы получить по моим распрекрасным мордасам, я разжился неплохой компанией, в которой можно было без особенных проблем пропустить стаканчик-другой, а то и третий. Если уж моей возлюбленной возжаждалось разжиться умопомрачительными грианскими шмотками, а подругам необходимы сутки на то, чтобы свыкнуться с мыслью, что у меня теперь есть эта самая возлюбленная, то я могу себе позволить немного отдохнуть.
— Носферату Александрович, вы, если не секрет, тут по служебным или по личным? — Санек поднял белесые брови и жизнерадостно улыбнулся.
— На заслуженном отдыхе, — в тон ему ответил я, — почиваю на лаврах нашего с вами дела.
— Ну вот и я вроде того… Вывез парней, так сказать, на картошку. Матери второй год обещаюсь внешний аквариум установить, вот и договорились, — отозвался Санек, и мне почему-то показалось, что на мгновение выражение его глаз немного не соответствовало веселому и открытому лицу. Но я всегда придерживался закона: садишься с человеком за чарку — выпивай до дна с верой, что вино не отравлено. А не веришь — не садись. Санек и его команда вели себя как друзья, а значит, следовало засунуть свою журналистскую подозрительность поглубже в бессознательное и просто наслаждаться хорошей компанией. Это был тот случай, когда проявлять излишнюю бдительность не только неприлично, но и не особенно нужно мне самому.
Поэтому я решил принять на веру, что у Санька есть мать, которой до зарезу понадобился внешний аквариум.
— Она меня постоянно пилит. Мол, ты начальник. У тебя люди в подчинении. Вот и проявил бы волю к власти, привел подчиненных матери пособить, — продолжал Санек. — Ну, я ребятам клич кинул, согласились.
— Попробуй не согласись, — весело подмигивая начальнику, загоготал Паня, — в бараний рог согнет и скажет, что так и было.
Ребята рассмеялись. Похоже, шеф дал отмашку на неформальное общение, и парни старались как могли. Санек, едва сдерживая улыбку, почесал указательным пальцем щеку и продолжил:
— У меня мать на первом материке живет. В Докраве, в семнадцатом районе. А первый материк рейсы с Земли второй месяц не пускает. Бюрократы фиговы… Приходится через Чигги лететь. У Марь Ванны всегда рейсы в Россию есть. Да только наши там тоже… Представляешь, они же все наше инкогнито блюдут, мать их. Туда нас по одним документам отправили, а обратно летим — половина бумаг на другие имена приходит. Зарапортовались. Вот, третий день торчим, ждем, когда наши расейские власти бардак разгребут и нормальные ксивы подгонят. Этим троим счастливчикам через час на космолет… — Санек указал кивком на парней, унявших возле бара боевой пыл квадратного Пани. — А нам с Паньком еще долго на солнышке лежать. Мы очень гордые птицы, пока там одна столица другую не пнет, нам никак не полететь…
Я, как полагается по этикету, сочувственно пожал плечами и покачал головой на манер гоголевской Коробочки. Откровенность представителей спецслужб всегда настораживала меня настолько, что в подобных случаях я предавался редкому и ценному для меня занятию — молчал. Санек внимательно посмотрел мне в глаза и, словно прочитав мысли, добавил:
— Вам ведь наверняка кажется странным, что я здесь с вами так разоткровенничался, да еще при ребятах?! — Вместо ответа я как можно более выразительно поднял брови. — Ну, так мы тут все свои. А свои — это те, кто хорошо знает, где помолиться, а где так постоять. Я, например, прекрасно осведомлен, что вы безошибочно отличаете информацию, которую можно доверить широким массам, от информации, какую не стоит выпускать дальше собственной черепной коробки. А вы знаете, что бывает с теми, кто этой разницы не чувствует. Так что, как говорится, «если ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь», то зачем нам друг перед другом комедию ломать. Так что, — Санек похлопал меня по плечу, — если понадобится карманная армия, то мы с Паней тут еще дня два проторчим, а то и три. Друг на друга уже смотреть противно, так что выручайте, Шатов. Вы и Анна Моисеевна — наша последняя надежда на то, чтобы сносно провести время. А я, между прочим, неплохо смешиваю коктейли. Ребята подтвердят.
Парни согласно кивнули.
И я, властью, данной мне обстоятельствами, решил: пьянству — быть!
Не могу поручиться за все остальное, но насчет коктейлей Санек не солгал. Когда глубоко за полночь Аполинария Родионовна распахнула перед нами дверь, Анна уже не пыталась поднять голову и покорно висела у меня на плече с врожденной грацией мешка картошки. Я совершенно не чувствовал себя пьяным. Единственным, что говорило об обратном, было всепоглощающее и стойкое ощущение необъятного вселенского счастья. Оно исходило не изнутри, а откуда-то сбоку, где я ключицей чувствовал биение Анниного сердца.
Старушка поцокала языком, покачала головой и глубоко разочарованно вздохнула.
— Где же это вы, други мои, так нарезались?! — сокрушенно пробормотала она, рассматривая бездвижное тело Анны, точнее, ту его симметрично украшенную квадратными карманами джинсов сторону, за которую я придерживал мою возлюбленную, чтобы она не сползала с плеча.
— Йырбодречев, ЯиранилопаАнвоноидор! — бодро сказал я, по мере произнесения слов понимая, что что-то не так.
— Эх ты! — всплеснула руками бабушка Стерн. — Это вас Александр Александрович так отделал. Не зря он говорил, что коктейли сам будет готовить! А каким показался приличным молодым человеком… Да если б я знала, что он поклонник Майна Рида, ни в жизнь бы Анну Моисеевну с вами, обормотами, не отпустила.
— Ирп меч НйамДир? Я ещбоовеннереву, отчКёнаслатичотч-дубин еморкаватсу… — попытался выговорить я, осторожно укладывая Анну на диванчик в холле, пока Полина Родионовна суетилась на кухне, заваривая для нее какие-то отвратительного запаха травы.
— Ну как же, судя по вашему виду, вы, небось, всю «Белую перчатку» перепробовали. «Черного всадника» пили? Такой симпатичный коктейльчик, кофе отдает?! Пили, сама вижу. А язык вам завязало с «Головы сарацина». И я не удивлюсь, если ваш друг окажется вам вовсе не другом, потому что честный человек «Голову сарацина» мужчине весом менее девяноста пяти килограмм, а уж тем более беззащитной, неопытной в деле употребления алкоголя девушке смешивать не станет.