Новочеркасск: Книга третья
Шрифт:
По осклизлым, неотесанным, пахнущим сосновой смолой ступенькам Смешливый, а за ним Веня и Бакрадзе спустились в сыроватую землянку с грубо сколоченным столом, за которым сидел телефонист, и Смешливый сипловатым своим голосом бросил:
— Эй, Эдиссон, а ну свяжи меня с «Иволгой» быстро. И позови самого Пронина.
— А это кто, Жора? — поинтересовался Якушев.
— Это? Это такой же большой начальник, как и я. Командир соседнего разведвзвода.
Заспанный телефонист долго вращал скрипучую трубку телефона и простуженным голосом выкрикивал позывной соседей.
— Такой же большой начальник, как и я, только
— А в чем же он не такой? — вступил в разговор Бакрадзе.
У Смешливого весело подскочили редкие рыжие брови, окончательно выгоревшие на ветрах и солнце.
— А в том, как я уже сказал, что мои ребята через каждые три-четыре дня пленного достают, а он за целый месяц ни одного не приволок, и мы плохо знаем, что на том секторе обороны противник делает. Комбат его разжаловать пообещал и срок в три дня установил, а сегодня уже в аккурат третьи сутки истекают.
— Ну и что же? — заинтересовался Веня.
— А то, что мы сейчас лишнего пленного им отдадим.
— Ва, как это по-рыцарски! — воскликнул Бакрадзе. — В порядке выручки, значит?
Глаза у Смешливого вдруг подернулись ледяной пленкой:
— Вот именно, товарищ старший лейтенант. Но не просто так за здорово живешь, а за гонорар.
— За какой такой гонорар? — опешил грузин. — Ничего нэ понимаю.
— Сейчас поймете.
Телефонист уже совал своему строгому начальнику трубку. Смешливый цепко ее сжал в покрытой конопатипками руке.
— Это ты, Пронин? — крикнул Жорка, подмигивая летчикам. — Чего звоню? Ходят слухи, что ты самого Гитлера в плен забрал, в качестве «языка» комбату своему хочешь доставить. Да я не шуткую, а всерьез поздравить тебя хотел с такой сенсационной удачей. Говорят, в газетах завтра указ о твоем награждении за героический подвиг будет отпечатан. Ладно, ладно, не торопись с возмущениями. Я не трепаться с тобой собрался. Мы сейчас двух фрицев привели. Знатные «языки», и все штабные тонкости знают. Так вот, я сижу и размышляю, а зачем мне аж два, если у меня есть хороший друг Пронин. Я отдам тебе одного, ладно? Только ты повремени благодарить, я тебе не за твои красивые глаза предлагаю, а за соответствующий гонорар. Угостишь меня, чем бог послал.
— Согласен. За товарищескую взаимопомощь, за войсковую выручку ничего не жалко. Угощу обязательно…
К вечеру пришла из полка аэродромная полуторка, и солдат, сидевший за баранкой, лихо доложил Бакрадзе:
— Товарищ старший лейтенант, командир прислал за вами. Докладывает рядовой Кусков.
— Маладэц, Кусков, — улыбнулся Вано. — А как там мои ведомые?
— Все до единого возвратились.
— А самолеты?
— Побиты как следует, но их в ПАРМе [2] к завтрашнему дню залатают, и можно снова в бой.
2
ПАРМ — полевые авиаремонтные мастерские.
— Да, — философски заметил грузин. — Этих «снова в бой» до Берлина еще не счесть.
И летчики стали прощаться с разведчиками. Несколько захмелевший Георгий Смешливый неожиданно пустил слезу:
— Эх, Венька, Венька, кто бы из нас мог подумать, что мы с тобой этак встретимся в этом водовороте. Если бы какой режиссер в киношке все показал, едва ли бы кто поверил.
Они расцеловались, и Веня вслед за Вано Бакрадзе направился к стоявшей под сенью кустов видавшей виды аэродромной полуторке. Поставив ногу на туго накачанный скат, Якушев обернулся. Увидел, что Георгий неподвижно стоит у землянки, приветственно подняв руку, словно гранитный памятник. Подпрыгивая на полевой кочковатой дороге, полуторка понесла их к аэродрому.
Веня видел, как все меньше и меньше становится этот живой памятник. Он так никогда и не узнал, что ровно через трое суток его друг детства Жора Смешливый пошел за линию фронта брать контрольного пленного и никогда больше над израненной русской землей не прозвучал его сипловатый голос, потому что с задания он не возвратился.
Славлю тебя, стальной трехлопастный винт, несущий самолет Ил-2 по заданному маршруту. На каких бы оборотах ты ни вращался и куда бы ни уносил экипаж — к цели или от нее, к обжитому аэродрому, в тихое голубое небо или сквозь режущие его зенитные разрывы, черный круг от твоего вращения всегда вселяет уверенность в летчика, видящего его сквозь переднее смотровое стекло кабины.
Впрочем, почему только черный? Он и белесым, и светло-серым, и нежно-зеленым бывает, если голубеет небо над твоей горбатой кабиной. Важно, чтобы он был, ибо только тогда спокойно и ясно на душе у пилота, из какой бы беды он ни выходил.
Утро этого августовского дня было торжественным и даже парадным на раздольном аэродроме, где базировался полк Александра Климова. Просинь высокого неба, доверчиво распахнувшегося над пустыми капонирами, радовала глаз своей чистотой. Твердая земля, прогретая среднерусским солнцем, звоном отзывалась на шаги летчиков, спешивших на построение. И когда замер строй и был принят рапорт начальника штаба, Климов торжественно проговорил, нарушая все уставные формы обращения:
— Сделайте в своей памяти зарубку, ребята. Сегодня завершено историческое Орловско-Курское сражение, мы возвратили Родине Белгород, Орел, Курск и десятки других городов, не говоря уже о сотнях селений. До сих пор мы перелетали на новые аэродромы на восток, и только на восток, оставляя наши родные города и села, и, скажу прямо, тяжелая была у нас доля. И вот теперь мы впервые за всю войну должны перебазироваться на новый аэродром, а он на сто с лишним километров западнее этого, нами обжитого. Наш наземный эшелон уже орудует на новой точке. Саперы прошли, таблички свои мудрые «Мин нет» расставили, а сейчас солдаты нашего БАО землянки, брошенные немцами, в порядок приводят, зловонный дух завоевателей из них выветривают. Одним словом, по самолетам, орлы!
Прочихались в капонирах могучие «илы», а потом их надежные моторы запели на одной басовитой ноте победную свою песню. Подпрыгивая на опаленной августовским ветром кочковатой земле, стал выруливать и штурмовик старшего лейтенанта Бакрадзе. Включив самолетное переговорное устройство, грузин озабоченно спросил:
— Веня, как там наше звено?
— Ведомые вырулили, командир, и стоят в правом пеленге на заданных интервалах.
— Тогда по газам!
Самолеты, обдав тугим гулом окрестность, дружно ринулись в голубое пространство августовского дня навстречу солнцу, успевшему опалить среднерусскую землю.