Новик
Шрифт:
Комнатка мне досталась хоть и тесная, зато отдельная. Не придётся спать в компании холопов и всех остальных, немного уединения — самый ценный подарок, какой только может быть. Однако, хоть до кровати я и добрался, всё равно, упав на перину, заснул прямо в чём был, в длинной холщовой рубахе и портах.
А утром пришлось страдать. Похмелье настигло молодой пятнадцатилетний организм с невиданной силой, хотя я, помню, в своё время мог пить пиво литрами, а наутро бежать на пары или на работу, как ни в чём не бывало. Пиво тут, видимо, химозное, из порошка. Какое-то не такое. Но я нашёл в себе силы
Завтрак сначала в горло не лез, но после крынки рассола, любезно предоставленной мне из общих запасов, мне немного полегчало.
— Леонтий… А ты знаешь, что нам отпуск положен? — спросил я слабым голосом.
Вчера как-то всё было недосуг, да и говорить о делах во время пьянки я никогда не любил.
— Как полоняникам? Так ведь мы и дня там не просидели, — удивился дядька.
— Воевода сказал, — пожал я плечами. — Матвей Иванович.
— Ну, раз Матвей Иванович… — протянул дядька. — Тогда, знамо, собираться надо, с казённого-то кошта снимут. Домой поедем, значит. Матушка твоя обрадуется.
— Это что, всем отпуск? — спросил Юрий.
— Кто у татарвы погостил, — кивнул я.
— Понятно, что не у ляхов, — сварливо процедил новик. — Послужить не успел, уже сбегаешь, да?
Я нахмурился. Он и раньше ко мне цеплялся временами, а теперь, после нашего совместного приключения, словно с цепи сорвался. Не вынес, наверное, того, что я оказался на время нашего возвращения старшим. Как же, новик, первогодок. Не то что он, бывалый, опытный. Второй раз в сторожах.
— Не сбегаю, а еду сил набираться, согласно царскому повелению, — сказал я. — А ежели ты возражения на этот счёт имеешь, письмо напиши. В Кремль.
— Ах ты, собака! — вскинулся Юрий.
Я тоже вскочил на ноги, внезапная вспышка адреналина заставила меня позабыть про похмелье. На поясе у меня висел нож, но Юрий находился слишком далеко от меня, чтобы вот так сходу броситься в драку.
Как назло, в данный момент мы с ним были единственными благородными людьми, и остановить ссору было некому. Холопы не вмешивались, и правильно делали.
— Собака… В моей псарне у собак родословная длиннее, чем у тебя. Звери умные, верные, — криво усмехнулся я. — И лают-то, в отличие от тебя, только по делу.
Среди холопов послышались смешки. Дядька незаметно толкнул меня в бок, мол, прекращай, но меня уже понесло.
— Не будь мы на службе… — багровея, процедил Юрий.
Это должно было быть угрожающе, но из его уст это прозвучало потешно.
— Ты бы расплакался, да? — усмехнулся я.
Он проорал что-то невнятное, но совершенно точно оскорбительное, выскочил из-за стола, понёсся ко мне, намереваясь если не убить на месте, то как минимум покалечить. Сейчас холопы всё же вмешались, попытались его остановить.
Юрий остановился посреди комнаты, принял горделивую позу, вспомнив про честь. Понял, видимо, что ведёт себя несоответственно статусу дворянина.
— Это ты, Злобин, холоп, худородный! Прадед твой у князей Стародубских навоз в конюшнях чистил! Найди себе такого же, как ты, холопа, и с ним перелаивайся! А мы, Белкины, никому не кланялись никогда! — выпалил он.
Получилось у него не слишком-то убедительно.
— А ты не
Юрий дёрнулся, как от пощёчины, фыркнул и спешно вышел, я же остался в зале, ковырять ложкой остывший уже завтрак. Дядька наклонился ко мне поближе.
— Зря ты, Никит Степаныч, так, — зашептал он. — Друзья у него… И при дворе, и в Приказах, и среди бояр…
— Будто у Злобиных друзей нигде нет, — буркнул я.
— Есть. Но у них больше, — сказал дядька.
— Всё равно уезжаем отсюда, — сказал я. — Собираться пора, Леонтий.
— Было б что собирать… — вздохнул он.
Однако собирать было что. Тем более, что путь предстоял неблизкий. Даже не до Москвы, а ещё дальше. Вотчина моя, оказывается, находилась под Суздалем. Вернее, не моя, отцовская, и по наследству она перейдёт Фёдору, но ехать мне предстояло именно туда. Собственного поместья я пока не заимел, повёрстан был денежным окладом, который мне выдали сразу же, на сборы. При том, что собраться в поход мне всё равно помог отец, из собственного арсенала.
Так что выданное жалованье, если я его не пропил раньше, должно всё ещё быть где-то у меня. Татары у меня никаких денег не отбирали, хотя обыскали тщательно.
— Дядька! — позвал я, надевая куяк в своей светёлке. — А деньги у меня есть, не знаешь?
— Как же! — хмыкнул он. — Четыре рубля! В куяке зашиты, в подкладе. Да у меня часть на хранении.
Я мысленно похвалил Никиткину предусмотрительность. В здешних ценах я пока вообще не ориентировался, но представлялся мне рубль почему-то большой золотой монетой, как положено, с двуглавым орлом на реверсе. Реальность оказалась куда прозаичнее.
Куяк, то есть, стёганку с нашитыми сверху железными пластинами, я за особо ценный предмет не считал, бросая его где попало. Как оказалось, зря. В нём оказалось зашито почти двести грамм мелких серебряных монеток-чешуек с копьеносцем на аверсе и буквами на другой стороне. Будь татары хоть чуточку понастойчивее в обыске, или если вдруг кому-то из них понравилась бы моя броня, то плакали бы мои денежки. С другой стороны, кошель с деньгами отобрали бы совершенно точно.
Потемневшие от окисления серебряные копейки выглядели максимально разношёрстными, но обрезков среди них не было. Да и по весу они выходили примерно одинаковыми, насколько я мог определить, покачав две монетки в ладонях. Но это всё неважно, важнее то, что я больше не был нищим. Да и в бедняки меня теперь записать было сложно. Вероятнее всего, это было моё годовое жалованье.
Я ссыпал деньги в пустой кошель, подвесил на пояс рядом с саблей. Самое время немного потратить честно заработанные рубли.
— Леонтий! В дорогу-то припасами закупиться надо, наверное? — спросил я.
— Что, деньга ляжку жжёт? — хохотнул дядька. — Всё есть у нас.
— А гостинцы родным? — выдал я убийственный аргумент, оспорить который дядька не сумел.
Гостинцев не было. Немного трофеев осталось после той стычки, в которой Никитка получил по черепу, но дарить засаленную татарскую шапку я не стал бы даже нищему на паперти.