Носферату
Шрифт:
Пепельница разлетелась веером искр, а на стене остался отчетливый продолговатый шрам. Машка со школы отличалась такой силищей, что не всякий парень мог с ней тягаться. Марья-поляница. Железная леди.
Она низко опустила голову и расплакалась, вытирая сжатыми кулаками лицо.
— Ты думаешь, это они виноваты в том, что Грета… — Я осекся.
— Они — не они, — прошептала Машка, размазывая по лицу тушь, — какая тебе разница. Ты сколько ее знал? В общей сложности? Наверное, меньше, чем твою подружку. А мы с ней этот хренов материк из руин поднимали. Плакали обе от бессилия, от злости, от усталости. Но как видишь — строили, строили и наконец построили. Рай, блин. Эдем для андроидов и электроовец.
Я гладил и гладил ее по голове, стараясь не обращать внимания на обидные слова. Глупая тридцатитрехлетняя девочка, она все еще думала, что Ферро Шатова можно прогнать, если он сам твердо решил остаться.
— Не, Иванова, — терпеливо, почти нежно сказал я, обнимая ее за плечи, — не отделаешься. Мне Грета «допуск» оставила — и я докопаюсь… Не ради Гретхен, так ради тебя.
Машка вздрогнула и снова заплакала.
Матвей появился через несколько минут. Маленький, лысый, безукоризненно одетый, он поначалу даже понравился мне.
Машка отвернулась, вытирая платком перепачканное поплывшей косметикой лицо, а я подошел к нему, протягивая руку:
— Здравствуйте, я — Носферату Шатов.
— Матвей Коновалов, — представился он, коротко стиснув мне пальцы, и отвел взгляд.
Повисла пауза. Коновалов попытался, наклонившись вправо, рассмотреть, что делает Марь, но я заметил и предупредил его движение. Бесцеремонность разозлила меня:
— Хорошая фамилия, Коновалов — врачи в роду были?
— Да вроде того, — сверкая глазками, ответил он. — У вас тоже ничего, говорящая.
— Да я вообще не из молчаливых, — резко отозвался я, вызывая коротышку на петушиный бой. Уж что-что, а когда нужно помериться шпорами, я редко оказываюсь в стороне.
Но уже в следующее мгновение лицо моего противника просияло улыбкой, совершенно преобразившей грузного, суетливого крота в доброго сказочного гномика.
За моей спиной появилась Марь.
— Матвей Петрович, — властно произнесла она, — рада вас видеть. У господина Шатова «допуск»…
Машка на долю секунды прикрыла глаза, но пакостный Матвей уже понял ее и кивнул.
— Так что, Матвей Петрович, окажите нашему другу посильную помощь, — ровным голосом произнесла Марь, — дайте охрану. Пару вольных третьего уровня. Цепь замкните на него — приказ.
Собравшийся что-то возразить Матвей от слова «приказ» сник и вышел, с преувеличенной аккуратностью прикрыв за собой дверь.
— Ты, Ферро Александрович, — обратилась ко мне Машка, — особенно не рвись. Тут подводных камней много. Гретхен была очень ценным сотрудником. Новейшие разработки находились в ее ведомстве, так что будь осторожен.
На последнем слове голос ее потеплел. Но Марь мгновенно взяла себя в руки, выглянула из кабинета и приказала невидимой секретарше проводить меня к выходу. Похоже, у «Нако» действительно были трудные времена. Злорадно хмыкающий Матвей встретил меня за дверью и попросил зайти через пару часов и получить андроидов.
Я шел по длинному коридору, прикидывая в уме, как быть дальше. Не хотелось портить Анне отпуск. Но — рассудив так и эдак — я понял, что наш с ней медовый грианский месяц уже не спасти. Ей придется либо лететь домой в одиночестве, либо влезть следом за мной в дело о смерти Греты. Я с удивлением понял, что не хочу этого. Не хочу, чтобы Анна видела разбитую и издерганную Марь, чтобы попала в прицел Машкиного мрачного остроумия, слушала в лабораториях сплетни о наших с Гретой отношениях и обо всех шалостях минувший дней. А самое главное, мне не хотелось, чтобы она видела, как я любил и люблю их обеих — Грету и Марь — и как люблю Гриану. Настолько вывернуть себя наружу я не был готов ни перед кем. Даже перед женщиной, которую обожаю.
