Носферату
Шрифт:
— Ненавижу собак, — проговорила Анна и нежно почесала Экзи за ухом.
— Я тоже, — согласился я, продолжая прижимать лохматого дармоеда к правому боку, чтобы он не бросался под ноги прохожим, — и кошек не люблю. Да и людей не то чтобы очень.
Я обнял Анну и притянул к себе, понимая, что другого такого случая больше не предвидится.
Она подняла на меня глаза и спросила:
— Ну и что дальше?
— Как обычно, супергерой и его девушка, помятые, но счастливые, уходят к горизонту прямо в багровое закатное солнце. Тебя такой вариант устраивает?
— Вполне, — улыбнулась Анна и панибратски похлопала меня по плечу, — только давай сразу определимся, кто из нас сегодня будет супергероем.
В
— Ах да, точно, — рассмеялась Анна. — С супергероем все ясно, так что тебе, Ферро, достается роль спасенной принцессы.
— Кем же будешь ты? — спросил я, погладив ее по щеке. Она не отстранилась, только опустила глаза.
— А я буду следователем Анной Моисеевной Берг, у которой на руках все еще висит нераскрытое дело маниакального поклонника Суо, — вздохнула она. — Это твое дело закончилось, Фе, а мое…
Я взял Анну за руку и повел за собой в арку. Может, стоило отправиться в ближайший ресторан или маленькую романтическую кофейню, но у меня под мышкой висел Экзи, которому для абсолютного счастья не хватало только закрытого помещения, полного еды, поэтому мы прошли насквозь несколько дворов и наконец выбрались к маленькому островку зелени с парой качелей посередине. Я отпустил пса, и тот зашуршал в траве, отыскивая какую-нибудь условно съедобную гадость.
— Может, дела ты и не закроешь, — начал я, усаживая мою даму на качели, — но о том, что на самом деле случилось с гобеленами, я тебе расскажу.
Я поцеловал ее в уголок удивленно распахнутого глаза. Анна моргнула и нетерпеливо потребовала, чтобы я не валял дурака и выкладывал все, что знаю.
— Давай лучше я расскажу тебе сказку, — предложил я.
— Да ну тебя, Шатов, с твоими сказками, лучше говори мне правду. Мы взрослые люди, в конце концов. Ты еще не насказочничался там, в подвале?
— А я вообще такое из себя Оле Лукойе, дикое, но симпатичное. Добрый фей. Я расскажу тебе сказку, взмахну волшебной палочкой, и тебе станет все ясно. Только сказку к делу не пришьешь, а доказательств у меня нет. Так что придется верить на слово.
Она согласилась верить. И я все рассказал ей. О том, как когда-то жил в Риммии удивительный мастер роанитовых гобеленов Эвадетто Суо. С мастером случилась беда — во время урагана, что часто бывают на побережье около полиса Йорн-Эвер, где обитал мастер, — его дом рухнул. Суо провел под обломками три дня, но чудом выжил, однако с тех пор его начали терзать ужасные головные боли. Настолько сильные, что он решил убить себя, чтобы прекратить мучения. Но смерть снова не пожелала забрать несчастного. Газеты и журналы на десятках планет кричали о его таланте, покровители музеев и коллекционеры дрались за каждый гобелен, и однажды пришедшая к Суо молоденькая журналистка сказала: «Ваши творения сделали вас бессмертным». Мастер бросил в нее куском роанита, девушка убежала, но ее слова запали в больную душу художника. Он решил убить свои полотна, если это заставит смерть считаться с ним.
Анна слушала меня, не проронив ни слова. По ее щекам текли слезы.
— Он каждый раз убивал себя так же, как уничтожал свой гобелен, — прошептала она. — Какой несчастный человек. Может, окажись рядом хороший специалист по расстройствам психики, его смогли бы спасти. Хорошая сказка, Фе. Жаль, что просто сказка.
— Обижаешь. — Я обнял мою королеву и вытер ладонью ее влажные щеки. — Я изготавливаю свои сказки только из отменной стопроцентной правды. Просто ее нельзя доказать. Я навещал Мэё в больнице после того, как он был ранен. Хотел удостовериться, что медики не закрыли его татуировку. Так мне и посчастливилось познакомиться с великим Эвадетто Суо из Риммии.
