Новое. Любимое (сборник)
Шрифт:
Заканчивался сентябрь. Папа, познакомившись с Давидом, сказал: «Если ты его упустишь, считай, что зря живешь на свете!» Я потихоньку смирилась с тем, что он высокий, что немножко медленно говорит, зато он очень интересно рассказывал о театре, искусстве. Не скажу, что была сильно влюблена, но почему-то хотелось быть с ним рядом. Потом наступил октябрь, затем ноябрь… Мне уже тридцать первый год, и я прекрасно понимала: если мы быстро не определимся насчет замужества, это опять зависнет. И тогда я решила пойти на хитрость. И купила лыжи. Думаю: «У нас будет повод встречаться». Заготовила фразу, которую собиралась сказать: «Знаешь, наступают холода, встречаться нам негде, будем ходить на лыжах». А когда мы встретились, первым начал Давид: «Знаешь, наступают холода, а встречаться нам негде, давай поженимся». Я иногда думаю: как хорошо, что все мои предыдущие попытки выйти замуж рухнули и я встретила свою судьбу! С Давидом мы вместе вот уже тридцать лет. Ведь именно мой муж вправе назвать себя моим «крестным отцом» в поэзии… А началось это так. На дни рождения Давиду я всегда писала стишки. Однажды он спрашивает: «Тебе никогда не говорили, что ты талантливо пишешь?» Я только отмахнулась. Шесть лет он меня уговаривал заняться этим серьезно. Однажды к нему на прием пришел композитор Володя Мигуля. Сидит в кресле со слепком во рту, а муж говорит: «Моя жена пишет замечательные стихи. Хочу вам показать». Володя не посмел отказаться – слепок-то во рту так может и остаться! Вот он и дал мне задание написать песню. В это время я как переводчица поехала с группой японцев в Сочи. Пошла гулять по пляжу и все думала: о чем писать? И тут нашла билетик в кино. Там стояло число прошедшего лета. И родились строчки: «Не в сезон, в начале марта, я приду на пляж забытый. Прошлогодние приметы я у моря поищу…» Придумала еще три куплета и отдала Мигуле. Он прочитал и сказал: «Вы скоро будете ездить на белом «Мерседесе»!» Прошло полгода. Звонит Мигуля: «Быстро включай телевизор!» Там Толкунова пела мою песню. С этого момента я перестала быть тем, кем была до тех пор… И стала поэтессой. А до этого я работала переводчиком с японского… Почему именно с японского? Когда я получила диплом учительницы русского языка и литературы, количество преподавателей на душу населения учеников зашкаливало. Меня приняли в школу старшей пионервожатой с правом преподавания в пятом классе. На первый же открытый урок пришла комиссия из РОНО. Мы проходили сказку «Морозко». Я объясняла детям, что единственный положительный герой сказки – собачка, которая правду о злой мачехе и ее дочке тявкала. После урока в учительской мне объяснили: «Собачка в советской школе положительным героем быть не может. Это возмутительно! Больше никаких уроков!» Дома я весь вечер рыдала. Расстроенная моим провалом мама читала «Вечерку» и вдруг говорит: «Ларис, гляди: объявление на курсы японского. Ты у нас чудная – что другие не могут, ты сможешь!»
И я пошла на курсы. А поскольку всегда была нацелена на поиски женихов, то на занятиях не сводила глаз с одного «кандидата». Поэтому выучила японский ушами, не выучив глазами: ни писать, ни читать не умею. Но это не помешало мне проработать переводчицей двадцать пять лет! Я работала на японском телевидении и в московском представительстве газеты «Асахи». Мы с корреспондентом ходили на пресс-конференции, я стенографировала текст, а потом переводила его на японский с листа. Ездила на саммиты во многие страны мира, а если надо было, сопровождала жен японских корреспондентов к сапожникам или в магазины.
Как-то к нам приехал известный японский пианист, и я его всюду сопровождала. И вот он приглашает меня на ужин в ресторан. Я еле дождалась вечера, надела все самое лучшее, даже парик напялила. Мне казалось, что длинные волосы делают из меня романтическую красавицу. Хозяйка парика, моя соседка, густо побрызгала мои родные волосы лаком, и парик сел намертво. В ресторан я опоздала на две минуты (хотя надо было минут на десять, чтобы кавалер поволновался). Сдаю в гардероб пальто и от счастья, забыв обо всем, снимаю парик, как шапку, и тоже отдаю гардеробщику. Не могу описать того ужаса на его лице, который мне довелось увидеть! Я схватила пальто и вылетела на улицу. Догонять меня никто не стал. Волосы я потом час отмывала от лака. Соседку жалко: осталась без парика, которым так гордилась!
Однажды нас с японцами повезли в показательный колхоз. Коровник по приказу начальства драили так, что в нем должно было пахнуть «Шанелью», но пахло как обычно – навозом. Зато коровы были здоровые, вымя на земле лежало! Японец мне попался совсем дурной: что ни переведу – ничего не запоминает. Измучилась совсем! И тут у меня в голове от досады проносится фраза: «Напрасные слова…» В этот момент корова, промычав, поднимает хвост и с шумом делает свое дело. Навоз шлепается теплой кучей на пол, а у меня рождается строчка: «Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала». Теперь вы знаете, «из какого сора растут стихи!» С этого момента я больше не могла переводить японцу. Так родился романс «Напрасные слова» о «виньетке ложной сути». А знаете, что такое «виньетка»? Расскажу. Я родилась в 45-м. Бедное, голодное, оборванное детство. Мы – худые до синевы военные детишки. Однажды во дворе появился фотограф с «лейкой» и поснимал ребятню. Через два дня он принес карточки. Мы глазам своим не верили – на фоне гордых кипарисов, синего моря и райских птичек на нас смотрели розовощекие с ясными глазками дети из другой, благополучной жизни. «Это виньетка!» – объяснил чудо-фотограф. С тех пор я поняла, что всю жуть вокруг можно скрыть «виньеткой».
