Носферату
Шрифт:
Милое хамство хозяйки почему-то очень импонировало мне. Возможно, потому, что именно для меня и предназначалось. Старая кокетка откинулась в своем гигантском кресле.
— Я всегда пускаю на ночлег русских. И даже если бы вы пришли ко мне не в компании моей дорогой Магдолы, а сами по себе и сказали: «Полина Родионовна, мы из России», я бы непременно дала вам приют. Мои родители были русскими. Насколько возможно быть русскими в нашем веке. Естественно, по рыжей бороде моего деда можно предположить, что на каком-либо отдаленном генеалогическом суку и висел некогда кто-нибудь из богатуров или нойонов Чингисхана, однако я всегда считала себя русской. Мои родители покинули Ярославль, да и Землю вместе с ним, когда мне было три с половиной года. Сразу после окончания этой нелепой войны с Большой Нереидой они перебрались
— В Россию? — удивленно переспросила Магдола. По всей видимости, за многие годы дружбы с почтенной мадам Стерн она ни разу не оставалась в ее доме в обществе землян, а следовательно, не слышала от нее ничего подобного. Но по эпической интонации повествовательницы было понятно, что свою историю Аполинария Родионовна рассказывала далеко не впервые.
— Вы даже не представляете, как изменилась Россия, — честно признался я, — и вряд ли действительно будете там дома…
— Так и мне уже не три с половиной. Пожалуй, я за это время изменилась значительно больше, чем Россия. Поверьте мне, Носферату… не знаю, как вас по батюшке…
— Александрович, — подсказал я.
— …Носферату Александрович, — повторила старушка, — уж больно имя у вас пикантное. «Не мертвый». Да, собственно, вы и на вид живее многих. Но с вашим именем без отчества никак нельзя. А уж за меня будьте покойны. Такие вредные старухи, как я, — вроде сорняков. Где ни брось, мгновенно корни пускают.
— А здесь, на Гриане, что ж не прижились? — вызывающе сказал я, наслаждаясь ее ироничной откровенностью. Пожалуй, будь наша бабуля действительно лет на пятьдесят помоложе, у Анны был бы серьезный повод для ревности. Как большой знаток женщин разной степени интеллектуальности, могу заявить со всей ответственностью: умная женщина — дар небес. И если на этой планете за шесть десятков лет не нашлось мужчины, который смог бы оценить драгоценность по имени Полина Стерн, на Гриане действительно не стоило бросать якорь.
Полина Родионовна пристально посмотрела мне в глаза, словно пытаясь проникнуть в мысли. Я улыбнулся одной из своих бронебойных улыбок, предназначенных для самой изысканной аудитории: девочек до пяти и бабушек после семидесяти, и наша хозяйка расслабилась и снова откинулась в кресле. Что позволило мне сделать утешительный вывод: путь к сердцу нашей уважаемой мадам Стерн мне хорошо известен. Наглость — второе счастье. И этим счастьем я был наделен более чем щедро.
Магдола и Анна пристально следили за дуэлью взглядов. И если в глазах Магдолы застыли удивление и тревога, то Анна искренне забавлялась, с трудом сдерживая улыбку.
— Вы знаете, Носферату Александрович, — философски продолжила Полина Родионовна, — есть такие строчки: «Любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам…» Вот именно эти гробы и не дают мне покоя. Все, кто мне когда-либо был дорог, похоронены здесь, в Чигги. Здесь столько моих гробов, что я постоянно чувствую присутствие смерти. Здесь для меня протекает Стикс, и нет ничего удивительного, что мне хотелось бы оказаться от него подальше. Мысли, что тебя тоже вот-вот заколотят в такой же деревянный ящик, еще никого не делали жизнерадостнее и бодрее. Там на Земле меня не будет преследовать тень горы, сложенной из останков тех, кого я любила. Разве это не повод стремиться туда?!
Я кивнул, и она, загадочно улыбаясь, обернулась к Анне.
— Вы, Анечка, надеюсь, не будете против, если я стану называть вас по имени, а заодно и попрошу: убедите вашего рыцаря отвезти меня в Россию. Уверена, вы мне не откажете, а он вам. Честно говоря, Дон Кихот, который, по моему разумению, должен был появиться и спасти меня от волосатых лап времени и одиночества, давно уже вместе со своим верным Росинантом пылится среди экспонатов какого-нибудь анатомического театра. Так что, за неимением собственного Дон Кихота, жажду одолжить вашего Дон Хуана.
— О, — едва сдерживая смех, проговорила Анна, — если вы прилетите на Землю в компании Носферату Шатова, ваша репутация будет безнадежно испорчена.
