Новик
Шрифт:
Поползли по-пластунски в сторону пасущегося табуна, собирая пузом холодную росу. Стреноженные кони дремали стоя, спали вполглаза, чутко следя за происходящим и вслушиваясь в ночные шорохи. Пастушок, зевая, подкидывал в маленький костерок сухие веточки. Он глядел на пламя, не отрываясь, а значит, всё остальное для него стало тёмной пеленой.
На этот раз первым полз Агафон. Дядька Леонтий уступил место более молодому холопу, отдав ему кинжал татарина. Мне же досталась сабля, для скрытного убийства неудобная и несподручная.
Мальчишка-пастух
Теперь нужно было добраться до лошадей. Все они были рассёдланы и стреножены, и что-то мне подсказывало, что времени на то, чтобы искать сёдла и сбрую, у нас нет.
— Ну, братцы, по коням, — тихонько сказал дядька.
Ползли все одновременно, одной шеренгой, подкрадываясь к низкорослым татарским лошадкам, пасущимся в степи.
— Своих надо коней искать, — сказал Юрий.
Вот только паслись все вперемешку, не разбирая, кто из лошадей прискакал из Кафы, а кто из Москвы, а искать или звать своих коней мы сейчас не могли. Вернее, могли, но тогда мы неизбежно привлечём внимание оставшихся татар. У кого-то некрепкий сон, кто-то отправится до ветру, кому-то понадобится встать и заменить часового, и так далее.
— Уходить отсюда нужно, — сказал я.
— Мне мою Звёздочку отец подарил! — огрызнулся Юрий. — Я без неё никуда не поеду!
— Оставайся с татарами, — в тон ему ответил я.
— Никита прав, уходить надо, — поддержал меня Агафон.
Старшего, чтобы разрешить наш спор, у нас не было, Онфим остался лежать там, на полянке, дядька, Гаврила и Агафон были простыми холопами, так что получалось моё слово против слова Юрия. Мы, хоть и были всего лишь новиками, оба были знатными людьми, дворянами. Хоть и мелкими.
— Уходим, — приказал я.
Иногда власть это всего лишь произнесение вслух желаний общества. И я только что эти желания озвучил, а идти против коллектива Юрий не осмелился.
— Ну, Звёздочка, я за тобой обязательно вернусь, — сквозь зубы вздохнул он.
— Это добре… — кивнул Агафон. — Все вернёмся. С сотней-двумя воинов. И за Онфима отомстим, и за Димитрия, и за остальных.
— Кто себе лошадь изловит, сразу не уезжайте, — сказал я, пробуя свою власть над этими людьми. — Скачущего татары вернее заметят. Как все при конях будем, так все вместе и уедем.
Рискованно, но ничего лучше придумать не выходило.
Вскоре мы подкрались к табуну. Кони шевелили ушами, чувствуя наше приближение, но не ржали и не храпели от испуга, к людям они были привычны. Каждый наметил себе цель, мне досталась гнедая лохматая кобылка. В самый последний момент мы поднялись на ноги и подошли к лошадям уже
К счастью, лошади подпустили нас к себе, не стали убегать. Проснулись, само собой, начали глазеть на нас, но не испугались. Ни сёдел, ни уздечек на них не было. Так что мы все растреножили их, а потом оседлали их прямо так, как есть.
Без поводьев и стремян это оказалось непросто, так что я хватался за гриву, всё время ёрзая на лошадиной спине. Долго ехать так не получится.
Леонтию пришлось помогать забраться на лошадь, Юрий же в это время, почувствовав запах свободы, с места сорвался на рысь, оставляя нас позади.
Со стороны татарского лагеря послышался встревоженный крик. Подняли тревогу. Я обернулся, несколько крымчаков уже мчались к нам. Мы все уже были готовы уезжать, и я ткнул кобылу пятками. Упрямая тварь даже не шелохнулась, только тряхнула гривой. Вот будет хохма, если меня схватят из-за того, что я не сумел совладать с лошадью.
— Пошла! — зло крикнул я, снова ударяя её пятками в бока.
До меня дошло, что команд на русском она не понимает.
— Алга! Алга! — я хлестнул её по крупу, ударил саблей плашмя.
Кобыла наконец сорвалась с места, так резко, что я едва не свалился наземь, лишь чудом удержавшись на спине. Позади слышались злые крики, топот, свист, но я не оборачивался, пытаясь удержаться на лошади. Все мои соратники уже умчались вперёд, будучи гораздо более опытными всадниками, и теперь мне приходилось догонять.
Обернулся я только тогда, когда мимо меня через темноту прошелестела стрела с белым оперением. Крымчаки, добравшись до табуна, пустились в погоню.
Они были куда более искусными наездниками, чем мы все, но у нас была фора и отчаянное желание выбраться на свободу. Мы были готовы на всё, лишь бы выбраться из плена.
Я сжимал лошадиную гриву в одной руке, наверняка причиняя ей боль, беспрестанно подгонял, изо всех сил пиная в бока, Прости, кобылка, но нам тут оставаться нельзя.
Крымчаки нагоняли, я слышал это по грохоту копыт за спиной, невольно ожидая получить стрелу в спину. Но потом я понял, что нас будут брать живьём, и немного приободрился. Но лучше не попадаться. За попытку побега наказание будет суровым, а за убийство татар — ещё суровее. Запросто могут продать на турецкие галеры, где мы будем до конца жизни ворочать тяжёлым веслом, прикованные друг к другу, пока не околеем.
Лишь бы не накинули аркан.
Я обернулся мельком, заметил преследующих нас татар. Довольно близко. Я на всякий случай перехватил саблю поудобнее. Своих я почти догнал.
Скакать через ночную степь оказалось проще, чем я думал, хотя ночь выдалась тёмной и безлунной, глаза давно привыкли к темноте. Ровная, как стол, степь это, конечно, не междугородняя трасса, но тоже неплохо. Главное, чтобы лошади под копыта не попался какой-нибудь внезапный камень или нора.
— Стой, урус! — кричали позади. — Хуже будет!