Новичок в Антарктиде
Шрифт:
Дав буровикам несколько бесценных советов по повышению качества сварочных работ, я зашёл в радиорубку покормить рыбок. Они мирно плавали в аквариуме, не имея представления о том, что являются самыми южными гуппиями в мире. В старой смене за рыбками ухаживал, кажется, Дима Марцинюк, теперь заботиться о них будет Гера Флоридов. Зашёл я, как оказалось, не зря — Гера с ухмылкой вручил мне радиограмму, в которой сын сообщал о том, что получил паспорт, и заканчивал угрожающим намёком: «Приезжай скорее, а то женюсь». Это на меня продолжалась атака, начатая женой: узнав, что я решил не возвращаться на «Визе», она прислала радиограмму, выдержанную в духе лозунгов гражданской воины: «Даёшь шестимесячную программу за три!» Бесполезно, мои дорогие шантажисты, «Визе» уже ушёл! Ничего нам с вами не остаётся, как поскучать друг по другу до конца мая.
Написав на розовом бланке оптимистический ответ, я решил подышать свежим воздухом и пошёл в медпункт одеваться.
Здесь происходили драматические события. С искажённым от ужаса лицом доктор взирал на груду деталей, которые ещё час назад были электрокардиографом, а слегка озадаченный Тимур с ненужным в данной ситуации энтузиазмом цокал языком и восклицал:
— Ай, ай, ай, какая беда, подумаешь! И не такие машины чинил. Будет тебе аппарат как новенький.
— Когда будет? — сверкая чёрными глазами, грозно уточнял Валера. — Когда?
— Когда, когда… — ворчал Тимур, порываясь уйти. — Есть другие, более важные дела.
— Нет уж, голубчик, пока не соберёшь — не выпущу!
— Как так «не выпущу»? Что я, нанялся тебе чинить эту рухлядь?
Я потихоньку оделся и выскользнул из медпункта. Над домиком геохимиков вился уютный деревенский дымок. Казалось, вот-вот замычит корова, откроется дверь и выйдет женщина с эмалированным ведром в руке. Даже сердце ёкнуло от такой домашней мысли. Увы, молоко нам долго ещё суждено видеть в состоянии сгущёнки, а женщин — только на киноэкране. …Ба, дверная ручка! Бутафория? Нет, держится. Ну и ну, как они ухитрились её прибить, ведь на двери живого места не осталось.
— Спасибо, нам помогать не надо, мы уже все сделали! — испуганно взвился Терехов, едва я переступил порог.
— Как все? — возразил я, делая вид, что беру молоток. — А полку кто приколотит?
— Я сам!!
— Тогда, может, плинтуса прибить? Десять лет будут держаться!
— Ну, чего корчитесь? — прикрикнул Терехов на Гену и Алика. — Он же нам домик развалит! Не дам! Положите молоток на место!
— Хотите чаю? — в изнеможении пролепетал Алик. — Князь, кружку для гостя!
«Князь», он же Гена Арнаутов, налил в кружку крепчайшего чая, и я присел к столу. Спрятав молоток, Иван Васильевич успокоился и присел тоже. Вот уже несколько дней друзья любовно отделывали лабораторию: соорудили стеллажи и полки, разместили на них аппаратуру и украсили стены произведениями искусства, вырезанными из иллюстрированных журналов.
— Здесь будет жить и работать Альберт Миклишанский! — торжественно возвестил Гена. — Кстати, Ваня, не забыть бы нам до отъезда вырезать из фанеры мемориальную доску. Все поколения восточников должны знать, кто в суровую полярную зиму мыслил в этом домике. Да, не боюсь этого слова — именно мыслил! Ибо…
— Побереги энергию, Князь, — заметил Алик. — Завтра тебе копать траншею.
— Почему «Князь»? — поинтересовался я.
— Из почтения к древнему роду, — пояснил Гена. — Когда ереванский архивариус узнал, что перед ним стоит представитель редчайшей фамилии Арнаутовых, он разволновался и созвал всех сотрудников. Выяснилось, что меня можно за деньги показывать — такой я древний! Есть версия, что, когда Ной пришвартовал свой ковчег к горе Арарат, первым взял у капитана интервью знатный горец по фамилии Арнаутов. Бедняга умер в преклонном возрасте от свинки, и я до сих пор чту его память. А по другой версии…
В этой компании я отдыхал душой. Гена извлекал драгоценные крупицы юмора из самых, казалось бы, бросовых рудных пород, и отныне за столом у нас частенько гремело «гип-гип-ура!» и звучали неподражаемо оригинальные кавказские тосты. К превеликому общему сожалению, Арнаутов — сезонник, его и Терехова задача — оборудовать лабораторию и помочь остающемуся на год Алику приступить к выполнению геохимической исследовательской программы.
На Востоке, где сходятся магнитные силовые линии Земли, образуется своеобразная «магнитная ловушка». Предполагается, что здесь особенно успешно будут улавливаться «космические пришельцы» — ничтожно малые частицы, выпадающие в виде метеоритного дождя. Восток потому и привлёк геохимиков, что снег вокруг станции чище, чем где бы то ни было на планете, он практически лишён всякого рода примесей. Значит, извлечённые из снега частицы, эти визитные карточки далёких миров, попадут на стол учёного в девственнопервозданном виде. Представляете? Тайны мироздания на ладони!
— Гм, гм… — вымолвит учёный, рассматривая в лупу частицу. — Кажись, эта с туманности Андромеды. А может, и нет. На Сириусе такие тоже валяются, и с Персея одна намедни свалилась с отпечатком лапы. Але! Есть там кто-нибудь на складе? Будь добр, притащи частицу с Персея, которая с лапой.
Не знаю, как вам, а мне завидно. Очень хотелось бы приобщиться, да образование не позволяет.
Пожелав геохимикам «больше частиц, хороших и разных», я отправился с визитом к «отшельнику из Колорадо» — американские учёные на Востоке волею случая оказывались жителями этого штата, и их прозвище унаследовал Валерий Ульев.
Даже среди восточников, которых трудно было удивить преданностью работе, Ульев выделялся своим фанатизмом. Жил он в американском павильоне, отдельно от всех, и сколько часов продолжался его рабочий день — одному богу было известно. В кают-компании Валерий появлялся только во время завтрака, обеда и ужина. Откушав, тут же исчезал. Сначала ребята недоумевали и даже чуточку обижались, а потом привыкли и махнули рукой.
— Да ты одержимый какой-то! Неужели тебе не хочется передохнуть, посмотреть кино?
— Некогда, — виновато отвечал Ульев. — Времени не хватает.
— Что, снова нет Ульева? — сердился Василий Семёнович. — Придётся приказать ему ночевать здесь, пусть хотя бы ночью живёт среди коллектива!
Валерию тридцать лет, но он ещё не женат.
— И не будет! — весело уверяли ребята. И пародировали «отшельника»:
— Извини, дорогая, времени не хватает. Вот закончу исследование, выйду на пенсию — и мы поженимся.
Смеялись и невольно уважали «отшельника» за целеустремлённость и страстную влюблённость и работу.
Когда я к нему пришёл, Валерий тяжело вздохнул и с такой тоской взглянул на свои приборы, что другой человек на моем месте легко бы догадался, что ему от всей души желают провалиться сквозь землю.
— Сказать, что вас мучает? — развались на стуле, тоном ясновидца спросил я. — Неопределённость. Ибо вы не знаете, сколько времени я намерен здесь проторчать. Так вот, ровно через час я должен накрывать к обеду стол и честно вас предупреждаю, что не уйду ни одной минутой раньше. Признайтесь, теперь вам легче?