Новая жизнь Димки Шустрова

Добряков Владимир Андреевич

— Спасибо, — поблагодарил Любчик.

А Димка ничего не сказал. Даже вздохнуть при Любчике побоялся. За мать было обидно.

— Пошли отсюда, — дернул он приятеля за руку. — Все ясно.

В общем, и Любчику было ясно. Только вот закушенные Димкины губы, его сузившиеся, с холодными льдинками глаза… Любчик страдал за друга. Что ж, ладно, слесарь, на заводе работает… Но, может, какой-нибудь особенный слесарь? Чем-то знаменит?

— Сейчас, — увидев на другой стороне улицы мальчишку примерно их возраста, сказал Любчик и поспешил к нему.

Мальчишка

был рыжий. Рыжие не только волосы, но и скуластое лицо забрызгано яркими, как яичный желток, веснушками. В прозрачном мешке он нес батон, а другой батон держал в руке и с одного конца уже успел почти на треть обкусать его.

— Привет! — сказал Любчик. — Вкусный?

— А тебе что?

— Да так, спрашиваю просто. Очень аппетитно жуешь.

— Сам хочешь? Фига! — Рыжий изобразил хорошо известную комбинацию из трех пальцев.

— Ты знаешь Сомова, который там живет, в четырнадцатом доме?

— А тебе что?

— Да ты ответь: знаешь?

— Дурака этого! — Рыжий погрозил кулаком в сторону дома с проволочной оградой.

— Почему дурака?

— Потому!

— Ну ты можешь сказать предложение хотя бы из четырех слов?

— Иди ты! — Рыжий замахнулся батоном. — Дурак, и все! За уши меня! Вот! — Он потянул себя за ухо. — Ни за что! Дурак! Я им стекла повыбиваю!

— Идем! — нетерпеливо позвал Димка. И когда Любчик пересек улицу, зло добавил: — Чего ты связался? Не видишь — придурок!

— Я хотел…

— Нечего и хотеть! Поехали обратно.

Виндсерфинг

Зеленоглазый Дымок был согласен на все. Пусть даже снова Димка стреляет своим белым шариком. Не всегда же попадает шарик в нос. Зато молодой хозяин тогда веселый, бегает, играет, кричит всякие глупые команды.

Дымок отыскал под шкафом шарик, ударил по нему лапой, и вслед за ним пулей выскочил на середину комнаты. Но играть одному не очень интересно.

А хозяин, будто он и есть настоящий хозяин, развалился в кресле перед телевизором.

Не понимает Димка своего пушистого друга, смотрит футбол. Когда у ворот возникает острый момент, глаза у него расширяются, а нога сама собой напружинивается, словно он — там, у ворот, и вот сейчас с лету, как…

Но игра перемещается в центр, отобьют мяч в аут — и снова вспоминается поездка по дальнему маршруту девятого номера, дом за сетчатой оградой, румяная женщина с компотом, рыжий придурок.

Когда вернулся домой и бабушка усадила его за стол, накормила салатом со свежим парниковым огурцом, Димка испытывал большое искушение рассказать, где был и что видел. Однако сдержался. И в первую очередь, наверно, потому, что Елена Трофимовна сообщила: звонил Борис Аркадьевич, справлялся о маме.

— Ответила я, Димочка, как и велела Надя, что в командировку уехала. А он, Димочка, вежливо так поблагодарил и сказал, что снова позвонит, когда она вернется. И тебе, Димочка, привет передал. Скоро, говорит, славный отрок вкусит прелесть свободы. Это он — про каникулы, значит.

Видишь, помнит тебя.

Поэтому Димка ничего и не сказал бабушке. Зачем расстраивать? Может, посмотрит-посмотрит мама на этого Сомова, посмеется, да тем и дело кончится. Что она, без глаз? Собиралась же зайти к нему. Значит, и дом видела его, и как добираться туда, и… вообще, смешно даже. Железки пилит. Паяет. Слесарь. Каблуки еще прибивает и подметки…

Но все же настроение у Димки было скверное. И утром проснулся без всякой радости.

Любчик по дороге в школу пытался развеселить друга — не развеселился Димка. Тогда решил удивить: сказал, что будет по-настоящему заниматься физкультурой. Сначала Димка не удивился, но когда услышал, что отец Любчика врезал в дверной проем железную трубу, чтобы Любчик мог упражнения делать, даже не выходя во двор, то, естественно, удивился. Почему-то не мог себе представить, как тучный — едва в дверь проходит — папаша Любчика врезал эту самую трубу.

— Что, не веришь мне? — чуточку обиделся Любчик. — Зайдем после школы — увидишь!

— А чего это вдруг ты захотел физкультурой заниматься? — спросил Димка.

— Ну… надо же начинать… Вон ты какой здоровый! Вчера тот рыжий замахнулся, хорошо — ты рядом был. А то и ударил бы. Потому что не боится — что я ему сделаю? А буду посильней, подрасту — и не всякий полезет. Кроме того, вообще, спорт и физическая культура… Как же без этого? Знаешь, у космонавтов какой режим тренировок — по нескольку часов в день. Экстремальные условия…

— Что это — экстремальные? — спросил Димка, удивившись, как Любчик запросто сказал такое мудреное, незнакомое слово.

— Напряженные, значит, — объяснил Любчик. — Самые сложные и трудные условия…

А в классе Димка пополнил свой словарный запас еще одним мудреным словом, которого никогда раньше не слышал: виндсёрфинг.

И что самое интересное: слово это узнал он не от какого-нибудь очкастого отличника или учительницы — ничего подобного. Сказала его Марина. Она стояла у открытого окна и смотрела во двор. До начала уроков еще было немного времени, Димка положил в парту портфель и подошел к Марине. Коса ее, туго заплетенная и лежавшая на белом переднике с волнистой кружевной оборкой, искрилась на солнце таким ясным, переливчивым светом, что Димке ужасно, просто до невозможности захотелось потрогать ее. И он, загородив собой Лизюкову от класса, действительно, тихонечко тронул пальцем искристый ручеек волос.

— Здравствуй, — смутившись, сказала она.

— Недавно ездил с одним дядей на машине, — сказал Димка, — вот так же блестели колеса…

Марина подержала в руке косу, повернула и так, и этак. Ей и самой понравилось, как теплым, живым светом переливается на солнце коса.

— А ты с кем ездил на машине?

— Ты не знаешь… Инженер один.

— Мы в воскресенье тоже ездили в лес. Я видела ужа с желтыми пятнами. И не испугалась.

— А чего бояться! — сказал Димка. — Я бы его и за пазуху себе положил.