Новая Земля

Попов Александр

Потом медленно спускались по обрывистому склону. Кусты обвисали под тяжестью ягоды.

– Голубичная тьма, - сказал капитан, на ходу срывая ягоду.

– Господь в этом году не обидел, - отозвалась Людмила.

Капитан срывал гроздья жимолости, похожие на виноградные. Его губы и руки сливели.

– Какое наслаждение - есть горстями, - простодушно сказал он и не подумал, что может выглядеть несерьезным, ребячливо.

Людмила шевельнула губами в улыбке.

Мальчики остались на взгорке собирать ягоду, а взрослые спустились к самой воде, к навесу из веток, - здесь находился покос Виктора и Людмилы. Распрягли оленей. Виктор связал им ноги, заднюю

с передней так, чтобы олень не мог далеко уйти; они паслись кучкой, поедая грибы.

Развели костер, вскипятили чай. Виктор робко спросил у капитана:

– Можно, я немного покошу: сестрице помогу? А потом - тронемся. Я час-два, не больше.

– Конечно, конечно, - смущенно ответил капитан. Он почувствовал себя чужеродным, грубым телом, камнем в этом семействе."Я злюсь на себя, подумал он, отпивая из кружки густо заваренного чая.
– Я не понимаю, что и зачем со мной происходит. Перед моими глазами стоит та, отвергнутая людьми, дорога, на которую положено столько труда, жизней... Но почему я думаю о той дороге? Как она может быть связана со мной, моей судьбой? Мне боязно, что моя жизнь, мои труды могут быть тоже не нужны людям? Мне нужно в жизни строить другую дорогу? Нет, нет, это придуманные мысли и чувства! У меня хорошая служба, у меня хорошая семья. И я живу так, как все нормальные люди. Я русский офицер, служака, и это о многом говорит".

Виктор спешно наточил звонкую косу. Людмила с деревянными граблями ушла на косьбище. Капитан напросился в помощники. Виктор усмехнулся и прижмурился на капитана.

– Что, думаешь для косьбы я слабак?

– Наши покоса с вашими, равнинными, не сравнишь, - деликатно замечает Виктор, но подал косу, которых у него было в кустах припрятано три.

Немного погодя капитан понял, что тофаларские таежные покосы со степными, равнинными действительно не сравнишь - все по склонам сопок, крутизне, к тому же они были завалены крупными камнями и буреломным гнильем. Косить приходилось, продвигаясь сверху вниз. Нужны были не только крепкие руки, но и сильные ноги.

Солнце распалилось; разделись по пояс. Косы жужжали по густой траве и цветам. Косить было невероятно сложно, потому что присопок располагался круто, к тому же ноги часто попадали в ямки, мешали размахнуться многочисленные кустарники, тонкие молодые березы. Можно было поскользнуться и упасть - земля и трава еще были влажны от сползших в озеро туманов и растаявшего инея.

Присели на кочки перекурить. Пот щипал глаза. С жадностью пили из кувшина холодную озерную воду, пахнувшую камышом и рыбой. Подошла Людмила, присела на пень, раскрасневшаяся, похорошевшая, - намахалась граблями.

– Что, сестрица, утомилась?
– спросил Виктор, подавая ей воду.

– Да солнце уж больно раскочегарилось, проклятущее, - улыбчиво жмурилась на мужчин Людмила.

– Тяжко, ребята, вам здесь живется, в медвежьем углу?
– спросил капитан, отчего-то любуясь братом и сестрой.

– Как вам, товарищ капитан, сказать, - задумчиво отозвался Виктор. Всяко оно бывает-то. Где человеку на земле легко живется? И вам, поди, не легко служится?

– С городской не сравнишь нашу-то, - тихо сказала Людмила, но неожиданно засмеялась, махнула рукой: - Но нам другая - ну ее! Да, братка? весело толкнула она Виктора.

– Работаете, я гляжу, много, и тяжел ваш труд, да вот что-то бедновато живет народ в поселке. Почему так?

