Новик
Шрифт:
Ищи дурака. Хуже, чем в плену у крымчаков, уже не будет. Мы скакали без продыху, без передышки, нахлёстывая чужих лошадок и вжимаясь всем телом в их спины. Такой бешеной скачки я ещё не испытывал, сердце колотилось в такт лошадиным копытам, гулким набатом отдаваясь в ушах.
Скакали на север, но на самом деле, я не видел никакой разницы, лишь бы оторваться от погони и уйти подальше от степняков. До станицы мы сегодня, скорее всего, не доберёмся.
Я заметил боковым зрением приближающуюся тень, пригнулся ещё ниже к кобыльей шее,
Он даже не успел ничего сделать. Кровь, в ночной темноте абсолютно чёрная, брызнула фонтаном, татарин начал заваливаться набок с лошади, которая, не будь дурой, тут же начала замедлять бег. Минус один преследователь, но кардинально ситуацию это не поменяло. Крымчаки только обозлились ещё сильнее.
Впереди, на горизонте, черной полосой замаячил перелесок, отмечающий границу дикой степи и нашего урочища, охраняемой территории, и мы все приободрились, как моряки, увидевшие землю после долгого плавания в открытом море. Подмога там вряд ли будет, но всё равно, возвращение к русской земле бодрило и поднимало дух.
Бросок ещё одного аркана я скорее почувствовал, нежели услышал или увидел, махнул саблей вслепую, наугад. Верёвка скользнула по клинку, сабля рассекла петлю надвое.
Я скакал последним, ближе всего к татарам, и именно мне приходилось защищаться на полном скаку, когда мои соратники просто мчались вперёд, к перелеску, нисколько не заботясь о том, что происходит позади. Каждый спасал свою собственную шкуру, и я не мог их в этом винить. Скачи я первым, точно так же игнорировал бы всё происходящее сзади.
Один только дядька, приставленный ко мне с малых лет, периодически оборачивался и смотрел, в порядке ли я. Уверен, если бы что-то пошло не так, он бы немедленно развернул коня и помчался ко мне на помощь.
Это, к счастью, не потребовалось. Мы добрались до границы с урочищем, не останавливаясь, поскакали вдоль зелёнки, с каждой секундой приближаясь к станице. К русской заставе. К безопасной территории.
Крымчаки, впрочем не оставляли попыток догнать нас, и я понимал, почему. Даже если мы сейчас выйдем к крепости, ворота нам не откроют. А даже если и откроют, то далеко не сразу, так что все шансы у татар были.
Я оглянулся снова. Наших преследователей осталось всего пятеро, столько же, сколько и нас, и у меня возникла шальная мысль ударить в сабли, резко развернуться всем вместе и прикончить этих негодяев, но её пришлось тут же отбросить. Сабли были только у меня и у Гаврилы, а вдвоём кидаться на пятерых — затея так себе. А сражаться кинжалом верхом на лошади — ещё хуже.
Кобыла подо мной хрипела и тяжело дышала, с боков и с морды летели клочья пены, я чувствовал, как мои шаровары и тегиляй промокли от конского пота. Я низко пригибался к её гриве, обхватив за шею рукой.
— Давай,
И она выносила. Летела галопом, из-за чего я каждую секунду рисковал свалиться с её спины, но продолжала бежать, несмотря ни на что. И разрыв между нами и крымчаками стремительно увеличивался.
Впереди наконец показались частокол и сторожевая башня, мы почти выбрались.
— Открывайте! — загодя начал орать Агафон. — Скорей!
Представляю, какой внутри поднялся переполох. Нашего возвращения точно никто не ждал, из степи возвращаются редко. Нам просто повезло. Я оглянулся снова. Крымчаки преследовать дальше не решились, разворачивались, злобно поглядывая на нас.
Караульный нас узнал, раскрыл воротину, пропуская всю нашу кавалькаду внутрь крепости. Я даже не верил своим глазам, понял это, только когда на дрожащих ногах спрыгнул с лошади уже во внутреннем дворе. Мы выбрались.
Вот только у меня из головы не выходили слова одного из крымчаков. Боярин Лисицын, наверное, уже приехал в станицу, нести службу вместо нас, и мне очень хотелось посмотреть ему в глаза. Проверить, врал степняк или нет, оклеветал он боярина, или же Лисицын и в самом деле брал серебро у татар. Задачка непростая, но и мы лёгких путей не ищем.
Глава 4
Снова чувствовать себя в безопасности, за крепкими стенами, оказалось удивительно хорошо. Настолько, что я едва не кинулся на радостях обнимать караульного, запершего за нами калитку. Взмыленные татарские лошади ходили по двору кругами, потихоньку остывая после долгой скачки, мы тоже переводили дух.
К нам вышел Данила Михайлович, сонный, но опоясанный саблей, в кольчуге, готовый к любым неожиданностям. Он оглядел остатки нашего воинства. Из дозора вернулась ровно половина.
— Онфим где? — без лишних сантиментов спросил он.
Холопы покосились на меня. Я старший, мне и отвечать.
— Нет его больше, упокой Господь его душу, — сказал я. — От ран умер.
Все разом перекрестились, пришлось и мне, чтобы не отставать от коллектива. Крестились причём не привычным для меня троеперстием, а скрещенными указательным и средним пальцами. Пришлось и это скопировать. Точно, до реформы Никона ещё сто лет.
— Плохо, — сказал Данила Михайлович. — Славный был воин.
— За перелеском татары налетели, кого посекли, кого заарканили, — сказал я. — Алексея подстрелили, Дмитрия тоже. Кузьму с Трофимом зарубили.
Данила Михайлович помрачнел, погладил рукоять сабли.
— Утром отправим людей. Может, хоть похоронить по-христиански получится, — сказал он. — Ладно. Отдыхайте, завтра всё решим.
Такой приказ дважды повторять не приходится. Сперва, конечно, надо было увести лошадей в конюшню, напоить их и накормить, и я подошёл к гнедой кобыле, которая устало фыркала и глядела на меня большими тёмными глазами. Я погладил её по лоснящейся морде.