— И какой он? — спросила Анна завороженно.
— Старый заносчивый брюзга и большой засранец, — отмахнулся я. Приняв последнюю характеристику на свой счет, из травы вынырнул Экзи и бросился лизать мне руки.
— Может, мне удастся его допросить, — с горящими глазами предложила Анна, — мы снова прокрутим Гокхэ пленку, вытащим Мастера… Только как такое свидетельство оформить…
— Не надо, — попросил я, жалея, что придется разочаровать ее, — он ушел. И я обещал ему, что это будет дорога в одну сторону. К тому же моя мама не позволит тебе, даже ради меня, снова пустить суицидального преступника в тело ее драгоценного Мэё.
Я достал из кармана пачку, в которой оставалась только пара сигарет. Вытащил одну, закурил. Анна, выругавшись вполголоса, взяла вторую. Ее руки дрожали. Пустая пачка, скатившись по ее форменной юбке, упала в траву. Следом тотчас бросился Экзи и принялся яростно жевать, урча и молотя хвостом по стойке качели.
В качестве эпилога к этому дурацкому делу могу только добавить, что саломарская миссия до Земли так и не долетела. Показательный процесс над зловещими профессорами прошел без сучка без задоринки. Алчный до сенсаций народ получил свой кусок мяса с кровью. Естественно, Санек и его коллеги позаботились о том, чтобы в эту порцию не попало ничего лишнего, но то, что было с такой помпой выдано массе, смотрелось аппетитно и правдоподобно. Пресса бесновалась и ликовала. Михалыч рвал, метал и требовал, чтобы я немедленно взял себя в руки и начал бесноваться вместе с остальными. Я держал чеховскую паузу и бездействовал: пил кофе в библиотеке с дядей Брутей и мамой, потому что дядя Катя улетел обратно в Оксфорд; играл с Отто в бильярд, гулял в парке с Экзи; водил Анну в кино за то, что она водила меня в музеи; помог юному Гокхэ перебраться к нам в комнату для гостей, которую раньше занимал Николаос, поближе к заботливой Марте и восхитительной Саломее Ясоновне. На волне интереса к риммианским гобеленам маме удалось устроить выставку спасенных шедевров Суо, к которым все искусствоведы как один причислили гобелены Мэё. Он, правда, получил с этого свои дивиденды, потому что моя всесильная мать при помощи Анны уверила всех, что именно Мэё отреставрировал спасенные из огня работы Мастера. Гокхэ потом еще раз или два пробовал сам взяться за роанит, но материал, послушный воле великого и несчастного риммианца, под руками Мэё оставался мертв и бел как первый снег, и талантливый мальчик вернулся к своей скульптуре. Я забрел и на его выставку тоже.
Но вот чего я не делал все эти дни, так это ни под каким предлогом не читал журналов и газет и не смотрел телевизора. Зато, когда вся эта шумиха отгремела, в наступившей тишине жахнула моя статья. Жахнула так, что тиражи родной «Галактики слухов» взлетели до небес, Михалыч повесил у себя в кабинете мой портрет, а ребята из редакции своими руками сделали мне из канцелярских скрепок полуторакилограммовый орден. Естественно, я тоже не торопился открывать читателю всю правду о саломарском деле, однако почерк мастера порой очень хорошо скрывает прорехи в повествовании, а безупречный стиль перевешивает смысловые нестыковки. На всеобщем подъеме я выбил себе у шефа пятинедельный отпуск, чтобы с чувством выполненного долга заняться наконец внезапно и таинственно свалившейся на меня любовью.
Часть 3
Аффект бабочки
— Ну, вот и еще один… Еще один гроб, — прошептала Полина Родионовна, сгорбившись так, что брошка на вороте ее шерстяного коричневого платья лязгнула о кофейную чашку.
Мне не хотелось видеть тело. Мертвая пустая форма в ящике не имеет ничего общего с тем, кого ты любил. Некоторые именно за это считают меня циником и черствым мерзавцем. И, пожалуй, они не слишком ошибаются.
Но я не хотел видеть ее мертвой, после того как несколько часов назад мы смеялись и болтали о пустяках, как будто оба собираемся жить вечно.