Новая Земля
Шрифт:
Тот голубой листок однажды случайно попал в мои руки, и вот что на нем было написано:
Любе Ивановой от..........
Что я такое пред тобой,
Твоей блистающей красой?
Ты шла по берегу, грустя;
Я вслед смотрел, себя кляня.
Твой шаг на солнечном песке
Я целовал в немой тоске.
Мы поднялись на взгорок - брызнула в наши глаза переливающейся синевой Ангара. Пахло рыбой, мокрыми наваленными на берегу бревнами, еле уловимо вздрагивающей листвой берез. Дымчатые вербы смотрелись в воду, быть может,любовались собой. На той стороне реки прозрачно курился сосновый лес. Вдали - темно-зеленая, дремлющая на скалистых сопках
Прикрыв глаза, я сквозь ресницы видел рассыпанные по реке блики и ждал, что из воды вынырнет что-нибудь сказочное, удивительное. Часто ловилась рыба почему-то только у Сани. Сгорбившись, мы сидели возле удочек и скучали; Арап даже зевал, крестил рот и бросал камни в воробьев. Олега поминутно, нервно вытаскивал леску, не дожидая, когда клюнет. На прибрежной мели метались мальки, и Олега, нарушая все правила рыбалки, стал хватать их. Мы, как по приказу, кинулись делать то же. Хохотали и кричали Саня, не отрывая глаз от своего поплавка, улыбался:
– Вот дураки!
Вспугнутые рыбки ушли в глубину, а мы стали брызгаться и толкаться. Умаялись, вспотели, растянулись на траве и притихли.
На стебель куста сель жук. Мне были хорошо видны его маленькие глаза и красная глянцевитая спинка. Я поднял руку, чтобы погладить жука, но он в мгновение ока исчез, будто его не было. "Ну и лети. А я понюхаю жарок маленькое солнце". Во мне всегда рождается ощущение, что жарки греют и источают свет. Я осторожно разомкнул нежные, начавшие увядать лепестки двебукашкииспуганноустремились на мою ладонь. "Куда же вы? Я не хотел вам мешать!" С трудом удалось загнать их, обезумевших, на прежнее место. Из-за Ангары плыли большие, как корабли, облака. В моей душе рождалось какое-то тихое робкое чувство любви - любви ко всему, что я видел, что меня окружало, что наполняло мое детство, жизнь счастьем, покоем. И мне не хотелось расставаться с этим чувством.
Я повернулся на бок: "Ага, кто там такой?" Метрах в трех от меня столбиком замер суслик. Его пшенично-серая шерстка лоснилась, а хвост слегка вздрагивал. Стоял, хитрец, на заднихлапках и не шевелился. Потом быстрым движением откусил травинку и, придерживая ее переднимилапками, стал с аппетитом уминать. Снова отчего-то замер, лишь еле заметно шевелился его нос и вздрагивал хвост.
Рядом со мной за кустом шиповника заворочался Синя. Меня привлекло его странное поведение: он, привстав, осмотрелся, сунул руку в карман своих брюк и затолкал в рот целую горсть мелких конфет. Еще раз осмотревшись и, видимо, решив, что никто ничего не видел, прилег. Раздался хруст. Мне стало неприятно. Снова что-то нарушилось в моей душе.
Арап сказал:
– Синя, сорок семь - делим всем?
– У меня ничего нет, - поспешно отвернулся Синя от подкатившегося к нему Арапа. Подавился, долго откашливался, багровея и утирая слезы.
– Пошарим в карманах?
– не отставал Арап.
– Правду говорю - пусто, - мычал Синевский.
Я, Олега и Саня смеялись, наблюдая забавную сцену.
– Завирай!
– Ты, Арап, что - Фома неверующий?
– злился и вертелся Синя.
– Ну?!
– Гну!
– Давай, Леха, пошарим.
– Пошел вон.
– Не ломайся.
– И, схватив Синю за руки,закричал: - Пацаны, налетай на жмота!
Я и Олега быстро выгребли из Сининых карманов конфеты и, ухахатываясь, съели их.
