Новая философская энциклопедия. Том первый. А - Д.

Коллектив авторов

253

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ генеза и филогенеза, развития индивида и развития рода. При неразвитости современных Фрейду наук — таких, как антропология или лингвистика, — это толкало его к мифу. Аналогом семейных отношений, основанных на Эдиповом треугольнике (соперничество детей с родителями противоположного пола, сложная механика принятия детьми своего места в семье и своей социально-половой роли), стала гипотеза доисторического «убийства праотца», фиксирующая рождение запретов и механизмы последующего обмена женщинами, создающая закон и социальные нормы индивидуального поведения. Подобные расширения и обобщения размывали даже ту ограниченную степень надежности, которую давали Фрейду психиатрические факты. Фрейд до конца оставался практикующим врачом и в конечном счете видел все социальные процессы через призму индивидуального страдания. В послефрейдовском развитии психоанализа внимание смешалось, с одной стороны, на до-индивидуальный уровень (раннее детство, отношения матери и младенца, важная роль аффективных контактов для последующего развития индивида), а с другой стороны, на сверх-индивидуальный уровень (учет культурных и социальных интересов, мотивов, побуждений, представлений; это могут быть групповые, корпоративные, классовые, массовые и проч. бессознательные механизмы). Вследствие отказа от пансексуальности на смену субстанционалистскому, вещному бессознательному приходит бессознательное как структура отношений (социальных, межличностных). Внимание сдвигалось с конфликта сознания и бессознательного на формирование личности (последнее более свойственно американскому и немецкому психоанализу, нежели французскому, в котором главенствует образ трагической расщепленности индивида и отвергаются адаптивные трактовки работы с бессознательным). Эта смена подходов к бессознательному ярко видна в истории психоанализа при переходе от классического фрейдизма к неофрейдизму и постфрейдизму Так, если у Фрейда имелась определенная биологизирующая тенденция в понимании бессознательного, то уже у его ученика К. Г. Юнга определяющим становится культурологическая картина бессознательного, опирающаяся на универсальные типы психики и соотношения между ними, а у А. Адлера преобладает социальная трактовка бессознательного. В дальнейшей истории психоанализа определились два главных подхода к бессознательному — социологический и лингвистический. Так, американские неофрейдисты (Хорни, Салливан, Фромм), отказавшись от «пансексуализма» Фрейда, но учитывая его классификацию типов характера в зависимости от индивидуальной «судьбы влечений», построили образы социальных характеров в социальных обстоятельствах. При этом, подчеркивает Фромм, фрейдисты видят индивидуальное бессознательное и слепы к социальному бессознательному, а марксисты, наоборот, видят бессознательное в социальном поведении, но не видят и не признают его в индивиде. Американские и английские школы психоанализа различались акцентами на тех или иных инстанциях психики, объединенных во фрейдовских схемах. Одни предпочитали укреплять Сверх-Я за счет Оно и в поддержку Я (Анна Фрейд), другие, напротив, — развивать Я, приглушая требования Сверх-Я (Мелани Кляйн) и учитывая при этом, что Я — не постоянная величина, но результат идентификаций с другими людьми (Эго-психоло- гия), а стало быть, его функция — не обеспечение удовольствий, а построение полноценных эмоциональных отношений (Уинникот). Соответственно выбранным акцентам менялись и представления о выбираемых стратегиях психоанализа. Лингвистический вариант прочтения бессознательного, наиболее характерный для различных школ современного французского психоанализа, был представлен прежде всего Ж. Лаканом (1901—81). Здесь трактовка бессознательного дальше всего отошла от фрейдовского субстанциализма в представлении о бессознательном. Несмотря на лозунг «возврата к Фрейду», лакановские представления о структуре психики и о роли бессознательного были существенно иными, нежели у Фрейда. Лакановское бессознательное «структурировано как язык», а то, что оно нам говорит, слышится как «речь Другого» (не

привязанные ни к каким содержаниям материальные формы (означающие), динамика которых создает саму возможность языкового структурирования психики). Лакановские инстанции психики («реальное», «воображаемое» и «символическое») примерно соответствуют фрейдовским инстанциям (Оно —Я — Сверх-Я). При этом «реальное» фактически никак не представлено в психике (оно не может иметь даже вида фрейдовской «психической реальности»), «воображаемое» оказывается центрирующим началом всех субъективных иллюзий, а «символическое» — заданной культурой инстанцией прерывности, отсутствия языка как закона. Правда, у позднего Лакана намечается обратный сдвиг: от символического — к воображаемому и даже реальному, и это в общем соответствует постструктуралистскому стремлению к отказу от языка и порядка. Лакановские представления о бессознательном подверглись критике в «антипсихиатрическом» движении (достаточно сильном в США, Италии, отчасти Франции). Для него семейные эдиповские структуры — репрессивны, структурированное бессознательное — тоталитарно, а Эдип — это «ошейник», сдерживающий творческие проявления человека. Значит, нужен переход от бессознательного как упорядоченной структуры к бессознательному как неупорядоченной динамике. Если для мыслителей структуралистской ориентации (и прежде всего для Леви- Стросса) бессознательное функционирование объекта (например, системы родства и брачных обменов) было одним из главных условий его объективного постижения, а само бессознательное понималось как совокупность означающих систем, господствующих в данном обществе, то постструктурализм подменил «символически действенное», законосообразное бессознательное становлением аморфных интенсивностей. В «Анти-Эдипе» Делеза и Гваттари (1972) кочевание машинного «тела без органов» (образ А. Арто) основано на бессодержательных и непредсказуемых преобразованиях энергий. Постструктуралистский акцент в трактовке бессознательного сдвигался с гносеологии на эстетику и политику, где роль дословесных эмоций и аффектов была выше, чем роль слова и мысли. Вследствие этого внимания к дословесному и внесловес- ному «постклассический», современный этап изучения бессознательного подталкивает исследователей в сторону «до-классического» дофрейдовского его этапа, в результате чего обнаруживаются сходства между допсихоаналитичес- кими подходами к бессознательным аффектам, к тому, что

