Новая эпоха
Шрифт:
11. В Эдеме
— Не отпущу! — отрезал Фамей, — И думать об этом забудь! Проси всё остальное, чего только пожелаешь, и я дам тебе всё, что смогу, но не это!
— Парню пять лет, и давно уж пора учить его нашему языку, — разжёвывал я ему, — Кто его научит ему здесь? А если он не овладеет нашим языком, как он сможет учиться в нашей школе?
— Школа у нас здесь есть и своя, — возразил суффет Эдема, — У ж не думаешь ли ты, что я не позабочусь о достойном образовании для своего внука? Может быть, ваша и лучше, я не видел её и не знаю, но слыханное ли дело то, о чём ты просишь? Я понимаю, что как отец ты желаешь Маттанстарту только добра и хочешь позаботиться о нём, но я ему дед, а Аришат — мать, мы тоже ему не чужие и дурного ему не пожелаем. Ну что там такого в этой вашей школе,
— Ну, так уж прямо и всё…
— Кроме одного дома — твоего. А здесь — его семья, его город и его народ.
— Ты не понимаешь, Фамей…
— Может быть, чего-то и не понимаю. Зато понимаю другое — боги не дали мне доживших до совершеннолетия сыновей, которые продолжили бы мой род и заняли бы моё место после моей смерти, но дали хотя бы уж внука от дочери, крепкого и здорового, которого я и хочу видеть на их месте. А ты хоть и помог мне в его появлении на свет, но теперь хочешь отнять его у меня. Не отдам! Мой дед был суффетом Эдема, мой отец был суффетом Эдема, я — суффет Эдема, и мой внук тоже будет суффетом Эдема! И для этого ему не нужна ваша школа, как не была она нужна ни моему деду, ни моему отцу, ни мне. У тебя же есть семья там, за Морем Мрака, есть и дети-наследники, и хватит с тебя их, а моего внука-наследника оставь мне.
— Так я разве против? Пусть займёт со временем твоё место и станет суффетом Эдема, но разве ты торопишься к богам? Что плохого в том, что твой внук поживёт у нас, изучит наши науки и будет, когда наступит его черёд, управлять твоим городом, имея и наши знания, и дружеские связи с нашими людьми? Разве повредят они ему и Эдему? Ты же политик, Фамей, должен понимать.
— Да, я — политик, и сейчас я объясню тебе это дело именно как политик. Вот вы приплыли к нам в прошлый раз, и ты сам помнишь, что было. Да, в конечном итоге — на пользу, не спорю, почти все изменения — к лучшему. Но Максим, люди не любят, когда жизнь меняется слишком быстро, и непонятно, чего ожидать в будущем. На меня и так уже половина Совета посматривает косо за то, что помогаю вашим — боятся конкуренции в торговле с дикарями. Теперь, когда вы привезли в свою Тарквинею ещё людей, и ясно, что будете привозить ещё и ещё — боятся ещё больше. А ваши люди там теперь ведь ещё и основательно строятся, в камне, и это тоже пугает. Меня только вчера попрекали тем, что помогаю вам раздобыть для ваших людей женщин — боятся, что ваш город разрастётся, и тогда многие наши эдемцы могут захотеть переселиться в него. И что тогда будет с нашим городом? Наши предки поселились здесь, чтобы не менять вольного уклада, к которому они привыкли, но теперь с вашим соседством всё может измениться…
— Так ведь в лучшую же сторону?
