Новогодние неприятности, или Семья напрокат
Шрифт:
— Скажите честно! Это вы похитили Алису Ларину? — вздергивает вверх острый упрямый подбородок и часто-часто моргает, отчего ее ресницы кажутся еще длиннее.
— Что-о-о?
— На пару слов, Никитос.
Делаю шаг вперед, оттесняя свою защитницу в сторону, и внимательно слежу за реакцией оппонента. Зрачки не расширены, глаза не бегают, на лице написано искреннее недоумение.
Либо он прекрасный актер, либо на самом деле не имеет никакого отношения к Алисиному исчезновению.
— Давай.
Указывает на диванчик,
— У меня дочка пропала сегодня, Никит, — выскребаю из себя натужно и стискиваю пальцы в кулаки. За грудиной противно щемит, сердечный мотор кровь все сильнее и сильнее гоняет.
Допускаю вероятность, что с Лебедевым мы просто теряем время, и надо искать другие зацепки.
— У тебя пропала дочь, и ты решил, что я подобным способом устраняю конкурента? Так получается?
Собеседник выдает вроде бы тихо, но вместе с тем так зло, что меня до нутра пробирает. Такие эмоции по заказу не выдашь. Не сыграешь.
— Я должен был убедиться…
— В глаза мне посмотреть? Посмотрел? Убедился? — выплевывает пулеметной очередью Лебедев и порывисто поднимается на ноги. Качается с пятки на носок и прожигает стену тяжелым невидящим взглядом. — Ну, и козлина ты, Демьян.
— Никит…
— Да понимаю я тебя, Ларин. Понимаю. Сам бы землю грыз и весь город перевернул, если бы кто-то моих пацанов тронул, — замолкает ненадолго и, порывшись в карманах, протягивает темно-синюю визитку. — Координаты мне скинь места, где это случилось. Время примерное. Попробую через своих пробить.
— Но почему? — изумленно охнув, Юля вклинивается в нашу беседу и неосознанно переплетает свои пальцы с моими.
— Почему помогаю? Ты, наверное, не поверишь, кукла, но семья для меня не пустой звук.
Крепко пожав мне руку напоследок, Лебедев удаляется в сопровождении охраны — двух широкоплечих бритых шкафов, больше напоминающих братков, чем работников частного агентства. Я же обнимаю Сладкову и даю нам с ней ровно три секунды прежде, чем принять неизбежное.
— Поехали в полицию. Дальше медлить нельзя.
— Поехали.
Согласно кивает и созванивается попеременно то с Захаром, то с Ленчиком, пока я управляю машиной. Новости из развлекательного центра неутешительные. Никто не видел, чтобы какая-то женщина насильно вела куда-то девочку. Алису с этой таинственной незнакомкой вообще никто не заметил, как будто у всех сотрудников студий и офисов разом пропало зрение.
Странные вещи, которые наталкивают на самые жуткие подозрения.
— А камеры, Лень, камеры? Ну, хоть какие-то должны висеть на выходе из здания и по периметру.
— Да у них сегодня всю систему видеонаблюдения меняют. Ни хрена не фурычит.
Слышу, как витиевато ругается на том конце провода Парфенов, и сам выдаю такую забористую трехэтажную конструкцию, что у Юли начинают пылать щеки. Снова встреваю в пробку, снова матерю весь белый свет и нерасторопных водителей и прохожу все девять кругов ада прежде, чем добраться до нужной конторы.
Правда, с запозданием осознаю, что это был не ад, а всего лишь чистилище.
— Вы куда? Стойте. Паспорт. Записывайтесь, — бледный, как привидение, дежурный с воспаленными светло-карими глазами тормозит нас на входе и бухтит что-то невнятное себе под нос. И так долго делает запись в потрепанном журнале посещений, что я не выдерживаю и вспыхиваю, как промоченный в керосине фитиль.
— Быстрее можно?!
— А вы куда торопитесь? На пожар?
— У нас дочку похитили. Нам надо заявление написать.
— Это вам подождать придется. Следователь на выезде.
— Серьезно?
— Серьезно. Седьмой кабинет. Ожидайте.
Глава 11.3
Многозначительно переглянувшись с Юлей, мы забираем документы и минуем этот контрольно-пропускной пункт. Выдыхаем устало, доходим до конца коридора и плюхаемся на твердую деревянную лавку.
У меня бабочки разноцветные перед носом мельтешат, Сладкову ноги вообще еле держат. Тревога вымотала нас обоих максимально, высушила до дна и практически лишила сил.
Так что все, что я сейчас могу, так это терроризировать телефон, пытаясь дозвониться Алисе. Юля тоже мучает гаджет, попеременно дергая то Ленчика, то Захара, но они по-прежнему не могут ничем нас порадовать.
Краски сгущаются. Терпения и вовсе не остается ни грамма. В нашем деле важна каждая минута, а этого следака где-то носит.
— Здравствуйте. Вы ко мне?
Спустя полчаса к кабинету подплывает крупная круглолицая женщина в форме и долго копается в карманах, ища ключи. От этой брюнетки с потухшими болотными глазами веет такой апатией и безучастностью, что становится не по себе.
Пожалуй, в лавке, которую мы с Юлей полируем своими задницами, и то больше сочувствия.
— Если следователь Тимошенко — это вы, то да. Нам бы заявление написать.
Отвечаю вежливо, только меня все равно поливают брезгливостью и пренебрежением, как будто я успел где-то провиниться. Насолил этой служительнице правоохранительных органов раньше, насыпал перца ей в чай или забрал из магазина последнее пирожное, на которое она претендовала.
— Я. Анна Аркадьевна Тимошенко, — обнаружив связку звенящего металла, она резко вздергивает подбородок и пытается просверлить дыру в районе моей переносицы. — Господин депутат. Надо же. Какая честь. Каким ветром?
— У меня дочка пропала.
В который раз повторяю выжженные каленым железом на языке слова и проскальзываю в распахнутую следователем дверь. Юля шагает за мной молчаливо и опускается на стул, который я для нее выдвигаю.
Сам сажусь рядом и накрываю ее ладонь своей. Чувствую: без контакта не вывезу.