254

БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ в самом психоанализе не укладывалось в словесные формы (М. Борш-Якобсен (в американской транслитерации — Борч-Джекобсен), Ф. Рустан, И. Стенгерс, Л. Шерток, М. Шнейдер). Если от психоаналитических картин бессознательного вновь обратиться к его изображениям в философии, мы опять столкнемся с той парадоксальностью познания бессознательного, которую Фрейд сумел отодвинуть на задний план и даже, казалось, преодолеть построением психоанализа. Как найти такое место для познания бессознательного, которое было бы и вне его (позволяя тем самым надеяться на объективность), и внутри его (чтобы не быть ему чуждым)? В самом деле, если сознание осуществляет отбор и чего-то в себя не допускает, значит, оно уже имеет дело не с бессознательным, а с чем-то другим. А если бессознательное что-то из себя выталкивает, значит, оно уже способно распознавать и в широком смысле слова — осознавать. По сути, эта сложность была лишь экспериментально ограничена, но не преодолена в психоанализе. Если бессознательное все равно господствует в человеческой психике и поведении, то зачем пытаться «поставить сознание на место бессознательного» (или, как говорил Фрейд, «Я на место Оно»)? Фрейд верил в победу воли и сознания над инстинктами и влечениями. Ему не хотелось видеть, что «конечный анализ» уходит в бесконечность: вторичные рационализации редко преодолевают бессознательное, но часто усиливают защиты, выстраиваемые против него субъектом. В силу неистребимости подобных парадоксов современная западная философия — преимущественно философия сознания, а также философия языка — отторгала послефрей- довское, т.е. уже явно тематизированное, понятие бессознательного. Однако, не будучи философским, это понятие побуждало философию к отклику и в конечном счете воздействовало на самые разные формы философствования. Главные русла современной западной философии — экзис- тенциалистско-антропологическое и позитивистско-анали- тические — отторгали бессознательное на разных основаниях. Насколько совместимо экзистенциалистское мышление (Ясперс, Хайдеггер, Сартр) с психоанализом — вопрос до сих пор спорный. Экзистенциализм приемлет в лучшем случае бессознательное описательное, но не приемлет схемы причинного объяснения бессознательного, сексуальный детерминизм, обусловливающий судьбу человека его прошлым. С точки зрения «экзистенциального психоанализа» (Сартр) вся психика сознательна, однако при этом многое в сознании нерефлексивно и не столь уж отличается от бессознательного. Феноменология отрицает «бессознательное сознание», подрывающее саму ее опору в «непосредственных данностях сознания»; однако и в раннем учении Гуссерля об интенциональности, и в позднем его учении о жизненном мире есть элементы, которые можно изучать и с точки зрения бессознательного. Представители различных форм позитивистской философии не занимались разработкой проблемы бессознательного, но высказывали свое отношение к психоаналитическому познанию. Так, Витгенштейн резко критиковал абсурдные спекуляции и фантастические псевдообъяснения во фрейдовской трактовке сновидений и других бессознательных явлений, а Поппер, пройдя через увлечение индивидуальной психологией Адлера, установил, что психоанализ недоступен фальсификации, а потому является не наукой, а мифом. В целом же с точки зрения кри- тико-рефлексивных установок позитивистской философии науки психоаналитическое познание бессознательного е является ни экспериментальной наукой, ни наукой наблюдения; в нем нет ни правил сравнения между конкурирующими объяснениями, ни интерсубъективно значимых критериев (при смене анализа меняется и схема объяснения); это либо пара-недо-наука, либо просто ненаучное знание. В науках о духе гипотетико-дедуктивный мир не работает, а исследование смысловых связей вместо причинных не может быть научным. Ближе к психоаналитическим подходам находится философская антропология (М. Шелер, А. Гелен, X. Плесснер, Э. Ротхакер), в которой глубинные бессознательные процессы, лежащие в основе внутреннего мира человека, спроецированы на общество и культуру. Для франкфуртцев второго поколения (Ю. Хабермас) психоаналитическая работа с бессознательным важна как дополнение к освободительному проекту критики общества, будучи одной из форм исправления недостатков человеческой коммуникации. Акцент на коммуникации делает и А. Лоренцер в своей «глубинной герменевтике»; для него бессознательное — это «комплекс жизненных проектов», а его содержание — фигуры социального взаимодействия, запечатленные в «одушевленном теле». Анализ бессознательного органично включается в концепции синтетического типа (П. Рикер), где опосредуются крайности «чистой» феноменологии и «чистой» аналитической философии. Для П. Рикера критика фрейдовских понятий (и прежде всего понятия бессознательного) — это путь к новому пониманию сознания; при этом анализ процедур интерпретации оказывается связующим звеном между психоанализом (как герменевтикой культуры) и феноменологией. В последние десятилетия новые подходы к бессознательному складываются на стыке различных дисциплин — в социальной психологии (сопоставительное межкулыурное изучение социальных представлений), лингвистике (механизмы двуязычия и многоязычия, своеобразие отношения к родному языку), антропологии (воображаемые «ядра власти» в экономической антропологии М. Годелье), этнопсихиатрии (аналоги эдиповских структур на материале первобытных обществ) и проч. Профессиональные философы, которые являются одновременно практикующими психоаналитиками, делают попытки описать, учитывая работу бессознательного, некоторые построения классической западной философии (например, М. Давид-Менар читает «Критику чистого разума» сквозь призму идей Сведенборга, влиявших на Канта). Актуальны вопросы, связанные с ролью аффектов в познании, например: «эпистемофилическое влечение» (бессознательный генезис познавательного интереса как такового); работа мысли в травматических ситуациях, связанных с символической кастрацией (лишением чего-то жизненно важного); построение идеалов как компенсаторный механизм психики, руководящий мыслью и поведением (М. Бертран); аффективные компоненты психических действий и состояний (признание реальности события, отказ, вера, согласие и пр.), во многом определяющих собственно познавательные процессы (М. Шнейдер), и др. В России о Фрейде знали чуть ли не с кон. 19 в., а психоаналитическая теория и практика начали развиваться раньше, чем в ныне ведущих странах психоанализа (Франции и