Мне всего лишь хотелось показать ей Гриану — место, где можно быть счастливым без всяких «но». Показать ей Чигги — маленькую Машкину Россию, со всей педантичностью своей создательницы выстроенную правильно и честно. Так, как никогда не была устроена ее земная тезка. Здесь, на наполовину скрытой океанами Гриане, Чигги занимал свою одну седьмую часть суши. И только здесь можно было увидеть Россию не такой, какой ее знаем мы, а такой, какой хотели бы видеть и видели — в своих мечтах. Машку часто одолевала ностальгия по Земле — родной земле, не планетарного масштаба. Скорее, камерная ностальгия умной деловой женщины, которая понимает, что правильнее и полезнее для бизнеса будет не хотеть на родину, а построить ее вокруг себя. Завести потешные войска ученых и андроидов, выстроить потемкинские деревеньки, за аквариумными фасадами которых скроется мощная корпорация «Нако», через знание обретшая такую власть, какая не снилась самым смелым диктаторам прошлого.
Я шел по длинному коридору, отделяющему рабочее пространство Марь от всего остального мира — лабораторий, цехов, отделов. И чувствовал себя крошечной частицей, движущейся по аорте, отходящей от самого сердца Чигги. Оставалось решить, стану ли я добрым и трудолюбивым лейкоцитом, способным своей тушкой закрыть брешь в ткани корпорации и вступить в бой с молекулами зла, или, принявшись ворошить дело Греты, превращусь в вирус, вторжение которого обрушит иммунную систему «Накосивикосэ». Похоже, Матвей воспринимал меня исключительно как вирус. Поэтому, будучи главой корпоративного иммунитета, собирался прописать мне… полный курс противовирусных мер. Пожалуй, не стой между нами Марь, он быстро сделал бы все необходимое, чтобы я не сумел сунуть нос в дела компании.
— Извините, Носферату Александрович, — едва мы прошли внутренние ворота, обратилась ко мне шедшая передо мной секретарша Машки, длинноногая черноглазая и отчаянно некрасивая Саша Альварес, — мы сейчас никак не можем выйти. Марь Ванна еще не разблокировала лабораторный корпус и примыкающие к нему переходы и лифты, так что придется подождать минут десять или около того. Могу я предложить вам чай?
Она подошла к своему столику — в какой-то паре шагов от стеклянной громады парадной двери, сейчас — увы — наглухо заблокированной с компьютера Марь. Над столиком парил огромный монитор с эмблемой «Нако», а рядом, пересекая уголком голограмму, стоял полузакрытый — чтобы не уснул — старенький ноут. Видимо, принадлежащий самой Александре Мигелевне. В «Нако» все было как в России — боевая эклектика подступающего будущего. Грядущее не желало наступать равномерно, а плюхалось на поверхность настоящего жирными кляксами инноваций, смотревшихся на фоне незаштукатуренных брешей былого и потрескавшегося лака настоящего как бельмо на глазу. Саша Альварес проследила мой взгляд и тотчас обиделась за свой ноутбук.
— Не скажет ли мне прекрасная донна, по какому поводу нас заперли? — примирительно спросил я, садясь на диванчик. Оттуда стал виден экран ноута и замершая на нем заставка интерактивного любовного романа.
— Чай, кофе, сок? — попыталась мастерски уйти от ответа Альварес. Не красавица, она даже не пыталась быть очаровательной и милой, оставаясь подчеркнуто профессиональной, и так виртуозно пропускала мимо ушей то, что не стоило произносить, что я мысленно поаплодировал ей.
— Кофе, — ответил я и, когда она уже повернулась ко мне спиной, включая скрытую за пушистой кроной какого-то офисного дерева местной синелистой породы кофемашину, добавил: — Не переживайте так, Саша. У меня допуск первого уровня. Вы обязаны ответить на мои вопросы.