Ноука от Горького Лука
Шрифт:
Я специально не затрагиваю особо сегодняшних «казаков», бо то даже не мыши, а косплей мышей. Как ни странно, Украина, утратив козачество как государственный и социальный институт, сумела сохранить его дух, идею. Которая к Майдану проснулась, как будто бы и не исчезала никуда. А шо вы хотите, основные козацкие регуляторы «гэй!» и «гэть!» за века не утратили своих чарующих свойств для украинцев.
Кацапы же, тщательно культивируя «казачество» довели его вон до того непотребного вида, о котором я уже говорил выше.
Теперь за кабана
Когда речь заходит о казаках и козаках, надо понимать, что это непойми шо в лампасах называется сходно с козаками просто по недоразумению, и ничего общего с козачеством не имеет. Наоборот, имеет все, что возможно, противоположное. И стреляют сейчас на Юго-Востоке не по казакам, а по обыкновенным бандитам. Причем стреляют именно козаки. Я бы даже писал с большой буквы вот так: Козаки.
***
А насчет редукции гласных — так буква «о» редуцировалась в безударную «а» вместе с редукцией самого понятия. А поскольку деградация долбоебов с лампасами прололжается, предвижу следующую степень редукции, когда будет писаться "къзаки".
Этой важной новостью я специально заинтриговал вас вначале, но оставил ее под конец, чтобы у аудитории осталось впечатление глубокой ноучности всей лекции.
Бандеры и предатели
Шуббота! Шалом нам, шалом вам, и всем жыдобандерским пацанам.
Бендеровец сегодня один, потому что жыд уехал к родне в Бруклин. Сказал что по делам, но бендеровец-то знает, какие дела могут быть у жыда на католическое Рождество в Бруклине. Христос народывся! — Славимо Його!
Так шо на эту субботу фаршмак будет бендеровский, за предательство. Дидактический материал с домашним заданием. Поскольку за аналитику у нас отвечает жыд, то материал будет изложен повествовательно, а аналитика пойдет в домашнее задание.
Зародилось бандеровство в моей семье в начале прошлого века, в селе под названием Вашкивци. Дед Васыль, мой прадед и глава семьи был путешественником и гастарбайтером, успев до 1907 года поработать в Канаде. Причем не так, как персонаж Васыля Стефаныка, со слезами на глазах прощаясь навеки с любимой смеричкой край села, а активно мотался туда-обратно минимум два раза. Да, на параходе. Да, как Ди Каприо. Чего это стоило в первом десятилетии двадцатого века, когда паравоз еще не победил окончательно лошадь — мне трудно представить.
Причем, приезжая на побывку на пару лет домой прадед, тоже не сачковал. В итоге в семье было четверо детей — это только тех, кто выжил: три сестры — условно Старша, Середульша и Молодша, а также сын — будущая опора и надёжа, а ко времени повествования сплошная обуза и разорение, потому что был еще младше Молодшей.
Бабку эти пиратские скитания достали вконец, и она третий раз в Канаду деда Васыля не пустила, велев искать работу по месту жительства. По месту жительства работу было искать не трудно — в этом месте сходились три границы: румынская, австрияцкая и клятого росийського царату. Поэтому работать можно было только пограничником или контрабандистом. Тортуга, одним словом.
Прадед пошел в контрабандисты, тягал крам через Прут, и жить было легко и весело. Вот! — скажет внимательный кацап — вот оно начало бендеровства! Нет, пока еще нет. Жили весело.
Пока одной темной злодейской ночью какой-то ебанутый пограничник не попал прадеду из винтовки в живот. В моей семье это преступление приписывали румынам, потому что все пограничники старались стрелять мимо (от греха подальше, соседи же все!) И только косорукий мамалыжник мог цилыть сторону, а попасть в людыну, потому что если бы целился в человека — то точно бы промазал.
Дед помаялся с неделю животом и помер, как Пушкин, от перитонита, где-то в 1912 году, а жить стало не так весело, и совсем не легко.
С четырьмя детьми на руках, в месте, где обувь считалась богатством, без мужа, без работы и без соцвыплат.
Приведу пример для понимания: как-то раз Молодша (это моя будущая бабка) загнала себе в ногу какую-то щепку. Сначала терпела-хромала, потом тут нарвало, там надуло, дошло до лимфоузлов и пришлось вызывать доктора. Доктор молниеносно примчался спустя несколько дней, провел быстрый осмотр, что-то нацарапал на бумажке и показал прабабке. Рассмотрев стоимость лечения и медикаментов прабаба зойкнула, перекрестилась и сказала, что новая дочка ей дешевле обойдется.
Лепила пожал плечами и уехал, а прабаба накалила нож, обернулась к помертвевшей малолетке, и сказала страшным голосом остальным членам семьи: «А ну трымайте ии мицно!..» Операция прошла успешно, и пациентка прожила аж 84 года.
Это было введение, чтобы никто не думал, что «вот до совьетов усьо було заибись, а як прыйшлы совьеты — то все стало погано». Погано, друзья мои, было всегда, и если ничо не делать, то жить трудно при любой власти. "Жить трудно", вообще, изначальная природная заводская установка при изготовлении любого человека.
***
Но постепенно жизнь налаживалась, дочки начали выходить замуж, а сын, сопливая надежда и опора, вырос и завел себе «столярню» — на наши понятия мебельную мастерскую. Въебывал он страшно, на износ, помня из какой жопы выбирался, и на желая туда возвращаться. Сарай со столяркой превратился сначала в цех, а потом в нормальное мебельное производство. Дед вытащил себя из нищеты и помогал семьям сестер, переехал в Черновцы, но продолжал заглядывать в Вашковцы — не случилось ли там чего хорошего? Честно говоря, особо хорошее там не случалось.