255

БЕТ США. Сразу после революции психоанализ в России воспринимался как средство раскрепощения бессознательного, а тем самым — расцвета личности и производственного подъема. Изменение идейно-политической и экономической конъюнктуры на рубеже 1920-х и 1930-х гг. упразднило этот запрос: личный порыв плохо совмещался с пятилетками. Много споров велось о том, насколько идея бессознательного и принципы психоанализа совместимы с марксизмом, но насаждение единомыслия и единовластия в 1930-х гг. прекратило эти споры. Однако, если историк психоанализа в России вынужден перескакивать от сер. 1930-х гг. прямо к кон. 1980-х гг., когда началась републикация Фрейда и оживление психоанализа на российской почве, то применительно к изучению проблемы бессознательного такой перескок был бы неправомерен: нечто важное делалось и в промежутке. Инициатором изучения самой темы бессознательного в советской науке послевоенного периода был Ф. В. Бассин. Уже на Всесоюзном совещании по философским вопросам высшей нервной деятельности и психологии (1962), где впервые после знаменитой Павловской сессии наметился отход от догматических интерпретаций рефлекторной теории, Бассин показал значение проблемы бессознательного. Основой ее изучения в СССР были, помимо естественнонаучных подходов к высшей нервной деятельности, теория установки грузинского психолога Д. Н. Узнадзе, обобщения данных современных наук — таких, как лингвистика, кибернетика, нейрофизиология, психология. Каждая из этих наук изучала свой срез в проблеме бессознательного; наиболее исследованным был психологический аспект проблемы (А. Н. Леонтьев, А. Г. Спиркин, М. Г. Ярошевс- кий и др.). Бессознательное не входило в набор категорий марксизма и потому его изучение никогда не поощрялось. Однако интерес к этой проблеме выживал в рамках других, институционально более приемлемых исследований по таким темам, как сознание и познание, научное и художественное творчество, структура личности, смысл и направленность педагогических воздействий, порождение речи, переработка информации и др. Усилиями группы энтузиастов во главе с Бассиным (в нее входили грузинские психологи, сторонники теории установки — А. Шерозия и А. С. Прангишвили, а также французский психиатр Леон Шерток) в октябре 1979 в Тбилиси был организован международный симпозиум «Бессознательное: природа, функции, методы исследования», многотомные труды которого в течение десяти лет ( 1979—89) были наиболее надежным источником знаний о бессознательном для советского читателя. Этот конгресс уже был свидетельством реабилитации проблемы бессознательного в советской науке, но еще не был реабилитацией психоанализа, который стал вновь проникать в Россию только с 1989. Этот этап принес свободу психоаналитических практик и институций — в той мере, в какой они возможны в современной России, но пока не дал ощутимых результатов в области познания бессознательного. Ист.: Фрейд 3. Введение в психоанализ: лекции. М., 1989; Он же. Избранное. М, 1989; Он же. Очерки по психологии сексуальности. Рига, 1990; Он же. Психология бессознательного. М., 1990; Он же. Психоаналитические этюды. Минск, 1991; Он же. Толкование сновидений. Киев, 1991; Он же. «Я» и «Оно». Труды разных лет. Тбилиси, 1991, Т. 1,2; Он же. О клиническом психоанализе. М, 1991; Он же. Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992; Он же. По ту сторону принципа удовольствия. М., 1992; Он же. Избранное. Ростов н/Д., 1998; Зигмунд Фрейд. Психоанализ и русская мысль. М., 1994; Лакан Ж. Функция и поле речи и языка в психоанализе. М, 1995; Он же. Инстанция буквы в бессознательном, или Судьба разума после Фрейда. М, 1997; Он же. Семинары. Кн. 1. Работы Фрейда по технике психоанализа (1953—1954). М., 1998; ЛоренцерА. Археология психоанализа. М., 1996; Моско- вичи С. Век толп. М., 1996; Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М, 1996; Фромм Э. Миссия Зигмунда Фрейда. М., 1996; Юнг К. Г. Архетип и символ. М., 1991; Психоанализ и науки о человеке. М., 1995; Ricoeur P. De l'interpretation. Essai sur Freud. P., 1965; Idem. Le conflit des interpretations. Essais d'hermeneutique. P., 1969; Roustang F. Un destin si funeste. P., 1976; Idem. Elle ne le lache plus. P., 1980; Mendel J. La societe n'est pas une famille. De la psychanalyse a la sociopsychanalyse. P., 1992. Лит.: Бессознательное, ред. H. О. Лосского и Э. Л. Радлова. СПб., 1914; Бессознательное: природа, функции, методы исследования, т. I, II, III. Тбилиси, 1978; т. ГУ М., 1985; Лвтономова И. С. Концепции бессознательного: эпистемологический статус. — «ФН», 1985, № 5; Она же. К спорам о научности психоанализа. —«ВФ», 1991, № 4; Бассин Ф. В. Проблема бессознательного. О неосознаваемых формах высшей нервной деятельности. М., 1968; БочоришвилиА. Т. Проблема бессознательного в психологии. Тбилиси, 1961; Клеман К., БрюноП., СэвЛ. Марксистская критика психоанализа. М., 1976; Куттер П. Современный психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов. СПб., \997;ЛапланшЖ., ПонталисЖ. Б. Словарь по психоанализу. М, 1996; ЛевчукЛ. Т. Психоанализ: от бессознательного к «усталости сознания». Киев, 1989; Лейбин В. М. Психоанализ и философия неофрейдизма. М., 1977; Он же. Фрейд, психоанализ и современная западная философия. М., 1990; Овча- ренко В. И. Психоаналитический глоссарий. Минск, 1994; Попова И. Г. Французский постфрейдизм: критический анализ. М., 1986; Руткевич А. М. От Фрейда к Хайдеггеру. М., 1985; Он же. Психоанализ. Курс лекций. М., 1997; Узнадзе Д. Н. Психологические исследования. М., 1966; Чхартишвили Ш. Н. Проблема бессознательного в советской психологии. Тбилиси, 1966; Шерозия А. Е. К проблеме сознания и бессознательного психического. Опыт исследования на основе данных психологии установки. Т. 1. Тбилиси, 1969, т. 2. Тбилиси, 1973; Шерток Л., Соссюр Ф. де. Рождение психоаналитика: от Месмера до Фрейда. М., 1991; ЭткиндА. Эрос невозможного. История психоанализа в России. СПб., 1993; Amado Levy-Valensi E. La nature de la pensee inconsciente. P., 1978; Bertrand M., Doray B. Psychanalyse et sciences sociales. P, 1989; Bonnet G. Les voies d'acces de l'inconscient. P, 1987; Borch-Jacobsen. Le lien affectif. P., 1991; Cent ans apres. P, 1998; ChilandC. Homo psychanalyticus. P., 1990; Descombes V. L'inconscient maigre lui. P., 1977; David-Menard M. La folie dans la raison pure. Kant lecteurde Swedenborg. P., 1990; Eadem. Les constructions de l'universel. Psychanalyse, philosophie P., 1997; DorJ. L'a-scientificite de la psychanalyse, t. I, 11. P., 1988; Doray В., Rennes J.-M. (dir.). Carrefours: sciences sociales: le moment moscovite. P., 1995; DupuyJ.-P. La panique. P., 1991; Ellenberger H. F. The discovery of the Unconscious. The History and Evolution of Dynamic Psychiatry. N.Y., 1969; Mien Ph. Le retour a Freud de Jacques Lacan. P., 1990; Lacan avec les philosophes. P., 1991; Le moment cartesien de la psychanalyse. Lacan, Descartes, le sujet, E. Porge, A. Soulez (dir.). P., 1996; Nadal J. U eveil du reve. Psychanalyse des sources inconscientes de la violence. P., 1985; Die Philosophen und Freud. Wien — Munch., 1988; La psychanalyse une science? P., 1989; Psychoanalysis and existential Philosophy. N.Y., 1962; Roudinesco E. La bataille de cent ans. Histoire de la psychanalyse en France. T 1—2. P., 1986; SallowayFJ. Freud, Biologist of the Mind. Beyond the psychanalytic Legend. N.Y., 1979; Whyte L. The Unconscious before Freud. N.Y., 1960. H. С. Автономова

