Ностальгия (Записки детдомовца)

Николаев Николай Николаевич

Расскажу немного про любовь. У меня была девчонка, с которой мы приехали из интерната. Чтобы долго не описывать внешность, отмечу просто, что она была чем-то похожа на певицу Настю Каменских, с пышной прической и неистощимой энергией.

Когда в Чите объединили два столярных цеха в один, но с поточной высокомеханизированной линией, некоторые сотрудники оказались лишними. Семейных оставили, а молодежь сослали за 400 км, на деревообрабатывающий комбинат (станция Харагун) за «романтикой». Я был и помощником рамщика на пилораме, и раскряжевщиком на эстакаде [2] . Но начальник ДОКа, увидев пацана на эстакаде, обматерил бригадира и меня заодно и отправил в тайгу с лесорубами

чистить вырубленные делянки, т. е. жечь сучья.

2

Эстакада – сооружение для разгрузки леса с лесовозов и дальнейшей разделки хлыстов по размерам и назначению.

Правда, начал я свою карьеру в Харагуне со столяра, но неудачно: поторопился с настройкой фрезерного станка, не все детали закрепил, и при наборе 4000 оборотов вылетели слабо закрепленные ножи. Начало смены, все на рабочих местах – чудо, что три ножа никого не прошили. В результате начальник цеха сослал меня на пилораму помощником рамщика. С тех пор я не спешу.

Станция Харагун относилась к Петровск-Забайкальскому району. Это тот самый Петровск-Забайкальский, на рудниках которого работали декабристы. Они, к сожалению, добыли всю железную руду, и в наши времена туда свозили на переплавку военную технику и оружие. И с этим оружием мне пришлось столкнуться в общаге.

Я поссорился в умывальной с одним ремесленником, он внезапно куда-то исчез, а затем появился с карабином. Нас, конечно же, разняли, но впоследствии его с друзьями арестовали. Оказывается, по ночам они развлекались стрельбой по окнам проходящих пассажирских поездов.

Еще про любовь. Наши девчата остались работать в арматурном цехе в Чите. И я, как настоящий романтик, запрыгивал вечером в пятницу на товарняк и коптился всю ночь под паровозным дымом (там в то время электротяги не было, к тому же приходилось скрываться от станционных обходчиков). Приезжал черный, как черт, еле отмоешься, и айда на культурные городские мероприятия со всей детдомовской компанией, а в ночь на понедельник – назад, с паровозом и приключениями. Дело в том, что паровозы заправлялись водой на разных станциях, и невозможно было угадать, остановится он на твоей станции или проскочит мимо. В таком случае приходилось возвращаться со следующей станции на пассажирском поезде. Проводник вызывал поездного милиционера, и я, весь закопченный, предъявлял свои проездные документы, позволявшие нам ездить бесплатно в пределах четырех станций. Он понимал, откуда я взялся, но не пойман – не вор. И я ехал на работу получать по шее за опоздание.

Кстати, нам, как работникам железнодорожного треста, предоставлялась возможность ежегодно бесплатно ездить в отпуск в любую точку Советского Союза. Поэтому я каждый год гулял по Москве или Ленинграду проездом, когда отправлялся в Рыбинск к тете Тоне и ее семье.

Однажды привез ее дочери Ленке в подарок игрушечный рояль. Возможно, он воодушевил девушку закончить Гнесинку, где в разное время учились Кобзон, Валерия, Долина, великий пианист из Иркутска Денис Мацуев и другие знаменитости.

В конце концов мне надоело кататься на паровозах, и я перевелся в Читу сварщиком в арматурный цех Комбината подсобных предприятий. На территории нашего полигона железобетонных изделий (ЖБИ) находился цех по ремонту тракторов С-80, С-100, и я стал посещать курсы по изучению тракторных двигателей. Но тут началась очередная партийная кампания, нацеленная на механизацию села, и нас перевели в пригородное училище сельских механизаторов с предоставлением оплачиваемого отпуска на время учебы. Так я нежданно-негаданно получил права на трактора ДТ-54 и «Беларусь».

Потом меня потянуло к более серьезному образованию. Я отослал документы в инженерно-морское училище Владивостока и был приглашен на экзамены.

