Новочеркасск: Книга третья
Шрифт:
Струйка дыма повисла меж ними, и некурящий Дронов отогнал ее от себя широкой ладонью. Подпольщик с уважением остановил на ней взгляд:
— Лапища-то у тебя. С такой и на бирюка ходить не боязно. И ружьишко не надобно.
Иван Мартынович скупо усмехнулся:
— Не знаю. На бирюка не пробовал. Но, очевидно, если бы разозлился, с ним бы совладал. А по поводу твоих слов вот что скажу, дружище. Не носи гнева на казаков. Разные обстоятельства на Дону в ту пору наших отцов схлестнули. Новое поколение с тех пор выросло, и надо уже предать все это забвению, потому что новые казаки пошли, у которых
— Да оно-то так, — выпуская прогорклый табачный дым, согласился посланец Волохова и, затянувшись напоследок самокруткой, покинул его квартиру, пожелав удачи.
И Дронов снова остался один. Сдавив ладонями виски, он думал о себе, о Липе, о тяжелом грядущем дне, который не сулит безоблачного окончания. Дронов плохо знал Шекспира, лишь две его пьесы — «Отелло» и «Гамлет» — видел в городском театре в студенческие годы, но одно изречение полюбилось ему на всю жизнь. Он никогда не мог позабыть лохматого трагика, метавшегося на сцене и с надрывом кричавшего: «Быть или не быть». Через час с небольшим проходя к своей маленькой, безнадежно затерявшейся среди красных и белых тяжело нагруженных товарняков «кукушке», с грустной усмешкой повторял про себя: «Быть или не быть».
Костя Веревкин встретил его у паровозной лесенки, головой кивнув на скопившиеся составы, вместо приветствия сказал:
— Командир, взгляните, какой великолепный пейзажик. Между прочим, с авиабомбами еще один составчик прибавился. Торопитесь, могут уйти. Такое счастье не каждый день бывает.
И вдруг Дронов, всегда осаживавший его словами «Не суйся поперед батьки в пекло», «Подожди, остынь», односложно сказал:
— Завтра, Костя.
— Что завтра? — недоверчиво пробормотал кочегар и двумя пальцами заправил жиденький светло-рыжий чубчик под смятый козырек своей видавшей виды промасленной фуражки.
— Взрывать будем, — усмехнулся Дронов, читая растерянность на его лице, которая тотчас же уступила место азартной решимости.
— Взрывать! — возбужденно воскликнул подчиненный. — Даже завтра. Так ведь это же дело! Говорите, командир, что нужно от меня? Я весь в вашем распоряжении.
— Прежде всего строго повиноваться. Слушай меня внимательно, парень. Завтра я прихожу утром к началу рабочего дня с нашим путейским чемоданчиком. В нем будет динамит для взрыва и бикфордов шнур. Обходить с таким грузом составы, думаю, нелегко. Поэтому в восемь сорок ты должен встретить меня со стороны северной стрелки и понести чемоданчик дальше, потому что к тому времени я порядком устану. Потом мы должны будем затолкать чемодан в один из вагонов и бежать с территории станции.
— Вместе? — понизив голос, спросил Костя.
Дронов отрицательно покачал головой:
— Ни в коем случае. Надо все учесть, чтобы обеспечить скрытность отхода. Ты перейдешь вброд реку, чтобы не оставить поисковым овчаркам следа, если их только успеют привести немцы, и должен будешь добраться до станции Заплавской. Когда войдешь на окраину, пятая изба по улице направо. Хозяин казак Корчевников. Он все знает и тебя ждет. Пароль «Черная ласточка».
— А вы, командир?
— Я еще твердо не решил. Надо подумать, — уклончиво ответил Дронов. — Видимо, пойду домой, потому что есть на то причины.
Он ничего не сказал своему помощнику об этих причинах, но, возвращаясь с работы домой, все время думал о них, взвешивая принятое решение. «Если я быстро дойду до дома, шансов остаться неопознанным будет у меня много. Если кто-то из посторонних людей меня даже и увидит, показания того человека не будут всерьез приняты немцами. Все-таки за время оккупации я предостаточно втерся к немцам в доверие и слова „гросс Иван“ всегда произносились по моему адресу ими с явной симпатией».
И наконец, была еще одна горькая и суровая в своей сущности причина, по которой Дронов не мог бежать из города. И ее, эту причину, он спокойно, с внешней сдержанностью высказал Веревкину:
— Ты пойми, Костя, что они сделают с моей семьей, если я уйду, какие муки и пытки тогда ждут Жорку и Липушку.
— А-а, — вместо ответа протянул парень и, не задавая вопросов, вздохнул.
— Повтори, где ты будешь завтра в восемь сорок? — с натугой улыбнулся Дронов.
— Буду идти навстречу вам по обочине пути от северной стрелки. Ну, а пока до свидания, а если точнее, то до встречи.
И они разошлись. Дронов поднимался на бугор и видел суриком покрашенную жестяную крышу, нахлобученную на дом, в низах которого они жили своей маленькой дружной семейкой. Под его подошвами с утоптанной множеством ног тропинки с хрустом осыпались, скатываясь вниз, мелкие камешки. Не доходя до дома, Дронов, усмехнувшись, остановился.
Со звоном падал на землю и отскакивал от нее туго накачанный футбольный мяч. Шестеро мальчишек, не на шутку распалившись, отчаянно сражались. Ворота были обозначены растрепанными дерматиновыми портфелями. Очевидно, мальчишки, возвращаясь из школы, а то и сбежав с последнего урока, как дошли до этого места, так и устроили сражение. Особенно неистовствовали братья Колпаковы, которые никогда не играли в одной команде, а всегда друг против друга. Только по выкрику младшего из Колпаковых, Игоря, определил Иван Мартынович, что сражение длится долго.
— Вот и все, — дискантом закричал в эту минуту тот. — Двадцать пять-двадцать. Счет в нашу пользу. Мы победили, и больше я не играю.
Братья были с одинаковыми челочками, в полосатых тельняшках и спортсменках на босу ногу. Они поприветствовали Дронова дружными выкриками:
— Дядя Ваня, когда же нас на своей «кукушке» покатаешь? Ведь обещал же, а слово надо держать.
— Покатаю, ребята, обязательно покатаю, — подтвердил Дронов, а сам грустно подумал: «До чего же неистребима жизнь. Кругом идут бои, голод, расстрелы, казни, а она торжествует всему наперекор».
…Дома его встретила Липа, прихода которой в это время он никак не ожидал. Дронов даже испугался было: не наткнулась ли она на тщательно замаскированный в кладовке среди старого тряпья и нескольких законсервированных на зиму банок с огурцами и квашеной капустой чемодан с динамитом. Но чемодан, такой ей знакомый и неприметный, едва ли мог внушить женщине тревогу.
— Что случилось, Липочка? — спросил Иван Мартынович. — Я очень рад, что ты сегодня так рано пришла.
— Откуда ты узнал, что случилось? — спросила Липа, вперив в него настороженный взгляд.