Новеллы
Шрифт:
— Хм, может быть, коричневый нос считается у собак признаком красавицы.
— Красавца, если вы имеете в виду ту собаку. А у этого пса нос черный, значит, он урод.
— Выходит, эта собака тоже мужского рода? А я-то думал, что в этом доме единственный мужчина — я. Какая наглость!
Тронув О-Рэн за руку, Макино самодовольно рассмеялся.
Но надолго сохранить благодушное настроение ему не удалось. Когда они легли в постель, собака за фусума стала жалобно скулить. И не только скулить, кончилось тем, что она заскребла когтями по фусума. Макино, обреченно улыбнувшись, в конце концов сказал О-Рэн:
— Впусти ее.
Как только О-Рэн раздвинула фусума, собака смирно примостилась у их изголовья. И, успокоившись, замерла, как белая
О-Рэн казалось, что на нее смотрит не собака, а человек.
Через несколько дней, вечером Макино зашел за О-Рэн, и они отправились в расположенное поблизости варьете. Варьете, где показывали фокусы, танцевали с мечами и читали стихи, демонстрировали картинки с помощью волшебного фонаря, разыгрывали пантомимы, было до отказа набито людьми. Сесть им удалось лишь через некоторое время, когда они уже порядком устали. И далеко от эстрады. Как только они устроились на своих местах, сидевшие рядом, точно сговорившись, стали удивленно разглядывать О-Рэн, причесанную как замужняя женщина. Эта прическа придавала ей почему-то торжественный и в то же время грустный вид.
На сцене, при свете ярких ламп, размахивал обнаженным мечом мужчина, у которого голова была повязана скрученным в жгут платком [169] . А из-за кулис слышался голос, читающий стихи: «Забыты давно тысячи гор и холмов исхоженных» [170] . И танец с мечами, и чтение стихов на О-Рэн навевали скуку. Макино же, затягиваясь сигаретой, смотрел на сцену с огромным интересом.
После представления принесли волшебный фонарь и стали показывать картинки. На полотне, натянутом на сцене, то появлялись, то исчезали эпизоды японо-китайской войны [171] . Можно было увидеть, например, как тонет, подняв огромный столб воды, китайский броненосец «Диньюань». Или как капитан Хигути с вражеским ребенком на руках ведет солдат в атаку. И всякий раз, как появлялся флаг с красным солнцем посредине, зрители начинали бешено аплодировать. А некоторые даже вопили истошным голосом: «Да здравствует империя!» Однако Макино, видевший войну собственными глазами, держался подчеркнуто сдержанно и лишь саркастически улыбался.
169
...голова была повязана скрученным в жгут платком.— Во время тяжелой работы, чтобы пот не заливал глаза, японцы повязывают голову скрученным в жгут платком.
170
«Забыты давно тысячи гор и холмов исхоженных». — Начальная строфа стихотворения малоизвестного японского поэта Сайто Иттоку.
171
...эпизоды японо-китайской войны.— Имеется в виду японо-китайская война 1894—1895 гг.
— Если бы на войне и в самом деле было так...
Это он сказал О-Рэн, когда показывали жестокий бой за Нючжуан, но достаточно громко, чтобы и сидевшие рядом слышали. Но О-Рэн, не отрывая глаз от экрана, лишь слегка кивнула. Любые картинки, которые показывают с помощью волшебного фонаря, обычно вызывают интерес у женщин. Но была особая причина, заставлявшая О-Рэн волноваться всякий раз, когда перед ее глазами возникали покрытые снегом крыши Чэнъина, привязанный к сухой иве осел, китайские солдаты с длинными косами.
В десять часов все закончилось. О-Рэн с Макино шли по безлюдной улице, где стояли только жилые дома. Над улицей висела ущербная луна, заливая холодным светом покрытые росой крыши. Время от времени пуская в этот холодный свет дым от сигареты, Макино, видимо, все еще вспоминавший танец с мечами, тянул гнусавым голосом стихи, от которых веяло стариной:
— «Свист хлыстов, тихая ночная переправа» [172] .
Когда они свернули в переулок, О-Рэн, будто испугавшись чего-то, схватила Макино за рукав.
172
«Свист хлыстов, тихая ночная переправа». — Строфа из стихотворений японского историка и поэта Рай Санъё (1780— 1832).
— В чем дело? Ты испугалась?
Продолжая идти, Макино повернулся к О-Рэн.
— Мне показалось, что кто-то кричит.
О-Рэн еще теснее прижалась к Макино и испуганно заглянула ему в лицо.
— Кричит?
Макино остановился и прислушался. Но на унылой улице не слышно было ничего, даже собачьего лая.
— Померещилось. Кому здесь кричать?
— Померещилось, наверно.
— Может, из-за волшебного фонаря?
На следующее утро О-Рэн с зубной щеткой во рту пошла на галерею умываться. Там, как обычно, около уборной стоял наполненный горячей водой таз с двумя ручками.
Мертвый зимний сад выглядел уныло. Пейзаж за садом и река, в которой отражалось пасмурное небо, тоже нагоняли тоску. Но стоило О-Рэн увидеть этот пейзаж, как она, полоща рот, сразу же вспомнила вчерашний сон, о котором уже успела забыть.
Ей снилось, будто она совершенно одна идет среди темных кустов и деревьев по узкой тропинке, идет и думает: «Наконец-то мое желание сбылось. Токио, сколько хватает глаз, превратился в безлюдный лес. И теперь я смогу наконец встретиться с Кин-сан». Она проходит еще немного, и тут вдруг откуда-то доносятся грохот пушек и винтовочные выстрелы. В тот же миг небо в просветах между деревьями становится багровым, будто от пожара. «Война. Война...» О-Рэн бежит что есть сил. Но не может сдвинуться с места...
Ополоснув лицо, О-Рэн, стоя на коленях, спустила с плеч кимоно, чтобы вымыться до пояса. В это время что-то холодное коснулось ее спины.
— Ой!
Она не очень-то испугалась и искоса посмотрела через плечо. Там, виляя хвостом, старательно облизывала свой черный нос собачонка.
Через несколько дней Макино пришел к О-Рэн раньше, чем обычно, и привел с собой Тамию. Тамия, служивший приказчиком в магазине, принадлежавшем известному поставщику двора, оказывал Макино разные услуги, когда тот решил взять О-Рэн в содержанки.
— Как странно, правда? Стоило О-Рэн сделать себе такую прическу, и в ней ничего не осталось от прежней.
Тамия протянул сидевшему против него Макино чашечку сакэ, на его лицо, слегка изрытое оспой, падал яркий свет лампы.
— Послушай, Макино-сан. Причешись она как гейша или куртизанка, эта перемена не бросалась бы так резко в глаза, правда? Ведь что было, то было, никуда не денешься...
— Эй, эй, потише, служанка хоть и подслеповата, но вовсе не глухая.
Сделав такое предупреждение, Макино сам весело захихикал.
— Неважно. Она все равно ничего не поймет, даже если и услышит... Правда, О-Рэн-сан? Да и прошлое сейчас кажется дурным сном.
О-Рэн, не поднимая глаз, забавлялась с собакой, лежавшей у нее на коленях.
— Меня взял к себе Макино-сан, и раз уж я согласилась на это, плохо мне было бы, если бы все сорвалось, поэтому я так волновалась, пока мы не добрались до Кобэ.
— Да, по шаткому мостку пустилась ты в путь...
— Не надо так шутить. Тайком привезти человека можно лишь раз.