Новеллы, навеянные морем
Шрифт:
И Виктор говорил сухо, без напора, твёрдо. Не провоцируя драку сам, но ни в чём не уступая, любую уступку они расценили бы, как слабость. Он был готов. Когда Серый, матерясь, начал наступать на него, большой, высокий, но сутулый и нескладный, секундой позже стало понятно – рассчитывал только напугать, Виктор сделал короткий шаг вперёд в боевой стойке. Следующий шаг и удар во впалую грудь, в солнечное сплетение, Виктор видел это, чувствовал, движения были чётки и слажены. Но Серый отшатнулся от первого короткого шага, как от огня, опрокинулся назад, потерял равновесие, свалился, затем вскочил и отбежал
Подобная перепалка ничего особенно не значила в жизни Серого, таких эпизодов у него было по паре в месяц. И авторитет его среди опустившейся части города не раз попирали те, кто был «покруче», всегда более жестоко и унизительно. Виктор знал, что было причиной самой большой обиды. Он никогда не говорил с ним – да ни с кем их них! – о своём прошлом. Хотя Серый не раз добивался этого, то нагловато-дерзкими прямыми вопросами, то подходя издалека, почти робко, с теплотой и нежностью, такими, что трудно было поверить, что говорит и смотрит он.
Они привыкли друг к другу. Серый перестал расспрашивать его. Виктор, держась на дистанции, никогда не оспаривал его верховенства. Серый был нужен, чтобы выжить. Сколько ни говорил себе, что связывается с ним последний раз. Виктор приносил Серому хороший доход. Он был надёжен, а на свою свиту Серый ни в чём не мог положиться. Но где-то внутри у Серого сидело и желание отомстить Виктору, и восхищение им, подобное тому, что у него вызывали марширующие матросы.
– Заработал чё? – спросил Серый.
– Ну, – ответил Виктор.
– Слушай, дай трёху! Позарез надо! – Серый быстро провёл длинным и кривым указательным пальцем по горлу возле кадыка и тут же шумно сглотнул слюну, словно изнемогая от жажды.
Стоял сезон. Люди качали деньги из отдыхающих. С каждым годом их приезжало всё больше, их было уже почти, как в советские времена, и в эти несколько месяцев город поднимался из запустения, в котором оказался, когда время Союза ушло навсегда. А у Виктора были первые три гривны за два дня! На чердаке, где он жил, оставалось лишь немного заплесневелового хлеба и кусок копчёного сала, которым, верно, уже можно было отравиться. Виктор тоже сглотнул слюну. И снова почувствовал к себе отвращение, будто он уподобился Серому.
Виктору не раз приходилось ему отказывать. Научился это делать, не вызывая обид и ссор, в крайнем случае переживая мелкие ссоры и пару дней обиды Серого. Научился высчитывать сам, сколько полагалось Серому от разных, обтяпанных им халтур. Серый не любил точности, никогда не придерживался договорённости строго, всё у него было «по-людски» и «по дружбе», и разными «позарез», «выручи» и «потом отдам» всегда старался вытянуть как можно больше. С ним нужно было делиться. По крайней мере пока, говорил себе Виктор. Его наглость нужно было пресекать. Спокойно, с улыбкой, но без малейшей уступки. Сегодня Серому по расчётам Виктора нечего не полагалось.
Но Виктор отдал. Три. То, что было. Стало так тошно оборонять от Серого свой скудный заработок. Тошно тянуть рядом с ними новые бесполезные минуты своей бессмысленной жизни. И, перебросившись парой кратких фраз, скорей зашагал в сторону. Не к вокзалу, где можно
И Виктор спешил.
Выскочив на одну из широких улиц, где тротуары недавно выложили новой брусчаткой, а нескончаемые дыры проезжей части залили ровным полотном пока не треснувшего асфальта, заспешил сильнее. Он давно избегал таких мест. Он их боялся. Надо было вновь вклиниться в переулок, и спешить по нему. Быстро пройти помешали машины. А когда путь был свободен, уже услышал оклик.
– Виктор Сергеевич!
И Виктор понял, что попался.
– Виктор Сергеевич, не надо так бежать, подойдите ко мне!
Люди на улице остановились и самыми выразительными жестами показывали Виктору за спину. Ему было не вырваться. Пришлось обернуться.
Это был мэр города. Виктору удавалось избежать этой встречи несколько лет.
Он уже вышел из своего белого мерседеса, может даже и потому, что увидел Виктора. Два дюжих охранника, торопясь, выскакивали вслед, с подозрением оглядываясь вокруг, то и дело взводя прицелы пустых зрачков на Виктора, на остановившихся людей, и в конце концов сконцентрировавшись на старых «Жигулях», что медленно и робко пытались уехать с этого места.
– Виктор Сергеевич, не убегайте, идите сюда! – повторил мэр.
Виктор пошел навстречу. Он не умер от стыда, как представлял себе когда-то. Ветер дул теперь в лицо, свежий, несущий запах моря, несмотря на то, что оно было далеко.
– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – мэр протягивал руку, – Надеюсь представляться не надо, Вы меня помните?
Виктор сперва хотел вытереть свою. Почувствовал на ладони пот, почувствовал боль в груди от того, что ладонь была грязной и скользкой. А затем просто пожал руку мэра. Безо всякого стыда. Видно, стыд потихоньку, незаметно отлетал от него и, наконец, испарился совсем, пока закрывшись ото всех в скорлупе, словно в навозную жижу погружался в свою новую жизнь.
Мэр заговорил. Он давно хотел разыскать Виктора. Так нельзя. Виктор должен принять помощь. Ему можно найти хорошую работу. Он, мэр, сам сделает для этого всё возможное. Но Виктор не должен отказываться от помощи.
Виктору настолько не было стыдно, что если бы мэр сейчас предложил накормить, не раздумывая, согласился бы. Стал бы есть прямо тут, на дороге.
И другое, странное чувство поразило его, пока мэр говорил. Меж ними была пропасть. Бросающаяся в глаза любому смотрящему со стороны. Беспощадно неоспоримая для Виктора. Но оттого ли, что скорлупа треснула, запретные воспоминания вырвались наружу, Виктор видел теперь – прошлое не исчезло совсем. Оно их объединяло.