Ностальгия (Записки детдомовца)

Николаев Николай Николаевич

Хватило приключений и на мою голову. К моей девушке начал подбивать клинья какой-то местный хлыщ, и она была польщена вниманием парня, более взрослого, чем я, семнадцатилетний пацан. Я пытался с ним поговорить. Сейчас уже дословно не помню этого разговора, но на следующий день меня позвали в соседнюю комнату, где его приятель двинул мне кастетом в скулу. Девчата отправили меня в больницу, где доктор при виде моей гематомы сказал, что от любви не только худеют, но и поправляются, и положил в стационар. Палата была большая, человек на двенадцать, и я насмотрелся и наслушался всякого. Видел, как кормят человека после операции бульоном через лейку, прикрепленную к пищеводу на животе. Слушал рассказы сотрудника КГБ, который подморозил ноги,

обеспечивая безопасность Н.С. Хрущева на железной дороге. Их разбросали вдоль полотна в лютые морозы без соответствующей экипировки, да и поезд опаздывал. Так я понял, что у всех профессий свои трудности.

В 1963 году нас начали готовить в армию (в те времена к допризывникам относились очень серьезно). Парней обучали в ДОСААФ в основном по специальностям «водитель», «механик», «радиомеханик» и т. д. Я получил специальность «радиомеханик по радиостанциям дальнего и ближнего привода для обеспечения полетов военных самолетов» в школе радиомехаников по обслуживанию радиостанций, СПУ (самолетных переговорных устройств) и прочего радиооборудования самолетов разного типа – истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков. Сейчас это уже не секрет, что на нашем полигоне стояли ИЛ-28, МИГ-15, МИГ-17, СУ-7, СУ-9 и т. д. Так что у меня с женой Валюшей много общего – куча самолетов и корочки самолетных радиомехаников.

Я по-прежнему работал в арматурном цехе. Коллектив был в основном женским, нас пытались помирить с девушкой, посылали на всякие совместные работы, но уже ничего не клеилось ввиду отсутствия желания с обеих сторон. Затем меня призвали в армию, и наша коммунистическая бригада устроила пышные проводы. Заняли на вечер красный уголок, женщины наготовили всякой вкуснятины. Мы гуляли, как на свадьбе. Я, конечно, был польщен таким вниманием и от тостов не отказывался, поэтому оказался в роли Шурика, когда тот перебрал в ресторане. «А поутру они проснулись». Разбудил меня следователь вопросом: «Что у нас вечером произошло?» Я, разумеется, был не в курсе, но меня пообещали даже в армии достать, если виновен. А история банальная: сварщик Миша пошел провожать до дому нашу работницу, ее муж приревновал, выскочил из дома с ножом и порезал Мишу – повезло, что не убил.

Итак, нас собрали на призывном пункте, погрузили в плацкартные вагоны и повезли в город Нижнеудинск Красноярского края – эти места описал Сергей Сартаков в романе «Хребты Саянские». В вагоне было шумно, молодежь прощалась на три года со свободной жизнью и, соответственно, искала спиртное. Нас не выпускали из вагона, но там уже все было. Слава Богу, обошлось без драк.

А дальше были баня, получение обмундирования и казарма. Распорядок в армии четкий: зарядка, пробежка (в гимнастерке без ремня при любом морозе), поход в столовую, занятия в классе по радиотехнике, обед, перекур, строевая подготовка и т. д.

Этнический состав роты был смешанным (так всегда раньше делали для укрепления Союза): сибиряки-читинцы, москвичи, грузины, молдаване, армяне, западные украинцы. С другом, читинцем Виктором Спириным, мы ходили в увольнительные. Кроме того, у меня сложились очень теплые отношения с ребятами из Кишинева и Тбилиси – Жорой Татанашвили и Давидом Долидзе. Все они практически были с высшим образованием: военкоматы «подмели» все пединституты в связи с недостачей призывников 1944 года рождения (эхо войны). Армяне были практически неграмотными, их набрали в спешке в каких-то горных районах. Я думал, что от них будет много горя, если их не спишут в стройбат.

В свете последних событий стоит охарактеризовать и украинцев. Так как старшиной роты был украинец по фамилии Шило, то и лычки, и каптерку получили украинцы. Показывая свою власть, они много матерились, за что получали от грузин и армян. Те воспринимали упоминание матери дословно, но постепенно освоили этот незамысловатый язык.