— Да, ПОКА — в лучшую. Вы стали привозить больше нужных нам товаров, вы заказываете нам теперь больше наших товаров и даёте нам заработать, а ваше соседство даёт надежду и на военную помощь в случае большой войны с дикарями — всё так, я же не спорю. Сам так и объясняю всё это тем, кто недоволен в Совете. Но ведь не может же быть так, чтобы всё время становилось лучше во всём. Рано или поздно, в чём-то станет и хуже — пускай и в мелочах, но людям это не понравится, а виноватым будет кто? Я — за то, что помогаю вам. Но мой авторитет в городе достаточен, чтобы пережить это, а какой он будет у Маттанстарта, когда он, нахватавшись от вас ваших замашек, начнёт всё здесь переделывать так, как заведено у вас. Пусть и в лучшую сторону, но многим это придётся не по вкусу, и вряд ли это поможет моему внуку получить и удержать власть. Пусть уж лучше он остаётся для Эдема полностью своим и не воспринимается нашими людьми как ваш воспитанник и ставленник…
Вот так, млять, уже второй день. Вчера Аришат упиралась рогом, и ни в какую не соглашалась отпустить пацана, но ейные-то возражения чисто бабьими были, вполне ожидаемыми, и крыть их было хоть и нелегко, но можно. Сама же помнит прекрасно, как мы помогали навести порядок в городе, когда в нём заваруха приключилась, и как наши полиболы и огнестрел в этом деле помогли, да и о той войне с Чанами отец ей, конечно, рассказывал. Наслышана и о том, как я с ихним крутым шаманом в гляделки боролся — ей не надо объяснять,
— Мрракабесы! Урроды, млят, ущщербные! — поприветствовал наших примерно через полчаса скрипучим голосом, но вполне по-русски попугай в клетке, обыкновенный по размерам и довольно невзрачный на фоне прочих оранжево-сероватый кубинский ара, тоже вымерший к нашим временам вид, но ничем особым не выдающийся.
— Помолчи, петух крашеный, покуда тебя в суп не определили, — ответил ему Володя, набрасывая на клетку плащ, — За что это он нас так?
— Да то он не вас, то он "вообще" — от меня тут нахватался, — пояснил я ему.
— А ты тут на кого так осерчал?
— На кого, на кого… На фиников этих тутошних, млять, грёбаных.
— И за что ты на них взъелся?
— Да уроды ж, млять, ущербные! Мракобесы они, млять, грёбаные античные! Тримандогребить их, млять, в звиздопровод через звиздопроушину! Чтоб им ни дна, ни покрышки! Чтоб им жить всю жизнь на одну получку! Чтоб у них, млять, на жопах чирьи у всех повскакивали! И вообще, ну их на хрен, уродов, млять, ущербных! — я воспроизвёл далеко не всё, что изрыгал тут в адрес этих финикийских дебилов некоторое время назад в сердцах, а так, краткую и сжатую выжимку — квитэссенцию, скажем так.
— Урроды, млят, ущщербные! — согласился со мной высунувший башку из-под плаща попугай.
— Помолчи, петух крашеный, — я поправил володин плащ на клетке.
— Так всё-таки, чем они тебе не угодили?
— Да я ж хотел пацана на обратном пути к нам забрать — учить парня надо языку и в школу на следующий год определять, а Аришат и Фамей — ни в какую. Хотят его тут, млять, фиником обыкновенным, как и они сами, воспитать. Фамей считает, что ему не на пользу наше воспитание пойдёт — типа, выучим и воспитаем его испанцем, и он тут всё вверх дном перевернёт, переделывая по-нашему, и тогда весь город на уши встанет.
— Ну, если долботрахом вырастет, то так оно и будет, — заметил Серёга, — Эти любят всех вокруг себя на уши ставить, и даже его финикийское воспитание не очень-то облегчит им жизнь.
— Тем более, что главный финик ещё ВСЕГО не знает — что не просто испанцем воспитаем, а РУССКИМ испанцем, — ухмыльнулся спецназер, — А это ему, млять, ни разу не хрен собачий!
— Ага, воспитали БЫ, — поправил я его, — Да только не судьба…
— Да хрен с ними, Макс! Нашёл, из-за чего нервничать!
— А я разве нервничаю? Просто досадно. Маттанстарт — тоже ведь для меня не сбоку припёку, а моё потомство, и мне хотелось позаботиться, и возможность ведь есть, а у них тут — млять, своя финикийская кухня…
— Ну, если уж на то пошло, то ты ведь сам говорил, что с тобой его мамаша своё решение залетать и рожать не согласовывала, как назвать, если родится пацан, а как, если девка, тоже не спрашивала, а родила и назвала втихаря, как самой вздумалось. То есть, по большому счёту, сама сделала тебя не при делах. Ну и, раз так — какое тебе дело до этой замшелой финикийской семейки?