Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг.
Шрифт:
Для решения современных задач исследования документов следственного процесса представляется, что учет обстановки следствия, а значит обстоятельств происхождения следственных материалов, должен включать весь комплекс факторов, определяющих тенденциозность заложенной информации, в особенности – интерпретирующих ее оценок, а также особых «фигур умолчания», заложенных в этих источниках.
В этом отношении наиболее последовательной представляется позиция И. А. Мироновой. Исследователь обращала внимание на то, что при использовании следственных материалов необходим учет особенностей происхождения этого источника. Она отмечала, что и следствие, и подследственные искажали подлинный характер реальных отношений. Следствие, сосредоточив свое внимание на планах цареубийства и «бунта», создавало тенденциозную картину деятельности конспирации. Но и подследственные, со своей стороны, также «старались затушевать свое участие в тайном обществе, обойти острые вопросы в его деятельности… о многом умалчивали или говорили вскользь» [350] . Все это затрудняет работу с документами политического расследования; содержащиеся в них данные требуют тщательной проверки, сопоставления и комплексного изучения.
350
Миронова
Главным элементом анализа является учет условий происхождения документов. И. А. Миронова показала, что в условиях следствия нужно учитывать, во-первых, приемы следователей, и, во-вторых, тактику поведения подследственных. Направление следствия сужало круг рассматриваемых вопросов. Поэтому значительная часть информации о реальных конспиративных связях осталась за пределами показаний. Другой основополагающей причиной неполноты данных, содержащихся в этих показаниях, являются приемы защиты обвиняемых. Различные варианты линии поведения на следствии в основной своей части предусматривали создание у следователей впечатления откровенности и полноты признаний, «раскаяния» подследственного. Одновременно обвиняемый, понимая из задаваемых ему вопросов, что известно следствию, а что оно не знает, пытался скрыть новые обвиняющие его данные, обойти наиболее опасные для него вопросы.
К этому следует добавить необходимость анализа содержания показаний с точки зрения достоверности и полноты данных, степени осведомленности и мотивов их авторов, возможных каналов поступления к ним заложенной в показаниях информации и т. п.
Метод сопоставления показаний между собой, а также с данными других источников, по мнению И. А. Мироновой, является основным для установления достоверности отдельных показаний [351] . По нашему мнению, при сопоставлении показаний следует особенно иметь в виду время получения того или иного показания, учитывать избранную тем или иным подследственным линию поведения на процессе и вытекающую из нее степень откровенности.
351
Там же. С. 21, 22.
В. А. Федоров также отмечает, что при анализе содержания материалов следствия «…никак нельзя полагаться на полноту и абсолютную достоверность этой информации», откровенность многих подследственных была кажущейся: им многое «удалось скрыть или представить в безобидном виде». Исследователь особо подчеркивает, что демонстрация откровенности и раскаяния со стороны подследственных нужна была для того, чтобы «избежать обвинения в запирательстве» [352] .
Вместе с тем, констатируя приемы сокрытия на следствии обвиняющей информации и других сведений, признавая неполноту сведений следственных показаний, «кажущуюся откровенность» большинства декабристов, сложный характер источника и выдвигая в этой связи требования критического отношения к содержанию следственных показаний, в своей реальной практике исследователи, за небольшими исключениями, демонстрируют противоположные подходы. Так, в вопросе об участии какого-либо лица в декабристском обществе, историки предпочитают чаще всего воспроизводить вердикт или решение следствия, не стремясь в случае противоречивой ситуации вокруг того или иного привлеченного к процессу подозреваемого критически проверить те показания, которые поступали в ходе процесса. В подавляющей своей части оправданные на следствии лица традиционно рассматриваются как лица, «взятые случайно и затем освобожденные» после выяснения их непричастности к делу [353] .
352
Федоров В. А. Декабристы и их время. М., 1992. С. 33.