Это случилось под Новый год, и я не оформил в милиции допуск на въезд в закрытый город Владивосток.

Добрые люди, мои попутчики – капитаны первого ранга, окончившие вышеупомянутое училище, спрятали меня при пограничной проверке. Но, к сожалению, я провалил вступительные экзамены.

Единственным утешением были прогулки по городу с великолепными видами на бухту Золотой Рог со стоянкой военных кораблей и рыболовецких траулеров и красивым приморским бульваром. Чем необычен Владивосток, так это совмещением железнодорожного вокзала и морского вокзала на берегу океана.

Я жил в доме колхозника, питался в основном очень вкусной тихоокеанской селедкой. Но соседствовали со мной и более обеспеченные студенты. Один из них решил поужинать в ресторане и попал в плен к какой-то капитанше, так что мы его не видели до конца вступительных экзаменов, на которые он, естественно, не явился.

После возвращения из тайги, со станции Харагун, я жил в другом общежитии, так как в прежнем вся молодежь постепенно переженилась, и оно стало малосемейным.

В нашей комнате собрался интересный народ. Толя Михин работал бетонщиком, крепкий Саша Литвинцев – бригадиром на полигоне ЖБИ; они выпускали плиты перекрытия. И еще двое, насколько помню, Виктор и Иван, они отсидели, конечно, не по 58-й статье, и после освобождения устроились на наше предприятие.

Виктор писал очень красивые картины маслом и на работе проявлял чудеса изобретательности. Так, ему РСУ поручило ремонт фасада трехэтажного здания. Он один взялся за эту работу и на самодельной подвесной люльке оштукатурил и покрасил весь фасад. Соответственно получил всю предусмотренную в смете заработную плату, она оказалась очень большой, учитывая экономию за счет установки лесов и прочих вспомогательных работ. Жаль, что Виктор тратил все деньги на наркотики; за этот кайф он соглашался в трудные времена чистить помойки возле аптек. Так я познакомился с первым наркоманом. Еще раньше Виктор работал далеко в тайге. Их впятером забросили с техникой (трелёвочным трактором, бульдозером, бензопилами) на дальнюю делянку валить лес. Раз в месяц на вездеходе им доставляли продукты и горючее. Они продержались три года без отпуска. Очевидно, сейчас этот метод в тех же местах осваивают китайцы.

Мой хороший друг, бригадир Саша Литвинцев, служил в армии секретчиком, т. е. доставлял из штаба и в штаб важные документы. Их готовили лучше, чем современных спецназовцев, и это очень пригодилось в общежитских драках. У нас в красном уголке устраивались танцы. Приходили местные. Как и всюду, за девушек дрались. Но благодаря Саше, Ивану и другим отслужившим или отсидевшим парням местных удавалось вышибить из общежития до следующих танцев. Многие из местных тоже сидели, были блатными со своей честью. Они однажды вшестером встретили Ивана по пути в общежитие, и ему пришлось ткнуть одного из них отверткой в живот. После этого парень вернулся в общагу и заплакал, так ему не хотелось возвращаться в тюрьму, ведь не прошло и года, как он освободился. На следующий день явился блатной авторитет и предложил Ивану уладить это дело деньгами. Не знаю, на какую сумму они договорились, но Иван вышел сухим из воды.

Здесь я впервые узнал, что такое неравный брак. Саша Литвинцев решил жениться на Валентине, которая была моложе на 15 лет. По тем временам это было немодно. Мы поехали к ее родителям в рабочий поселок недалеко от Читы, где и сыграли свадьбу. Потом сходили во дворец культуры танкового завода на цыганский концерт. По пути, в низине, я видел продукцию завода – это меня поразило: в таежной глуши стоят тысячи танков. Валины родители чувствовали, что из этого брака ничего хорошего не получится, и все время Сашу терзали вопросами, зачем ему это надо. Он считал, что из чистой девочки воспитает отличную жену, но через два года я встретил Валю в Чите. Оказалось, что Саша отправил ее со своей родины (с Аргу-ни) назад. По-видимому, победила старая любовь: раньше друг рассказывал о своих романтических свиданиях с местной учительницей.