– Да мы как-то и не думаем: бедно ли, богато ли живем.
– не сразу отозвалась Людмила, потерев ладонями загорелое лицо.
– Живем да живем. Немного подумала.

Капитан почувствовал, что женщине хочется сказать что-то важное: - Что уж, хотелось бы жить как-то крепче, ладнее. Работаем в самом деле много, и в своем двору бьемся, и в промхозе, но вот сами посудите: государство за гроши принимает у нас ягоду и травы, за пушнину - чуть ли не кукиш показывает, а в магазинах потом соболь, к примеру, по страшным ценам идет. Кто-то, видать, наживается на нашей простоте. Какими тяжкими трудами дается нашим мужикам соболь или белка! Покрути-ка за зверем по тайге, повыслеживай! Да и не в каждый год зверя вдосталь. Как-то наведался к нам ученый из города, лекцию читал: как нужно хозяйствовать. Сердито говорил: работаете, мол, вы на тыщу, а выдают вам десятку, и вы, дурни, довольны. Грабят, говорит, вас все, кому не лень.

– Что же вы не возмущаетесь?

– Мы, деревенские, таежные, не такие, как вы, - сказал Виктор.

Людмила улыбалась, всматриваясь в синее, ясное небо.

– Какие же?

– А вот такие: хотя и бедненько живем, да спокойно, тихо. Город так и нашептывает человеку: словчи, схитри, побольше возьми себе, - знаю, года два пожил я в Иркутске. Убежал! Вот где настоящая жизнь, - широко повел он рукой.

– И я не смогла в городе жить, - училась в Нижнеудинске на повариху. Душу в городе будто иголками колет. А теперь - лад в душе, тишина. Вот только с Мишкой теперь плохо...
– вздохнула она, наклоняя голову.
– Да, мы такие люди - нам много не надо: чтобы дети были с нами всегда рядом, чтобы сена на всю зиму хватило для Буренки и коня, чтобы дождей было поменьше, чтобы хватило сил баню осенью достроить... Да, братка?
– подмигнула она.

– Достроим.

– Я вообще говорю.

– Да, нам много не надо.

"Мир вспенивается, рвутся люди к благополучию, к богатству, к власти, а для моих Виктора и Людмилы главные богатства - покой, тишина. И лад в душе, с людьми, - подумал капитан, прикуривая вторую папиросу.
– Я хорошо понял: чиста и прекрасна бедная и трудная жизнь этих людей. Может, так должны жить все, чтобы по-настоящему ощущать себя счастливыми? Но разве я несчастлив? собрал на лбу кожу капитан.
– Разве неправильно живу?"

Пришли мальчики с полными ведрами жимолости и голубики.

– Вот и славно, - сказала мать, - хватит нам, парни, варенья на всю зиму.

– Много ли ведер заготовили?
– полюбопытствовал капитан.

– Вот эти два да еще парочку возьмем, и хва!
– сказала Людмила.

– Но ведь есть же возможность больше заготовить!

– Зачем? Берем у тайги, сколько съедим.

Вдали резво и бодро ударил гром; он пришел к озеру медленными перекатами, словно переваливался через каждую сопку и гору. Вскоре из-за хребта вывалилась темно-синяя, вспученная туча и поползла на озеро.

– Вот-вот хлынет, - сказал Виктор, и все скрылись под навесом.

Еще вскипятили воды, заварили чай; он пахнул дымом и был горько-крепким. Молча пили, пошвыркивая, похрустывая кусочками сахара, карамелью. Наблюдали за приближавшейся грозой.

Вдруг за спинами оглушительно загрохотало, и ветер рванул навес. Гроза накрыла людей, и они, кажется. оказались в самом ее пекле. Гром, представлялась, носился, как сумасшедший, по темному, мрачному небу и огромными шагами мчался к далеким Мархойским хребтам. Молнии метались так, словно заплутали в тучах и искали выхода. Пошел дождь, потом сталлить обвально, водопадом. Озеро, показалось капитану, закипело, забурлило. Свистело в пригнувшемся камыше. Не было видно гор.