353
Там же С. 32, 33. Не упоминая об уверенных и авторитетных показаниях о членстве, имевшихся в отношении некоторых оправданных на процессе, В. А. Федоров пишет, что в ходе следствия было «много взятых по одному подозрению», которые не имели «никакого отношения к декабристам» (Там же. С. 219).
Итак, несомненно, что борьба подследственного со следователями проходила и по вопросу о персональном составе тайного общества. Предметом сокрытия были, несомненно, прежде всего, те обстоятельства, которые вели к усилению вины самого автора показаний. Вовлечение в орбиту следствия новых людей, новых фактов и обстоятельств, помимо всего прочего, угрожало новыми обвинениями в адрес самого уличителя. Важную роль играла возможность оставить за собой первую интерпретацию ставших известными конспиративных отношений с выгодной для себя стороны.
Рассматриваемая проблема выводит исследователя на вопрос о том, почему следствие в некоторых случаях не придавало значения показаниям, выдвинутым со стороны главных подследственных в отношении тех или иных лиц. Следует предположить, что следствию не хватило убедительных данных для заключения о виновности оправданного лица. Причиной такого положения могло стать как уничтожение улик по делу, бумаг (свидетельства об уничтожении улик доносят до нас имеющиеся источники [354] ), так и влияние линии поведения подследственных на допросах и в показаниях.
354
См. рассказ об уничтожении бумаг Р. В. Любимова, сообщенный в воспоминаниях Д. И. Завалишина (А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. С. 134–135).
Источники сохранили достаточно ясные и недвусмысленные свидетельства о различных линиях поведения на следствии и тактиках защиты. Наряду с линией откровенных показаний зафиксированы советы держаться тактики полного отрицания в показаниях и на допросах. В этом контексте вполне закономерным становится вопрос о тех членах тайных обществ, кому такого рода тактика принесла положительный результат, способствуя их освобождению от подозрений и «очищению» в ходе расследования.
Так, В. П. Зубков свидетельствует о предложениях держаться тактики умолчания на следствии: это предложение сделал, по его словам, по дороге из Москвы в Петербург П. А. Муханов, уже будучи арестованным: «…думая, вероятно, что я принадлежу к обществу, сказал мне, что не надо ни в чем признаваться» [355] .
355
Зубков В. П. Рассказ о моем заключении в Санкт-Петербургской крепости // Петропавловская крепость: Страницы истории. СПб., 2001. С. 191.
Воспоминания Н. В. Басаргина содержат прямое указание на предварительное соглашение об отказе от показаний, которое было инициировано Ф. Б. Вольфом [356] . Договоренность (фактически – сговор) о полном отрицании существования тайного союза была заключена группой офицеров штаба 2-й армии перед арестом. Это соглашение было принято в достаточно широком кругу участников Южного общества – о нем сообщил следствию П. И. Фаленберг. Перед арестом они договорились ничего не говорить на допросах о тайном обществе. Они полагали, что «…можно спастись, если не признаваться, ибо доказательств… быть не может…», а обвинителям «уличить нет возможности» [357] . В деле П. Ф. Выгодовского сохранилось свидетельство о наличии особых наставлений, где были записаны основные правила поведения при допросах, очевидно, на случай ареста и привлечения к расследованию. В письме П. Г. Дивова (разбиравшего бумаги Выгодовского и Люблинского и переводившего их с польского языка) А. И. Чернышеву от 14 марта 1826 г. говорилось: «В присланных вашим превосходительством бумагах Юлиана Люблинского и Выгодовского не нашел я много замечательного, однако же черновой отпуск, или проект, наставления как действовать при допросах, обратит, без сомнения, внимание ваше… Сие странное и непонятно в какой цели сочинение вероподобно откроет некоторые замыслы…». К сожалению, упомянутое «наставление» до сих пор не обнаружено [358] . Уже сами по себе приведенные факты свидетельствуют о том, что будущие подследственные задумывались над выработкой системы защиты на случай ареста и расследования по делу о «государственном преступлении» [359] .