БЕТ(Beth) Эверт Биллем (17 июля 1908, Алмело, Нидерланды — 12 апреля 1964, Амстердам) — нидерландский философ и логик, ученик Брауэра. В 1933—45 — преподаватель

256

БЕТТИ Утрехтского университета; с 1946 — профессор логики Амстердамского университета, с 1952 — директор Института философии точных наук в Амстердаме. Испытал влияние логического эмпиризма, особенно работ Карнапа по логике и основаниям математики, однако не принял исходные установки неопозитивизма. В основе общей философской позиции Бета лежит тезис о необходимости синтеза логики, оснований математики, истории точных наук и психологии мышления. Резко выступал против идеализма и считал, что современная философия в целом и философия математики в частности развиваются в направлении к реализму. Под реализмом Бет понимал концепцию, утверждающую, что человек в процессе своего опыта вступает в контакт с различными сферами реальности, несводимыми друг к другу, однако связанными между собой, дополняющими друг друга, причем эта связь фиксируется с помощью онтологических допущений, проверяемых на основе имеющихся теорий. По мнению Бета, формальный анализ дедуктивной структуры математических теорий является основой философии математики. Вместе с тем в математике важную роль играет математическая и логическая интуиция, которую необходимо исследовать с помощью рациональных методов. Бет разработал развернутую концепцию объекта математики: на первом уровне в качестве такового выступает мир человеческого опыта, на втором — структура мира в той мере, в какой она явно выражается в математическом языке, и, наконец, на третьем уровне — бесконечность. Рассматривая соотношение логики и психологии, Бет считал эти дисциплины автономными и взаимно дополняющими друг друга. Он выступал против любых вариантов психологизма в логике (и математике) и логицизма — в психологии. В книге «Математическая эпистемология и философия» (Mathematical Epistemology and Philosophy. Dordrecht, 1966) авторы (Бет и Пиаже), несмотря на разногласия по многим вопросам, сформулировали общую программу междисциплинарного подхода к эпистемологии, основанную на переходе от исследования «психологического субъекта», центрированного вокруг собственного внутреннего мира сознания, к «эпистемологическому субъекту», когнитивные структуры которого производны от наиболее общих механизмов координации действий субъектов. При этом генетическое исследование мышления должно быть органически связано с использованием историко-критического метода. Бет внес значительный вклад в развитие современной логики. Он разработал метод семантических таблиц, обобщающий табличную процедуру оценки обозначимости формул классической пропорциональной логики на логику предикатов (первого порядка): построил семантику интуиционистской логики, использующую концепцию возможных миров (оказавшую влияние на работы Крипке). Важным результатом Бета явилась доказанная им в 1953 теорема, которая завершила построение классической теории полной определимости и стимулировала дальнейшие исследования по теории определимости в формализованных системах (Л. Свенониус, М. Маккей, Д. Куекер и др.). Соч.: Метод семантических