– Ой, точно, парни, есть, - говорил Синя.
– А я и не знал. Ешьте, парни, мне не жалко. Я сегодня добрый.
Мы смеялись, но наше веселье было наигранным.
Обедать расположились на берегу. Ели картошку, соленые огурцы, сало, хлеб, лук - то, что неохотно кушали дома. Но каким вкусным и приятным все это оказалось здесь. Пообедав, о рыбалке совсем забыли. Играли, спорили, стараясь перекричать друг друга. Саня рыбачил в одиночестве или же подолгу смотрел в небо, которое было усыпано белыми перистыми облаками, словно бы кто-то там, на небе, распотрошил подушку. Из-за ангарских сопок на них медленно накатывались плотные, с сероватым подпалом облака. Птицы стали тревожно метаться - казалось, блуждали. В стремительном полете бросались к воде. Деревья замерли и смолкли, прислушиваясь.
Арап придумал игру: предложил посоревноваться, кто быстрее всех проскачет на одной ноге. Мы все, кроме Олеги, бурно выразили согласие. Олега, неодобрительно съежил нос, предложил свою игру, но мы его не поддержали. Весело скакали. Олега любил, чтобы все делалось по его воле, желанию; притворился, что очень заинтересован пойманной стрекозой и наша игра ему будто бы скучна.
Невдалеке чинил забор возле своего покосившегося дома сгорбленный дед. Он работал очень медленно, с частыми остановками, покуривая трубку. Его морщинистое серое, как кора, лицо, казалось, ничегоневыражало, кромеспокойствияи отрешенности. Он иногда поднимал коричневатую сухую руку к глазам, спрятанным в морщинах, и всматривался вдаль. Мне совершенно не верилось в то, что он был когда-то таким же маленьким, как мы, и так же мог прыгать и бегать. Мне в детстве представлялось, что старики старыми и появляются на свет, не верилось, что я когда-нибудь состарюсь, одряхлею, стану таким же медлительным и спокойным, как дед.
– Вы скачите, - сказал нам Олега, даже не взглянув на нас, - а я буду играть в пирата.
– В кого, в кого?!
– В пи-ра-та! Да вы скачите, скачите. Что встали, как столбы?
– Олега, насвистывая и подпрыгивая, направился к плоту.
Все, кроме Сани,побежали за ним.
– Мы - с тобой!
– Вот здорово - пираты!
– Я уж как-нибудь один. Вам же не нравятся мои игры. Вот и скачите.
– И стал бодро свистеть.
– Ладно тебе, Олега, нашел из-за чего дуться, - говорил Арап, уже повязывая на голову свою рубашку. Я и Синя сделали то же.
– Ты тогда что придумал - стоять на голове, кто дольше. Что за игра? А сейчас - во!
Олега морщил губы, потирал пальцем выпуклый большой лоб, как бы решая: брать нас в свою игру или нет.
– Ладно уж, - сказал он так, словно досадовал, что вынужден был согласиться, - так и быть: играйте со мной. Поплывем на Зеленый остров. Там стойбище индейцев. У них уйма золота и бриллиантов.
Пока Олега думал, брать нас или нет, пока говорил, мы уже приготовились в поход. У каждого на голове появилась чалма с пером или веткой. Арап завязал левый глаз какой-то грязной тряпкой и свирепо оскаливал кипенные зубы. Длинную тонкую корягу я вообразил мушкетом, свои черные брюки приспособил под флаг на плоту.
Саня улыбался, наблюдая за нашими приготовлениями. Когда же мы отчалили от берега и погребли к стремнине, Санин рот открылся и улыбка, должно быть, уползла в него.
– Э-э-э, вы что, серьезно, что ли, на Зеленый?
– А ты как думал?
– ответил брат.
– Ведь с минуты на минуту ахнет гроза. Смотрите, дурачье.
Мы посмотрели на приангарские сопки. Фиолетовая с чернотой на брюхе туча кралась по небу, и казалось, что она всасывала в свое необъятное чрево его голубизну и белые беззаботные облака. Но она находилась еще далеко.