356
Басаргин Н. В. Воспоминания, рассказы, статьи. Иркутск, 1988. С. 82.
357
ВД. Т. XII. С. 120, 124–125; Т. XIII. С. 28; Т. XI. С. 385, 395.
358
ВД. Т. XIII. С. 389. М. В. Нечкина писала в связи с этим: «Конечно, принятые заранее правила не были осуществлены в условиях тяжелого заключения в Петропавловской крепости, допросов и очных ставок, но самый факт попытки предварительного сговора заговорщиков заслуживает внимания» (Нечкина М. В. Предисловие // ВД. Т. XIII. С. 16).
359
По этой причине трудно согласиться с мнением, высказанным К. Г. Боленко и Н. В. Самовер в их весьма ценной работе. Авторы считают твердо установленным фактом то обстоятельство, «что никто из них (арестованных. – П. И.) не готовился к процессу (не анализировал свои показания, не продумывал тактику защиты и т. п.)» (Боленко К. Г., Самовер Н. В. Верховный уголовный суд 1826 года… С. 156). По нашему мнению, многие из подследственных имели возможность подготовиться в той или иной степени к допросам и, кроме того, опирались на определенные сложившиеся традиции поведения на следственных процессах.
По нашим наблюдениям, более опытные, более старшие по возрасту участники значительно упорнее отрицали обвиняющие их свидетельства, и тем самым, в конечном итоге смягчали свое наказание. Очевидно, применявшиеся на процессе методы воздействия оказывали гораздо меньшее влияние на умудренных жизненным опытом подследственных. Представители старшего поколения, участники Союза благоденствия – наказанный без суда Ф. Н. Глинка, его ближайшие товарищи по Союзу, освобожденные без наказания Ф. П. Толстой и Н. И. Кутузов – отрицали политический характер тайного общества, свое участие в политических намерениях и планах заговорщиков. Сходной тактики придерживались бывшие руководители Союза благоденствия И. А. Долгоруков и П. П. Лопухин, принадлежавшие к старшему поколению участников движения, но под напором уличающих показаний они были вынуждены признать то, что на собраниях участников союза обсуждались и политические вопросы. А. В. Капнист первоначально отрицал свое участие в тайном обществе политического характера, но затем был вынужден признать это, равно как и предложение вступить в Южное общество, сделанное ему Бестужевым-Рюминым. Участник одной из дочерних организаций Союза благоденствия, сын известного флотоводца Н. Д. Сенявин, уже прошедший через испытания допросами во время расследования доноса А. Н. Ронова (1820 г.), несмотря на имевшиеся показания о членстве, полностью и до конца отрицал это (наказан без суда). Очевидно, эти лица не питали никаких иллюзий относительно неминуемых последствий от даже незначительных признаний в рамках обвинительного процесса.
Сама возможность полного отрицания («запирательства») имевшейся обвиняющей информации легко обнаруживается при изучении материалов следствия. Так, А. Н. Фролов полностью отрицал свою принадлежность к декабристской конспирации, несмотря на показания целого ряда участников тайного общества. Следствие, однако, не поверило ему и признало его полноправным членом Южного общества. Ф. М. Башмаков отрицал свою осведомленность о существовании тайного общества, знание его цели и планов мятежа. Следствие также не поверило его отрицаниям, и он был предан военному суду в 1-й армии. А. Мартынов в ходе допросов в Тульчине также полностью не признал своего членства в Южном обществе; о противоположном свидетельствовал целый ряд участников Южного общества, в том числе лицо, принявшее его в тайное общество [360] . Таким образом, можно сделать вывод о том, что некоторые из членов общества стремились до конца отрицать свое участие в деятельности конспиративного общества, чтобы избежать наказания, однако потерпели неудачу из-за имевшихся против них убедительных уличающих свидетельств.
360
ВД. Т. XIX. С. 205, 213.