таблиц. — В кн.: Математическая теория логического вывода. М., 1967; Les fondements logiques des mathematiques. P.—Louvain, 1955; L'existence en mathematique. P., 1956; La crise de la raison et ia logique. R—Louvain, 1957; Formal Methods. An Introduction to Symbolic Logic. Dordrecht, 1962; Mathematical Thought. Dordrecht, 1965; Moderne Logica. Assen, 1966. Лит.: StaalJ.F. E. W. Beth.
– «Dialectica», v. 19, 1965; Beth E. W. Memorial Colloquium. Dordrecht, 1967. В. Я. Садовский

БЕТА ТАБЛИЦЫ— см. Семантические таблицы.

БЕТТИ(Betti) Эмилио (20 августа 1890, Камерино, Италия - 11 августа 1968, Каморчьяно) — итальянский юрист, историк и философ, один из ведущих теоретиков герменевтики. Получил юридическое и филологическое образование, преподавал историю права и философию права в ряде итальянских университетов (с 1947 — в Римском университете). В 1955 основал Институт теории интерпретации. Автор около 200 работ по истории права и различным правовым вопросам. Бетти выдвинул оригинальную концепцию герменевтики как общей теории интерпретации. Широкую известность получила его работа «Герменевтика как общая методика наук о духе» (Die Hermeneutik als allgemeine Methodik der Geisteswissenschaften, t. 1—2. Tub., 1962), в которой наряду с изложением собственной позиции содержится резкая критика «философской герменевтики» Х.-Г. Гадамера и Р. Буль- тмана. По мнению Бетти, эти концепции, ориентированные на «Бытие и время» М. Хайдеггера, имеют дело исключительно с субъективной стороной понимания. Герменевтика является не прикладной онтологией, но методологией истолкования текстов и других выражений человеческого духа, постичь которые необходимо в их имманентной логике, независимой от субъективности интерпретатора. Хотя Бетти критикует Ф. Шлейермахера и В. Дильтея за психологизацию герменевтики, в целом он следует за ними (а также В. фон Гумбольдтом), полагая, что герменевтика решает традиционнуюэпистемологическуюпроблему«наукодухе>>— познания другой субъективности по оставленным ею в истории объективациям. Бытие правовых норм или любых других проявлений духа людей прошлых эпох не растворяется в языке, а интерпретатор должен выявлять не экзистенциальные структуры собственного «предпонимания», но мысли и деяния других людей во всей их инаковости и чуждости для нашей субъективности. Опираясь на теорию познания Н. Гартмана и на идущую от Дж. Вико традицию, Бетти ставит вопрос об особенностях предмета и метода «наук о духе», имеющих дело с различными «формами репрезентации». В работе «Общая теория интерпретации» (Teoria generale delia interpretazione. Milano, 1955) Бетти различает четыре «момента» теории и практики герменевтики: филологический, критический, психологический и технико-морфологический. Они выступают и как стадии в процессе интерпретации, где завершающий, технико-морфологический момент предстает как реконструкция «объективно-духовного мира» согласно собственным законам его формирования, т.е. мы приходим к полному пониманию культурного контекста и ценностей автора произведения. Бетти различает также три типа герменевтики, соответствующие возможным типам интерпретации: 1) «распознающая интерпретация» (interpretzione ricognitiva), решающая исключительно когнитивные задачи, напр., полного понимания научного, философского, художественного текста; 2) «репродуктивная интерпретация» (interpretazione riproduttiva), стремящаяся воспроизвести

