Новая Земля

Попов Александр

– Ерунда, - махнув рукой, сказал Олега.
– Мы успеем на остров до дождя. А там - шалаш отличный. Вечером, Саня, вернемся.

– А вдруг дождь надолго зарядит?
– тихо спросил у меня Синя.

– Не зарядит.
– Богзнает, почему я был уверен.
– Что, струсил?

– Еще чего?!
– ответил Синя и стал грести руками, помогая Арапу, который греб доской.

– Хотя и зарядит, - молодцевато сказал Олега, - что из того? Мы же пираты, Синя! В дождь легче напасть на индейцев.

– Вернитесь, - не унимался Саня.

Он спешно сматывал удочки.
– Переждем грозу у деда, а потом поплывем хоть к черту на кулички.

– Е-рун-да, - снова отмахнулся Олега.

– Коню понятно, что ерунда.

– Будет тебе, Саня, паниковать.

– Сплаваем на Зеленый и вернемся. Не волнуйся.

– Я вам дам, ерунда. Вернитесь, кому сказал!

– Саня, - сказал я, досадуя на него, - что ты за нас печешься, как за маленьких? Мы нисколько не боимся твоей грозы.

Я стоял с важностью, подбоченясь, широко расставив ноги, приподняв плечи, выставив нижнюю губу и нахмурив брови. Я хотел, чтобы меня увидела Ольга или сестры. Тщеславие распухало во мне, услужливое воображение явило восхищенное лицо моей подруги, а потом - гордые за меня лица моих родителей, сестер. Воображались возгласы приветствия какой-то толпы с берега, рисовались в мыслях героические поступки.

Тучу прожег длинный огненный бич: может, небесный пастух-великан гнал ее куда-то? В небе громко захрустело - казалось, в чреве тучи стало что-то, проглоченное, перемалываться. На нас дохнуло сырым пещерным холодом. И вдруг - оглушительный грохот, как будто покатилась с горы огромная каменная глыба. Я сжался и покосился на берег: "Ой, мама, далеко!" Колени задрожали.

На суше поднялись седые бороды пыли. Деревья сначала сильно нагнулись. Потом дернулись назад и забились. Где-то вскрикнула стая ворон. Черно-зеленая взлохмаченная волна кинулась на плот.Ангара судорожно морщилась и бурлила под тугим злым ветром.

Арап прекратил грести. Мы все переглянулись и, наверное, готовы были друг другу сказать, что не мешало бы вернуться. Синевский первым стал грести к берегу. Но было уже поздно: стрежень втащил плот на середину своей тугой спины и стремительно понес нас в мутную, пыльную даль.

Снова прожег тучу огненный бич. Стал капать холодный дождь. Прошла минута-другая, и он буквально стегал бурлящую воду, мчавшийся на остров плот, нас, прижавшихся друг к другу и до боли в суставах вцепившихся руками в зыбкий, скользкий плот.

Саня бежал по берегу, что-то кричал нам, размахивая руками. Его голос, в клочья разрываемый ветром, вяз в густом ливне.

Мы мчались и неожиданно метрах в тридцати от острова под бревнами плотаглухо проскребло, и нас вышвырнуло с него. Мыврезалисьврелку. Яушелподводу. Помышцам

щекочуще пробежал страх. Лишь некоторое время спустя я почувствовал, что вода очень холодная.

– Ба-аб!
– пробулькал я, вынырнув. Ударял по воде руками и выхватывал ртом воздух. Поймал взглядом товарищей - они протягивали мне руки, стоя по колено в воде. Плот удалялся, исчезая в колеблющемся лесе ливня.

К острову брели уныло и молча. Дождь часто припускал, создавая сплошные водяные джунгли. Река кипела и пузырилась. Меня колотил озноб.

Когда выбрались на берег, меня, казалось, обожгло:

– Мои брюки!
– крикнул я и побежал к реке. Но сразу одумался.

– Упорхали, Серега, твои штаны, - улыбаясь губастым, синеватым от холода лицом, сказал Арап, и все засмеялись, содрогаясь, кажется, только от озноба.

Мои брюки бились под ветром и прощально махали гачами.

– Ну и черт с ними, - стуча зубами, сказал я, но с трудом сдерживал слезы отчаяния: "Что скажет мама? Опять огорчу ее".

Вскоре небо окрасилось в унылые серовато-синие тона, - казалось сморщенным. Ветер разбойничал в кронах деревьев, сотрясал и лохматил ветви. Мы дрожали в дырявом, наклонившемся от ветра шалаше, а кое-кто из нас всхлипывал. Сверху лило. Все было неприятно мокрым и скользким.

Саня - как мы потом узнали - побежал к деду за лодкой, но она оказалась дырявой. Сбегал в Елань за ключом от своей лодки, она находилась ниже острова километра на полтора. Одинтащил ее против течения; истер ладони до крови.

Тяжело дыша, Саня резко всунул свое раскрасневшееся лицо в шалаш, выдохнул:

– Ш-шпана.
– И, по-мужски твердо ступая, пошел к лодке. Мы молча поплелись за ним.

Выглянуло заходящее красное солнце. Всюду искрилось. Мир был свеж, чист, красновато окрашен мягким светом. Мы снова прыгали, толкались, брызгались.

Я долго не мог уснуть, в голове мелькали события минувшего дня. Снова мечтал, о простом, обычном, - во что буду завтра играть с ребятами, что буду мастерить с отцом, что подарю на день рождения Насте и маме.

Неожиданно вспомнил красивое смуглое лицо тети Клавы, папку рядом с ней. Но мне хотелось все это скорее забыть, чтобы не рассыпалось, как песочный замок, в моей душе легкое нежное чувство котцу. На мою кровать запрыгнули Марыся и Наполеон. Кот по-старчески тихо замурлыкал под самым моим ухом. Кошка развалилась у меня в ногах, но я переложил ее на подушку и, поцеловав обеих, стал засыпать под тихое мурлыканье. Мне снилось, как я летал на воздушных шарах, потом плавно падал вниз, взмахивая, как птица, руками. По телу скользили струи теплого воздуха.

ГРОЗА

Поздно ночью загремела дверь; взвился и покатился по Елани собачий лай.

Метнулась в темноту мама. Свет резко ударил в мои глаза, и я тоже поднялся. Испуганно выглядывали из-под одеяла сестры. Тонко заплакал брат.

Покачивающегося, растрепанного папку завел в комнату дядя Петя, брат мамы, широкий, веселый мужчина лет пятидесяти, работавший с папкой на заводе.

Мама исподлобья смотрела на вошедших. Как страшны были ее серые, сузившиеся глаза. Мне стало боязно и тревожно. Снова в мою жизнь ворвалось несчастье.