Музыку к моим стихам написал Давид Тухманов, а редакторша телевидения познакомила меня с Малининым, тогда еще неизвестным исполнителем, кстати, и фамилия у него была другая. Молодой певец готовился к конкурсу в Юрмале. Пришел ко мне домой за песней в длинной шинели, с хвостом и двумя серьгами в ухе. С ним была какая-то девушка с разноцветными ногтями. Малинин сел за пианино и спел песню «Летают перепелки, ходят телки». Я испугалась: «Рокер какой-то! Как с ним найти общий язык?» Но муж проявил большую гибкость и убедил Сашу исполнить на конкурсе мой романс: «Тухманов в жюри, не забывай об этом!» Малинин послушался и выиграл конкурс! Теперь с удовольствием поет мои романсы.
Исполнителей в первые годы искала я. Однажды в моем доме появилась парочка – Ирина Аллегрова и Володя Дубовицкий. Мы очень подружились: им нужна была я, а мне – они. Мы сидели и под огурчики и водочку жарко обсуждали будущее. Ира думала, как ей зачесывать свои темные волосы – слева направо или наоборот, что петь и как петь. В ее репертуаре уже появилась наша с Тухмановым песня «Темная лошадка». В то время мы с ней были одного размера. И когда Иру пригласили на запись «Голубого огонька», я ей одолжила свой джинсовый костюм, который мне помогли приобрести друзья-японцы. Я написала Ире песни «Транзитный пассажир», «Сквозняки», «Угонщица»…
Помню, на день рождения к Давиду Ира пришла с двумя огромными противнями пирожных, которые сама испекла. Их было пятьдесят – ровно столько, сколько исполнилось юбиляру. Ее муж, Володя Дубовицкий, стал просто моим братом: он заходил в гости часто без дела, мы сидели и трепались. Когда они с Ирой разошлись, передо мной встал вопрос: с кем остаться? Надо было кого-то из них выбрать. Володька тогда оказался мне ближе… С Ирой же мы сохранили хорошие отношения. Она единственная из звезд не отсылает меня к своим секретарям. Мы всегда друг другу очень рады.
В то время Александр Буйнов ушел из «Веселых ребят» и начинал сольную карьеру. Я написала ему песню «Люби меня, как я тебя», которая ему очень понравилась. Мы приятельствовали с ним и его женой Аленой. Однажды она говорит: «Мы идем к Пугачевой. Давай тебя с собой возьмем». Я затряслась от страха, но Давид уговорил: «Иди! Это же такой шанс!» Я стала думать, что ей подарить. И тут вспомнила про подаренные японцами две пары колготок и две пачки рисовой вермишели. Это чтобы подкрепить свое появление в доме звезды экзотическим подношением.
Я так волновалась, что сразу же стала пить одну рюмку за другой. Когда же все сели за стол и появилась возможность пообщаться с нужными людьми, я уже лыка не вязала! Зато громко и храбро что-то несла. Помню, сказала Алле: «Знаете, вы не такая уж заносчивая, как о вас говорят!» Она рассмеялась: «С нормальными я нормальная!» Однако не думаю, что я на нее произвела тогда благоприятное впечатление! Больше «ко двору» меня не приглашали.
И тем не менее Алла спела песню Андрея Савченко на мои слова «Какая ты смешная, любимая моя» на день рождения Кристины, заменив слово «любимая» на «доченька». Песня стала очень популярной. А вторую – «Живи спокойно, страна!» – для Аллы мы написали с Игорем Крутым. А в тот день я даже колготки на нервной почве забыла отдать. Так все обратно и принесла! Между прочим, в то время это был страшный дефицит. Когда уезжала моя первая группа японцев, мне в подарок оставили пакетик. Увидев там три пары колготок, я потеряла дар речи и тут же раздарила их подружкам. В «Спутнике» мы проходили инструктаж: можно брать ручку или брелок и никаких колготок. Однажды японец мне протягивает огромный пакет с колготками. Я ему шепчу по-японски: «Отдадите позже! В номере». Сопровождающий отвел меня в сторонку и спросил: «А что вы шептали японцу?» – «Я ответила, что у советских своя гордость и колготки нам не нужны!»
Мы ездили с делегациями по стройкам и колхозам, и я совершенно искренне переводила здравицы о советских достижениях и успехах. Даже стишки написала: «Я японцев укрощаю, в нашу веру обращаю».
Было смешно: лет-то мне было уже немало, а я и не подозревала, что существует какая-то нетрадиционная форма любви. Как-то в Союз приехало очень популярное варьете «Девушки из Такарадзуки». Во время шоу семьдесят три девушки беспрерывно переодевались, и я, как человек отзывчивый, помогала им застегивать молнии на платьях, подавала боа. Вдруг ко мне подходит одна из старших группы и вежливо просит: «Лариса-сан, к этой девушке больше не подходите». Я не поняла, в чем дело. Потом мне переводчица все объяснила: «Ты что – дура? Это же ее девушка! Она тебя закусает, если ты будешь ее трогать».