257

БЕХТЕРЕВ и передать переживания, опыт другого (музыкальная, театральная и т. п. интерпретации); 3) «нормативная интерпретация» (interpretazione normativa), целью которой является направление мышления и поведения (юридическая, моральная, религиозная интерпретация). На базе указанных четырех моментов интерпретации и трех ее типов Бетти формулирует четыре «фундаментальных герменевтических канона»: 1) автономности или имманентности объекта; 2) тотальности или когерентности; 3) актуальности интендируемого; 4) адекватности интен- дируемого, или корреспонденции. Эти четыре канона следует рассматривать в их взаимной связи. Первый задает общую направленность интерпретации: объектом герменевтики являются исторические проявления человеческого духа, которые нужно постичь во всей их инаковости (alterita), независимости от нашего к ним эмоционального или познавательного отношения. Значения тех или иных объективации нам нужно открыть, не подменяя их своими собственными. Второй канон включает в себя все традиционные для герменевтики процедуры (отношение целого и части, сравнительный анализ и т. д.). Третий канон напоминает учения Хайдеггера и Гадамера о «предпонимании»: исходным пунктом интерпретации является актуальная ситуация интерпретатора, но для Бетти задачей историка является критический анализ собственной перспективы для устранения возможных привнесений в исследуемое им прошлое. Четвертый канон ориентирует на максимальную открытость мыслям и чувствам людей других эпох и культур, на «конгениальность» понимания. Подобное познается подобным, и познающий прошлое должен обладать соответствующей широтой горизонта. Процесс интерпретации для Бетти является триадичным — он всегда включает в себя три термина: интерпретирующего субъекта, форму репрезентации, посредством которой до нас дошли объективации прошлого, автора интерпретируемого творения. Два субъекта общаются через эпохи не сами по себе, но с помощью различных посредников. Задачей интерпретатора являются «переживание заново» (Nacherleben) и реконструкция опыта другого, но филологическая интерпретация и психологическое «вчувствова- ние» Дильтея представляют собой лишь частные моменты герменевтики. Подход Бетти к проблеме понимания в значительной мере определяется его исследованиями в области истории права. Действовавшие в прошлом законы, равно как и многие другие объективации человеческого духа, закрыты для эмпатии, их понимание не требует постижения душевных движений тех, кто эти законы писал. Критикуя «философскую герменевтику» за субъективизм и релятивизм, Бетти подчеркивает, что древние законы могут не иметь ни малейшего отношения к нашей исторической ситуации, но все же они вполне познаваемы во всей их чуждости нашей юридической практике и частной жизни. Целью «наук о духе» является объективное историческое познание, реконструкция прошлой жизни, а не пристальный интерес к собственной экзистенциальной ситуации. Соч.: Zur Grundlegung einer allgemeinen Auslegungslehre.— Festschrift fur E. Rabel, IL Tub., 1954. A M. Руткевыч

БЕХТЕРЕВВладимир Михайлович [20 января (1 февраля) 1857, с. Сорали Вятской губ. — 24 декабря 1927, Москва] - русский невропатолог, физиолог, психиатр, психолог. Окончил Петербургскую медико-хирургическую академию (1878). В 1881 защитил диссертацию на степень доктора медицины. С 1885 заведующий кафедрой психиатрии Казанского университета, где создал первую в России психофизиологическую лабораторию. В 1893—1913 профессор Петербургской военно-медицинской академии; с 1897 — Женской медицинской академии. С 1908 директор созданного им в Петербурге Психоневрологического института (1909). В 1918 возглавил созданный также по его инициативе Институт по изучению мозга и психической деятельности. Основатель и редактор журналов «Неврологический вестник», «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии» и др. Развивая различные отрасли экспериментальной психологии, стремился сблизить психологическую науку с нейрофизиологией. Сознание представлял как целостное явление, связывающее все психические переживания человека, особо вьщеляя в нем способность к самопознанию, предвидению результатов совершаемых индивидом действий и регулированию его поведения. Личность человека исследовал на основе комплексного изучения структуры и функций мозга физиологическими, анатомическими и психологическими методами. На основе объективных методов исследования поведения человека, которое понимал как совокупность врожденных и индивидуально приобретенных «сочетательных рефлексов», и в противовес субъективной психологии стремился построить естественно-научное психологическое учение, названное им рефлексологией. Рефлексология понималась им как особая комплексная наука о человеке и обществе, долженствующая заменить психологию. Пытался с позиций рефлекторной теории решать и вопросы социального характера. Соч.: Основы учения о функциях мозга, т. 1—7. СПб., 1903—07; Психика и жизнь. СПб., 1904; Объективная психология, в. 1—3. СПб., 1907—10; Общие основы рефлексологии человека. М.—Л., 1928; Автобиография. М., 1928; Избр. произв. Статьи и доклады. М, 1954. Лит.: Балъдыш Г. М. Бехтерев в Петербурге — Ленинграде. Л., 1979; Никифоров А. Бехтерев. М, 1986. Н. М. Северикова БЁМЕ Якоб (Jakob Bohme, Jacob Boeme) (1575, Альтзейден- берг, близ Гёрлица — 17 ноября 1624, Гёрлиц) — немецкий мистик, мыслитель и философ. Сын крестьянина, отличавшийся слабым здоровьем, Бёме получил лишь скудное образование первых классов начальной школы, в юности пас скот, был учеником сапожника, затем мастером и владельцем сапожной лавки в Гёрлице, впоследствии сменил ремесленничество на (малодоходную) торговлю. Был примерным семьянином и отцом четырех детей. Присущие Бёме черты визионерства и харизматического лидерства (при большой скромности и душевной мягкости) в соединении с его религиозной неортодоксальностью вызвали гонения на него со стороны церкви, но в то же время привлекли к нему в последние годы жизни немало образованных, в т. ч. знатных сторонников, давших ему почетный титул Prulosophus Teutonicus. Через них сочинения и идеи Бёме становятся известными и находят множество приверженцев во всех протестантских странах (особенно в Голландии и Англии). Его учение находит глубокий отклик в немецкой религиозной философии кон. 18 — нач. 19 в. (пиетисты, Гердер, Гёте,

