Новочеркасск: Книга первая и вторая
Шрифт:
— Да ты что на меня зенки-то пялишь? — засмеялась она. — Я же не сказочная царевна.
— Ты лучше, — возразил Венька, покраснев.
Шура внимательно поглядела на него и развеселилась еще больше:
— Если так, смотри сколько хочешь, я за погляд денег не беру.
Вошел Жорка с надутым и уже зашнурованным футбольным мячом, крайне буднично произнес:
— Ну, чего застрял? Шурки, что ли, не видел? На Аксайской уже все ребята собрались, одних нас ждут. Сегодня будем играть с «низовыми» до двадцати голов.
— А может, он не хочет
Венька с пылающими щеками, не поднимая на Шуру глаз, поплелся из дома.
А ночью он проснулся от непонятного озноба и раскрыл глаза. В комнате горела лампа, расплескивая по стене блики. Перед ним стояли встревоженные родители. Отец протягивал развернутый аптечный пакетик с порошком, а мать — валерьянку.
— Выпей, сынок. Ты так беспокойно ворочался, что мы с отцом решили, может, к тебе проклятая малярия прицепилась…
Потом они ушли, загасив свет. Лежа в темноте с открытыми глазами, Венька вспомнил много раз читанную книгу про Тома Сойера, этого взбалмошного американского мальчишку, который с девочкой из своего класса по имени Бекки заблудился в пещерах и чуть не наложил в штаны.
Потом Венька подумал о том, как бы поступил сам, если бы они с Шурой Смешливой остались в таких пещерах. «Да я бы ни разу не вздрогнул и по всем бы коридорам лучше Тома Сойера ее провел. А случись кому-то одному погибнуть, не задумываясь погиб бы сам, лишь бы спасти ей жизнь».
С этими мыслями он крепко и спокойно заснул. Тем временем Александр Сергеевич советовался в соседней комнате с женой о том, как предотвратить надвигавшийся, по его мнению, приступ малярии на сына. Александр Сергеевич был великим мастером по применению лекарств. Он с подлинным вдохновением изготавливал всевозможные «дикохты», как он именовал различные смеси собственного сочинения, которые изобретал на глазах у изумленных домочадцев.
— Одна таблетка беладона, — бормотал он себе под нос, — полтаблетки салола, пять подсолнечных капель и четыре валериановых… Все снимет как рукой.
С этими словами Александр Сергеевич протягивал мутную жидкость больному и удивлялся впоследствии тому, что «как рукой» хворь не снимало. Бывало и так, что он лечил от головной боли, а у пациента вдруг расстраивался желудок. Но не будем принимать во внимание эти незначительные огрехи его медицинской практики, а лучше воздадим должное той самозабвенности, с какой он брался не за свое дело. У Веньки же действительно на этот раз никакого приступа малярии не последовало.
На другой день, когда они возвращались домой из школы, его сосед по парте Гришка Луговой, щуплый остроглазый мальчишка, сказал:
— А ты знаешь, я Надьку Сергееву из пятого «Б» люблю. Так люблю, что женюсь на ней после школы. Только я спать с ней в одной кровати не буду.
— Это почему же? — насторожился Венька.
— Да чтобы дети не рожались.
Озадаченный этим разговором, Венька решил обратиться за разъяснением к матери и спросил, отчего появляются на божий свет
— А вот ты и врешь, Луговой. И вовсе дети происходят не оттого, что дядьки с тетками спят, а от клеток. А клетки сами по себе образуются, и в детей превращаются. Во как!
Ушлые ребята так и покатились со смеху, а кто-то из них отвесил Веньке подзатыльник и немедленно скрылся. Ничто не могло поколебать первую Венькину любовь, даже то, что Шуре Смешливой пошел уже двадцать первый год, а Веньке всего-навсего одиннадцатый, да и ростом она была на голову выше. И все-таки разум в горячем Венькином сознании не мог победить его первого наивного чувства.
Встречаясь с Шурой, он норовил забежать ей наперед, чтобы по-собачьи преданно заглянуть в глаза и улыбнуться. И странное дело: взрослая девушка, отвечая на его улыбки, даже стала краснеть при этом.
Как-то Жорка сказал, что сестре, между прочим, через день исполняется двадцать один год. За вечерним чаем Венька, стараясь быть как можно равнодушнее, обратился к Надежде Яковлевне:
— Мам, завтра у Жоркиной Шуры день рождения. Давай ей подарим что-нибудь. Все-таки сестра моего лучшего кореша…
— Опять «кореша», — проворчал отец, — я же запретил тебе употреблять это уличное слово. Надо говорить «друга», как это делает все человечество.
— Ну друга, — поправился Венька.
— Я не против, — согласилась Надежда Яковлевна. — Но что мы подарим?
— Мамочка! — вскричал Венька. — На кустах еще много неотцветших роз. Что, если я штучек пять срежу? И стишок один из книги Лермонтова перепишу на ватманском листе!
— Хорошо, — одобрила мать. — Розы срезай, а стишок… Кстати, учись говорить правильно. Стишок — это что-то обидное, пренебрежительное. Михаил Юрьевич Лермонтов писал не стишки, а стихи. Он был великим поэтом. Чтобы не осрамиться, покажи мне, какое из них ты выберешь.
Вскоре сын принес книгу.
— Вот это, мама.
— О! Да у тебя хороший вкус, — одобрила Надежда Яковлевна. — Я очень люблю это стихотворение, и папа любит. На него была написана музыка, и папа очень хорошо пел этот романс. — Она задумалась и тихо продекламировала:
Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного, Отдохнешь и ты.