— Тогда я беру вас к себе в дуэньи, — парировал божий одуванчик. — Хотя, надо признаться, вы для этого несколько моложавы.
И бабушка Стерн, а за ней и Анна весело расхохотались.
Полина Родионовна еще долго болтала в том же духе, изредка жестом вынуждая нас доливать себе чай. Она покоряла наши с Анной сердца с быстротой хорошей книги. Моя возлюбленная готова была весь вечер проторчать на кухне, слушая возлежавшую в своем доисторическом кресле квартирную хозяйку, которая неторопливым сдержанным голосом миссис Хадсон с неизменным остроумием травила байки.
Но у меня имелись другие планы. Это был наш отпуск, наш вечер и мое любимое место во вселенной, которое я хотел показать любимой женщине. А значит, любимой женщине придется подчиниться.
Я и без того пошел навстречу некоторым дамским капризам и позволил Магдоле зайти в пять и украсть у меня Анну на целых два часа. Мол, ах-ах, как же дорогая Аннет не взяла с собой никакой нарядной одежды?! Ей необходимо приобрести достойный грианский гардероб…
Я злился. Магдола щебетала. Анна с улыбкой смотрела на меня и явно наслаждалась тем, что я не могу отказать. Поверьте, порой я веду себя странновато и даже непредсказуемо, но я никогда не был и вряд ли стану дураком. А даже человек среднего интеллектуального уровня понял бы, что Магдоле не терпится не приодеть мою прекрасную леди, а хорошенько выспросить у нее подробности наших отношений. Однако, завлекая Анну живописными картинами чиггийских модных магазинов, Магдола настолько увлеклась сама, что совершенно утратила интерес к чему-либо кроме одежды, косметики, сумочек, туфель и прочих дорогих сердцу дамы вещей. Я почувствовал, что опасность миновала, и не стал напрашиваться с ними, тем более что через пару часов начиналось мое время.
Никто не посмеет обвинить Носферату Шатова в том, что он не умеет ждать…
Я заверил дам, что ни в коем случае не стану им мешать, и — конечно же исключительно для того, чтобы скрасить часы одиночества, а не поиграть с новеньким гаджетом, — выпросил у Анны ее новый коммуникатор, отдав взамен свой, попроще, предварительно убедившись, что не оставил на нем компрометирующих фотографий.
Женщины скрылись за углом. Последнее, что я увидел, был русый завиток, подрагивавший на шее Анны каждый раз, когда она кивала решительней обычного. Моя возлюбленная, как простая смертная, болтала об одежде. Магдола вторила ей, рисуя в воздухе какие-то замысловатые фигуры. По моему скромному разумению, нет в природе существа совершеннее и прекраснее, чем женщина. И нет существа уязвимей, чем она же, поглощенная выбором и покупкой нового платья. Мне всегда казалось немного стыдным подглядывать за женщиной в такие моменты, когда пестрая гряда новинок от-кутюр заставляет ее на мгновение опустить лакированное забрало внешнего спокойствия и благополучия. Достаточно заглянуть ей в лицо, когда она склонилась над прилавком или каталогом, чтобы увидеть как на ладони весь ее внутренний мир, все ее страшные тайны и тайные страхи. И на какой-то момент, глядя на этот завиток, змеем-искусителем извивающийся на шее Анны, я почувствовал непреодолимое желание на несколько секунд стать невидимым и сунуть свой любопытный мужской нос между вешалок с платьями прямо ей в душу, туда, куда она никак не желала меня впустить.
Отогнав эту мысль, я развернулся, закурил и отправился в противоположную запретному желанию сторону. Захотелось немного посидеть в тишине, не спеша поглощая хорошую пищу. По-моему, в последний раз я делал это лет тридцать с небольшим назад, в тот трагический день, когда мама объявила, что с завтрашнего дня я буду ходить в детский сад. А еще — не терпелось в свое удовольствие покопаться в настройках коммуникатора.
Ностальгический порыв привел меня в «Глубинный грот» (как я несколько неточно, но любя переводил название этого ультрамодного, но спокойного и гостеприимного ресторанчика). При дневном свете он не переливался как рождественская елка, от чего выглядел совсем по-домашнему. Скаты, ночью обычно перекатывавшиеся у самых дверей, сгрудились в углах под арками водорослей в поисках тени. Я решил наслаждаться отпускным ничегонеделанием и не торопился войти в ресторан. Прошелся вдоль стены, остановился около утомленных полуднем морских чудищ и принялся разглядывать их сонные недовольные физиономии. В этот момент я краем глаза заметил, скорее, даже почувствовал, что кто-то машет мне из темной глубины ресторана сквозь занавешенную декоративными перламутровыми водорослями стену. Я помахал в ответ и поспешил войти внутрь.