258

БЁРК Баадер, Фр. Шлегельидр. романтики, Гегель, Шеллинг). Основные произведения: «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (1612, рус. пер. 1914), «О троякой жизни человека» (1619—20), «О вочеловечении Иисуса Христа» (1620), «De signature rerum» (1621—22), «О выборе по благодати» (1623), «Mysterium magnum» (1623). Кроме этого Бёме принадлежат 11 теоретических и 11 практических (религиозно-наставительных) трактатов, 8 полемически-апологетических сочинений и 79 писем («посланий»), часть которых считается самостоятельными трактатами. При жизни был издан только сборник «Путь ко Христу» (1624). В 1628—78 вышло в свет ок. 50 изданий различных его произведений. Собр. соч.: 1682, 1715, 1730—31 (3-е, лучшее, переиздано в 1955-61), 1831-47. В мышлении Бёме религиозные и философские идеи неразрывно слиты с мифопоэтическими образами, и в этом он близок традициям неоплатонизма, гностицизма, алхимии, герметизма, немецкой средневековой мистики, импульсы которой он воспринял (Мейстер Экхарт). Свойственный ему символизм затруднял рациональное истолкование его учения (поскольку у Бёме «нет метода и порядка в изложении своих мыслей, то очень трудно дать представление о его философии». — Гегель. Соч., т. XI. Л.—М., 1935, с. 230). Будучи автодидактом, Бёме не признавал иных источников познания, кроме текста Библии и собственной души; в его текстах трудно обнаружить скрытые цитаты, распознаются лишь влияния Парацельса, у которого Бёме заимствовал отдельные термины (напр., «сигнатуры»), а общепринятые в ту эпоху алхимические и даже оккультистские термины (как и терминология мистики) получают у него оригинальный смысл. Основной мотив «богомудрия» Бёме — желание очистить исказившуюся, по его мнению, традицию и на этой основе установить вечный религиозный мир в обществе, а отдельным людям дать образец «истинного христианского процесса» (т. е. духовной практики), ведущего к спасению. Бёме расходится с господствующей традицией в вопросе о предопределении и природе зла: он недвусмысленно решает его в пользу свободы как Бога, так и человека, а зло понимает как необходимый момент свободы Бога. Центральная идея Бёме — самооткровение Бога, которое он мыслит как универсальную бытийную модель и основные модусы которого выражает терминами «в себе», «вне (из) себя» и «для себя». Бог в себе есть, по Бёме, вечное Ничто, «безоснова» (или «беспричина», Ungrund), трансцендентное благо и свобода, «чистая Божественность», вечное Единое, безначальная воля, имеющая объектом лишь себя самое. В качестве таковой она — «вечное око» и одновременно «зерцало Бога», т.е. абсолютное и самодостаточное самосознание Бога. В силу своей неограниченной свободы эта воля и вечно пребывает в Ничто, и является «волей к нечто», т.е. к самооткровению, которое начинается с «самовмещения» «беспричинной воли» (Отца как лица Троицы) в себе самой как причине и сущности себя самой. Т. о., Отец вечно рождает совечного себе Сына («вечное Слово», «Сердце»). Для дальнейшего откровения воля должна «выйти из себя», и это «исхожде- ние» Бёме называет Св. Духом, а его результат — самообоз- римостыо Бога, Премудростью, «произнесенным Словом», в котором единый Бог открывает себя в качестве Троицы. В процессе самооткровения как «вечной игры» Бога воля с необходимостью порождает «противоволю» как принцип движения духа вне чистой Божественности. Первый этап этого движения — «вечная природа», мир чистых сущностей, где взаимосложение воли и противоволи приводит к «сжатию», порождающему «огненную молнию», два аспекта которой (огонь и свет) образуют соответственно «царство мрака» (1-й принцип) и «царство радости» (2-й принцип). В последнем Слово становится «оформленным». Результат взаимодействия двух «принципов» — материальная природа (3-й принцип) и человек. Бытие бесконечно многих сущностей, обусловленное оформлением Слова, Бёме называет «имагинацией» (т. е. «вхождением в образ»), а ее восприятие человеком в аспекте множественности — «фантазией» (наваждением). Символическое самораскрытие Слова совершается не механически, а свободно, а потому сопровождается злом (диаболом) как меональной репликой символа. Т. о., Бог в себе трансцендентен и самодостаточен, но он же, вечно разыгрывающий самооткровение, имманентен всему, что разыгрывает. Эта игра — речь Бога, разорванная паузами зла и мрака как собственным необходимым внутренним моментом, вблизи своего источника звучащая чисто и громко, а в наибольшем отдалении от него, на уровне материальной природы — глухо, тихо и искаженно. Однако в человеческом духе, освобожденном пришествием и подвигом Христа, заключена возможность обратного вхождения в царство вечно неомраченного духа и свободы. В трактовке «христианского процесса» Бёме следует мистической традиции: человек спасается, гася в себе «самоценность» и становясь чистым проводником Слова Божьего. Обращаясь внутрь себя посредством смирения и отрешенности, душа перестает быть лишь зеркалом Духа и обретает субстанциальное тождество с ним, а звучащее Слово, получая таким образом свое эхо, познает, до каких пределов оно дошло, и становится «для себя», символически оформляет себя. Путь восстановления изначальной целостности человека, нарушенной грехопадением, Бёме вслед за алхимиками видит еще и в достижении андрогинного единства изначального Адама (и Христа), ведущем к новому рождению человека как символического, причастного к вечности и свободного существа. «Утренняя заря» возрождения истинной религии, предвозвещающей «день Божий», и есть смысл той миссии, к которой Бёме чувствовал себя призванным. Из многочисленных попыток усвоения идей Бёме наиболее плодотворными были в философии позднего Шеллинга и в «аналитической психологии» К. Г. Юнга. Соч.: Samtliche Schriften, hrsg. von A. Faust und W. E. Peuckert, Bd. 1—11. Stuttg., 1955—61; Die Urschriften, hrsg. von Werner Buddecke, Bd. 1—2. Stuttg., 1963 — 66; в рус. пер.: Aurora, или Утренняя заря в восхождении, пер. А. Петровского. М., 1914 (репринт: М.,1990). Лит.: Смирнов-Платонов Т. П. Русские переводы Якоба Бёме.—«Библиографические записки», 1858, № 5, с. 129—137; Peuckert W.-E. Das Leben Jakob Bohmes. Jena, 1924; Koyre A. La philosophie de Jacob Boehme. P., 1929; Berdjajew N. Jakob Bohmes Lehre von Ungrund und Freiheit.
– «Blatter fur deutsche Philosophie» (В.), 1932, 6(3); Benz E. Der vollkommene Mensch nach Jacob Bohme. Stuttg., 1937; Wehr G. Jakob Bohme in Selbszeugnissen und Bilddokumenten. Reinbek bei Hamburg, 1971; Grunsky H. Jacob Bohme. Stuttg., 1984. Б. M. Бакусев БЁРК (Burke) Эдмунд (12 января 1729, Дублин — 9 июля 1797, Биконсфидц) — британский политический философ

