Новик
Шрифт:
Я издал протяжный стон, хватаясь за голову.
— Никит Степаныч! — забеспокоился Леонтий.
Я снова поднялся, сел, хватаясь за голову и раскачиваясь туда-сюда, как китайский болванчик.
— Леонтий… — тихонько позвал я. — А кто нынче государь?
Догадываться я уже и так догадывался.
— Так ведь Иоанн Васильевич! — удивляясь такому вопросу, ответил дядька.
Вариантов было немного, это либо времена Грозного, либо времена его деда. Тоже, к слову, Грозного.
Я растерянно озирался по сторонам. Кругом зелёная степь, колышущаяся от ветра, стреноженные
По коже пробежал холодок, я попытался подняться на ноги. Зашатался, меня тут же подхватил за локоток дядька, приглядывающий за мной. Куда идти и чего делать — я даже не представлял.
Все остальные ловко обирали убитых татар, распоясывая их, стаскивая сапоги и даже заглядывая во рты в поисках ценностей. Понятно, трофей — он и в Африке трофей.
— Ты не переживай, Никит Степаныч, твово татарина я обыскал уже, — сказал дядька, проследив за направлением моего взора.
— Новик! Живой? Славно! — к нам вдруг подъехал всадник на пегом коне. — Не то батька твой шибко осерчал бы!
У этого всадника на голове возвышалась железная остроконечная шапка, а вместо стёганой куртки он носил длинную кольчугу из крупных колец. К седлу у него был приторочен колчан со стрелами, на поясе висела сабля в богато изукрашенных ножнах. Вид у него был лихой и грозный.
— И куда погнался? Как будто на твой век татарвы не хватит! — засмеялся всадник. — Ну, чего молчишь-то?
— Так его татарин сабелькой приголубил! — ответил за меня дядька. — Вон тот!
Я посмотрел на мёртвое тело татарина, не испытывая никаких эмоций по этому поводу. Перенос во времени и пространстве волновал меня гораздо больше.
— Память Никите Степанычу отшибло сабелькой-то, — добавил Леонтий.
— Даст Бог, вернётся, — пожал плечами всадник, разворачивая лошадь. — Сам, бывало, по голове получал так, что и ведать не ведаешь, кто ты и где ты. Если нужно, то с обозом езжайте.
Я помотал головой, отказываясь от такого предложения. Не настолько плохо я себя чувствовал. Всадник, имени которого я так и не спросил, уехал дальше, оглядывая наше воинство, а я решил разобраться с тем, что у меня есть с собой.
Мой шлем нашёлся тут же, неподалёку, с длинной вмятиной наискосок. Не будь шлема, валяться бы Никите Степанычу сейчас с разрубленной головой. А так… Не знаю даже, что хуже.
Сабля у меня была похуже, чем у этого господина, но тоже неплохая, кривой кинжал, нож в сапоге. Вооружён до зубов, если сравнивать с тем же Леонтием. На шее обнаружился крест на серебряной цепочке, богато. Карманов не было. Денег в карманах тоже.
Всё было в новинку, всё хотелось изучать, трогать, разглядывать, не смущаясь того, что я выгляжу идиотом в глазах окружающих. Разве что отдельные воспоминания или мышечная память прорывались ко мне, когда я касался того или иного предмета, так, например, кинжал я взял сразу правильным хватом, почему-то
Это давало надежду, что и остальная память мальчишки вернётся. Смутную, совсем малую, но хоть какую-то.
— Ну, Никит Степаныч, едем, — сказал дядька. — Собрались уже все.
И в самом деле. Подъехал обоз, несколько телег, на которые сгрузили раненых и все трофеи, уцелевшие лихо взлетали в сёдла. Дядька и мне подвёл серого коня, недоверчиво косящего на меня глазом и приплясывающего на всех четырёх ногах.
— Серко! Не дури! — строго сказал дядька.
Так же лихо вскочить на мерина, не касаясь стремян, у меня не получилось. Я и не пытался. Я осторожно забрался в седло, укрытое чепраком из овечьей шкуры. Леонтий подержал узду, пока я устраивался поудобнее.
Тело моё само вспомнило, как правильно сидеть в седле, я подобрал поводья, дождался, когда дядька оседлает свою кобылку, а затем тронул Серко пятками. Спину прямо, руки перед собой. Ездить верхом мне всегда нравилось, я в своё время периодически выбирался на ближайший ипподром. Наездником, конечно, я был совсем не профессиональным, но управлять лошадью умел. И ухаживать тоже.
Отправились шагом, хотя свежий степной ветерок, дующий в спину, требовал от меня дать Серко шенкеля и пустить его вскачь, наперегонки с ветром. Причём я не вполне понимал, это моё собственное желание или желание новика Никитки.
Но я понимал, что это сейчас будет вообще не к месту, и мне оставалось только плестись за спиной дядьки, разглядывая своих соратников, покатый горизонт и бескрайнее украинское небо. И думать тяжёлые думы.
Судя по всему, я сейчас тяну лямку в сторожах. Только не в тех, которые в тулупе и с берданкой стерегут какой-нибудь склад, а в тех, которые оберегают границы от татарских набегов. Осколок Золотой Орды ещё долго будет огромной занозой в подбрюшье Руси.
— Леонтий! — окликнул я.
Дядька потянул за поводья, замедлив шаг кобылы, и поравнялся со мной. Многие ехали парами, негромко переговариваясь между собой, и мы не стали исключением. В конце концов, мы возвращались с победой.
— Мы, получается, в сторожах с тобой служим? — спросил я.
— А то, — сказал он.
— Давно? — спросил я.
— Так, почитай, с весны, — сказал он. — Как поверстали тя.
— И ты тоже? — хмыкнул я.
— А куда ты, туда и я, батька твой велел, дай ему Бог здоровья, — сказал Леонтий.
— А сейчас куда идём? — спросил я.
— Так в станицу, — сказал он. — В острог.
— Не в Путивль? — удивился я.
Леонтий только хехекнул в бороду и ткнул кобылу пятками, видно, утомившись от моих расспросов. Ладно, подождём до станицы, мы люди не гордые.
Станицей, к моему удивлению, оказалась не казачья деревня, а настоящая крепость. Небольшая, деревянная, окружённая всего лишь частоколом, но всё-таки крепость. Мы въехали в ворота, возле которых службу несли караульные в похожих кафтанах и с длинными пищалями. Я глазел по сторонам, как деревенский олух, впервые попавший в мегаполис.