Сволочной характер новоиспеченных командиров я сам отмечал пару раз. Так, Давид Долидзе вернулся раньше на день из командировки,

а суточные были 1 рубль. Естественно, мой друг пришел в столовую (у нас обедал полк 3000 человек), но украинец, стоявший у колонны, не пускал его. Давид, как бывший боксер, хорошо вмазал «командиру», и тот сполз по колонне. Потом моего друга отвели на гауптвахту и там уже накормили «от пуза». Другой случай был со мной. Когда меня комиссовали, вся рота из 200 человек собрала мне деньги, так как я, больной, уезжал ни с чем и в никуда. А этот паразит вместо моего парадного мундира пытался всучить мне мундир 1945 г. с красными фалдами. Хорошо, что командир роты был порядочным человеком, фронтовиком и все расставил по местам.

Запомнилось, как я с друзьями отмечал свой день рождения. До этого события мы были в наряде – возили продукты с железнодорожного склада и в соседнем магазине отоварились водкой. Бутылки закопали возле казармы в сугроб. Через месяц наступил этот торжественный момент. Нашу роту повели в кино, мы уселись на последний ряд и отметили мой день рождения подмерзшей тягучей водкой. В дальнейшем эти даты мы отмечали чачей (виноградной водкой). Фляжки с чачей грузины прятали в мешочках с орехами, чтобы при вскрытии посылки их не обнаружил старшина.

Из интересных событий вспоминаю, как наши горячие грузины ходили в самоволку через забор к девчатам со слюдяной фабрики. Там использовалась технология, которая, как и на часовых заводах, и на ткацких фабриках, требовала женских рук. Старшина не придумал ничего, кроме как поставить нас вдоль забора для встречи беглецов, чтобы, так сказать, сработала коллективная ответственность. Другой случай был драматичнее. Абхазец из Батуми ушел с караульного поста в тайгу с оружием, мы его ловили около месяца. Потом он прикинулся чокнутым, и его комиссовали. Но у него хватило ума написать ненавистному сержанту письмо, что, мол, я-то уже дома, а ты, дурак, служишь. Сержант передал письмо в штаб, и абхазец загремел в штрафбат.

После неудачной попытки стать капитаном я решил податься в пилоты истребителя. В связи с тем же дефицитом парней 1944 года рождения в Оренбургском летном училище был недобор курсантов. К нам в часть приехали их представители, уговорили троих из моей роты, в том числе меня, поехать в Читу на медкомиссию.

Комиссию прошел я один; у одного, бывшего боксера, была погнута носовая перегородка; у другого оказался лишний вес; у меня были некоторые затруднения с различением цветов, но в пределах нормы. И снова судьба не дала мне надеть погоны.

Кроме маршировки на плацу мы бегали на лыжах по 10 км. Однажды мы с Витей после кросса облились холодной водой и загремели в госпиталь. Виктор отделался воспалением легких, а я подцепил плеврит (температуры нет, но просыпаешься мокрым и на утренней пробежке задыхаешься). Старшина заметил мое состояние и отправил в госпиталь, врач с ходу направил меня в стационар, так как, выполняя команду «дышать глубоко», я потерял сознание. За месяц меня вытащили с помощью таблеток. Другим приходилось тяжелее: у парня на соседней кровати поднялась температура больше 40 градусов, и его заставили выпить сразу несколько графинов воды, проводили еще какие-то процедуры, но все-таки вытащили. У полковника была астма, возможно, из-за ракетного топлива (оно очень токсичное); он около года находился в госпитале, не вставал, спал только в сидячем положении. Еще с нами лечилась куча простуженных латышей из стройбата. Вот такие потери в мирное время несла армия. Наступила весна, и выздоравливающих, в том числе и меня, подключили к хозяйственным работам по госпиталю. Я где-то снова простыл, и начались осложнения, но в более острой форме. Врачи провели массу интенсивных процедур: откачивали литрами жидкость из плевральной полости с помощью шприцев, причем без наркоза, чтобы я чувствовал, где находится конец иглы, переливали кровь добровольных доноров из моей роты. Так что во мне сейчас течет интернациональная кровь – грузин, армян, молдаван, русских сибиряков.