259

БЖОЗОВСКИЙ и эстетик, политический деятель и публицист. Ирландец по происхождению. В 1766—94 член Палаты общин (виг). В 1755 анонимно опубликовал пародию «Оправдание естественного общества...» (A Vindication of Natural Society...), направленную против проникнутых духом вольнодумства и религиозного скептицизма «Философских опытов» Г. Болингброка. Доводя идеи рационально-утопической критики государства, религии, права, нации, общественной иерархии до абсурда, пытался показать их бесплодность и разрушительность, однако двусмысленность в изображении Бёрком противоречий и нелепостей существующего общества заставила многих читателей вопреки желанию автора принять пародию как критику общественных установлении. Подлинной целью Бёрка было оправдание исконных традиций и социальных институтов (патриархальная семья, община, церковь, гильдия и др.), которые как проявления «естественного закона» «вырастают» в ходе естественного процесса (описываемого им в терминах биологии). Сторонник «мудрости» и незыблемости традиционных установлений, Бёрк рассматривал «право давности» как движущее начало органичного общественного устройства, образец которого он видел в английской конституции. Опираясь на традиционное толкование английского обычного права как охраняющего привилегии граждан от беззаконных посягательств властей, с одной стороны, и мятежников — с другой, Бёрк отстаивал принципы английской революции 1686—89, признавал за восставшими американскими колониями право на самозащиту и независимость и в то же время резко выступал против французских революционеров-якобинцев, в деятельности которых он усматривал попытку реализации абстрактных построений идеологии Просвещения. В памфлете «Размышления о революции во Франции...» (Reflections on the Revolution in France... 1790; рус. пер. 1993) он призывал к «контрреволюции», консолидации всех сил Европы в борьбе против якобинства. Ожесточенная полемика вокруг памфлета (ок. 40 «ответов» публицистов Бёрку, среди которых самый известный — Т. Пенна) вызвала поляризацию общественного мнения в Англии по отношению к Великой французской революции (и как следствие — раскол в 1791 партии вигов). В своей эстетической концепции Бёрк опирался на идеи английской эстетики 18 в. В духе сенсуализма Локка единственным источником эстетических идей признавал чувства. В основе прекрасного лежит чувство наслаждения, в основе возвышенного — неудовольствие; встреча с возвышенным сталкивает человека с реальностью, порождает в нем ощущение ужаса и беспомощности перед лицом огромного, непостижимого и могущественного (т. е. божественного). Влияние идей Бёрка было противоречивым: если либералы видели в нем защитника общественных свобод и свободной торговли, двухпартийной системы, права на самоопределение, то идеологи консерватизма опирались на его феодально-консервативную концепцию политической власти и критику Просвещения (Л. Бональд, Ж. де Местр, С. Кол- ридж, Ф. Савиньи). Современные неоконсерваторы объявили Бёрка «пророком консерватизма». Соч.: The Works, v. 1-12. Boston, 1894-99; The Speeches, v. 1-4. L., 1816; The Correspondence, v. 1-10. Cambr.-Chi., 1958-78; Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасной). М., 1979; Защита естественного общества. — В кн.: Эгалитаристские памфлеты в Англии середины 18 в. М, 1991, с. 41-110. Лит.: Трофимов П. С. Возвышенное и прекрасное в эстетике Э. Бёрка. — В сб.: Из истории эстетической мысли нового времени. М., 1959; ЧудиновА. В. Размышления англичан о Французской революции: Э. Берк, Дж. Макинтош, У. Годвин. М., 1996; MorleyJ. Burke. N.Y., 1884; Kirk R. The Conservative Mind from Burke to Santayana. Chi., 1953; Parkin Ch. The Moral Basis ol Burke's Political Thought. Cambr., 1956; Fasel G. E. Burke. Boston, 1983; Nisbet R. Conservatism: Dream and Reality, Milton Keynes, 1986. A. M. Сатин

БЖОЗОВСКИЙ(Brzozowski) Станислав (28 июня 1878, Мазярня, Польша — 30 апреля 1911, Флоренция) — польский литературный критик, писатель и философ. В нач. 20 в. развивал идеи «философии практики», опираясь на идеи Вико, Кроне, Бергсона, а также немецкой «философии жизни». Будучи участником революционного движения, склонялся к марксизму, но выступал против «натуралистической», «позитивистской» его интерпретации в трудах Энгельса, Плеханова и других теоретиков социал-демократии того времени (работа «Анти-Энгельс» в томе «Идеи», 1910). Как теоретик социализма опирался на труды Прудона и Со- реля. В его философии культуры главную роль играют идеи творческой деятельности, практического преобразования природы человеком. Соч.: Legenda Mlodei Polski. Studia о strukturze duszy kufturalnej. Lwow, 1910; Idee. Wstep do filozotii dojrzalosci dziejowej. Lwow, 1910. Лит.: Walicki A. Stanislaw Brzozowski — drogi mysli. Warsz., 1977; Mackiewicz W. Brzozowski. Warsz., 1979. A. M. Руткееич