Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
— Какой именно картон тебе нужен? — Бержерак перестал наконец терзать свой нос и пристально смотрел на меня. — Американский?
— Лучше бы европейский.
— А британский сойдет?
— Не помню где, но я точно читала, что их труднее всего подделать.
— Ага! — кивнул Бержерак. — Так же трудно, как подделать островной выговор, билеты на «Уэмбли» и их проклятый рисовый пудинг. Больше слушай англичан, дорогая…
— Там должна быть МОЯ фотография.
— Ну не моя же! — хмыкнул Бержерак.
— Если ты задержишься еще на час, я тебе ее дам.
—
— ТАКОЙ нет.
— Понятно, — пробормотал Бержерак и встревоженно посмотрел на меня. — Что ты задумала, женщина?
— Когда я смогу получить паспорт?
— Когда тебе нужно?
— Вчера.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ну, примерно, через неделю, дней десять…
— Не годится. Мне он нужен завтра во второй половине дня.
— Даже не думай, Вэл!
— Сколько это стоит?
— Вэл!..
— Я знаю, что ты джентльмен. Но это мои проблемы, Бержерак. Следовательно, мои расходы.
— Не меньше пяти тысяч долларов.
— Частный сектор всегда зарабатывал больше, чем государственный, — пробормотала я.
— Или! — выразительно повел носом Бержерак.
— А за десять тысяч баксов я смогу получить его завтра?
— Откуда у тебя такие деньги?
— Подобные вопросы не задают замужней женщине, — улыбнулась я. — Это просто унизительно! Можешь спросит у своей жены. Так как насчет десяти тысяч баксов?
Бержерак закатил глаза и кивнул.
— Думаю, реально…
— Ты получишь их через час. Вместе с фотографией.
— Только нужны наличные, Вэл. Никаких чеков или кредитных карточек.
— Ты поучи женщину рожать…
— И что ты намерена с ним делать?
— Сидеть безвылазно в больнице. Возле Юджина. Без британского паспорта еврейские врачи мне это сделать не позволят…
— Когда врешь, улыбайся, пожалуйста.
— Зачем?
— Так естественнее, — хмыкнул Бержерак, вытащил тонкую черную сигару и вопросительно посмотрел на меня.
— Кури, — вздохнула я и направилась открывать форточку.
— А ты? — Бержерак вопросительно обнюхал воздух. — Неужели бросила?
— Бросила, — кивнула я. — Шесть лет назад.
— А ведь как курила!
— Это в прошлом.
— Когда хорошо — не курится?
— Наверное, ты прав…
— Так куда ты собралась, женщина?
— Я же сказала…
— Вэл, ты не будешь сидеть подле своего мужа, — Бержерак мотнул головой и выпустил огромное облако сизого дыма.
— Почему?
— Во-первых, для этого тебе совсем не нужен поддельный паспорт. А, во-вторых, потому что по складу характера ты вовсе не сиделка.
— А кто я, по-твоему?
— Хирург. А хирурги все делают стоя. Или на бегу. Их можно зацепить только в операционной. Потом хрен догонишь — носятся как угорелые…
— Так уж и хрен?
— Скажи только мне… — Бержерак заботливо разогнал дым над моей головой. — Это останется между нами, Вэл. Мы же друзья!..
— Друзья, — кивнула я. — И только как другу говорю тебе: ты начинаешь меня доставать!
— Я боюсь за тебя, Вэл.
— А должен бояться за моих детей. Мы же только что
— Ты знаешь мой телефон?
— Знаю.
— Скажи.
Я сказала.
— Обещай, что позвонишь, если тебя прижмет.
— Только в обмен на твое обещание.
— Какое?
— Что если я позвоню, об этом не узнает даже твоя жена.
— Она и так ничего не знает, — хмыкнул Бержерак. — Договорились!
— Что ты скажешь Уолшу?
— Все за исключением того, что ты явно намереваешься ввязаться в какую-то авантюру и даже использовала с этой целью кадрового офицера ЦРУ.
— Что ж, тогда у тебя есть хорошие шансы увидеть нас с Юджином на помолвке твоей Салли.
— Главное, чтобы эти шансы были у тебя, — пробормотал Бержерак и решительно ткнул сигару в блюдце.
В доме, где еще три дня назад все были счастливы, пепельниц не держали…
Я убеждена: в каждой нормальной женщине умирает великий, а, может быть, и просто гениальный художник. Ибо вся ее жизнь — от первого прозрачного осознания себя до мутной, сквозь поволоку изношенной роговицы, взгляда старости, неразрывно связана с кропотливой, каждодневной и очень ответственной работой — созданием собственного лица. Как и все гении изобразительного искусства, женщины погружаются в этот таинственный и непредсказуемый процесс целиком, свято веря в его интимность и никого не допуская в мастерскую до завершения работы. Каждое утро, а, иногда, и вечер, женщина, независимо от возраста, семейного положения и уровня достатка ВЫРИСОВЫВАЮЩАЯ свое лицо, творит с полной самоотдачей, забывая про время и обстоятельства. Ибо знает, что выставит законченную работу на обозрение единственному и неповторимому рецензенту — мужчине.
Такова в схеме философская концепция макияжа. Однако то, я что делала перед зеркалом в спальне своего разом обезлюдевшего дома, опровергало эту концепцию в принципе. Ибо сама идея женского макияжа в том и заключается, чтобы тебя — красивую, яркую, утонченную, с загадочно загнутыми ресницами и неуловимым запахом дорогих духов — УЗНАВАЛИ. Меня же, после достаточно кропотливых процедур с краской, жирным театральным гримом, тенями и тушью узнать было очень трудно. Но именно этот странный результат и радовал. Если кому-то кажется, что стоит только блондинке стать брюнеткой, и ее не узнает собственный пес, то этот человек безнадежно заблуждается. В этом плане мужчине гораздо легче кардинально изменить свою внешность. Ибо у них под рукой всегда есть уникальный инструмент преображения, с которым женщины отчаянно сражаются до гробовой доски. Я имею в виду, pardone, волосяной покров. Это ведь так просто — сбрить бороду или наклеить ее, отрастить усы по-украински пышными или сделать их тоненькими, как азиатская Луна за секунду до полного затмения. А если добавить к манипуляциям волосяным покровом характерное для большинства мужчин отсутствие внешней, личностной ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ, то, право же, нет смысла удивляться, почему многим до глубокой старости удается так легко и непринужденно скрываться от уплаты алиментов.