Новогодние неприятности, или Семья напрокат
Шрифт:
Преувеличиваю, конечно, когда так считаю, но все же радуюсь отсутствию посуды в гостиной. Потому что мне самой хочется выхватить из ящика какую-нибудь тарелку и с грохотом расколошматить ее об пол, выплескивая остатки бурлящего внутри негатива.
— Хотя о чем это я. Тебе ж параллельно на все. Подумаешь, Ларин ментовки с моргами объездил и кучу знакомых поднял, чтобы дочку найти помогли. Набрать мне ниже твоего достоинства было, да, эгоистка хренова?
Прет на бывшую, как танк, раздосадованный мужчина, но ей все
— Ой, да прекрати ты уже эту истерику, Демьян. Ничего страшного не случилось. Мы посмотрели мультфильм в кинотеатре, поели пиццы, пофоткались. В общем, провели время, как любящие мать с дочерью.
Не усомнившись в собственной правоте, беспечно роняет Инесса и закидывает ногу на ногу, хлопая длинными ресницами. Ведет себе так, как будто ее ежесекундно снимают папарацци, а я тщетно пытаюсь поднять с пола спикировавшую туда челюсть и ошарашенно переспрашиваю.
— Любящие?
Как этот эпитет соотносится с женщиной, укатившей за границу на несколько месяцев и успешно забывшей о своем ребенке на это время, поинтересоваться не успеваю, повторно теряя дар речи, когда Алиска робко вклинивается в наш разговор.
— Мам, ты же взяла у меня телефон и обещала позвонить папе, пока я переодевалась. Ты не позвонила?
У Демьяна от новой информации начинают широко раздуваться ноздри и играть желваки, у малышки слезы стоят в грустных светло-голубых глазах. И это становится последней каплей в чаше моего терпения.
Ребенок не должен быть свидетелем взрослых разборок.
— Пойдем на кухню, Алис? Поможешь мне с ужином?
Увожу расстроенную кроху из эпицентра боевых действий и игнорирую покалывание между лопаток. Наверняка Инесса нарисовала на моей спине мишень и бросает туда воображаемые дротики.
Только меня ее недовольство не трогает. Сейчас гораздо важнее занять себя и Алиску чем-то полезным.
— Протрешь посуду?
— Ага.
Обмениваемся понимающими взглядами и принимаемся хлопотать. Алиса неторопливо елозит полотенцем по тарелкам, я достаю из холодильника овощи для салата. Куриные отбивные мы готовили вчера, их нужно просто разогреть.
Унимая дрожь в конечностях, я перемываю по очереди помидоры и огурцы, складываю их в глубокую пиалу и едва слышно выдыхаю, когда малышка возвращается к больной теме.
— Почему мама с папой всегда ругаются, Юль? Как кошка с собакой.
Потому что твоя мама — безответственная вздорная коза.
Вот что вертится у меня на языке, но я, конечно же, проглатываю едкую фразу и произношу совсем другое.
— Иногда люди не сходятся характерами. Вот и твои родители не смогли ужиться. Но это не значит, что они тебя не любят. Любят. Очень.
Стараюсь донести до Алисы самое важное, а она снова вгоняет меня в краску внезапным вопросом.
— А вы с папой сходитесь, Юль? Вы ни разу не поругались, как ты к нам переехала.
Глава 12.3
Кровь приливает к щекам. Пульс начинает частить. Нож выскальзывает из рук и падает на пол.
— Мы с твоим папой — друзья. А друзья реже ссорятся, чем влюбленные.
Нахожу логичное объяснение нашему с Демьяном взаимопониманию, поднимаю и споласкиваю нож, приступаю к салату. Режу помидоры не слишком тонкими и не слишком толстыми дольками, а сама прислушиваюсь к тому, что происходит в зале.
Любопытство всегда было одним из моих пороков.
— Ларин, а ты, случайно, не просветишь меня, что чужая женщина делает в нашем доме рядом с моим ребенком?
— В моем доме с нашим ребенком, ты хотела сказать?
— Не важно. Не придирайся.
— Юля — не чужая женщина. Юля — моя невеста.
Со сталью в голосе парирует Демьян, после чего тяжелая вязкая опускается между ними с Инессой. Минут пять из зала не доносится ни единого звука. Видимо, столько требуется Инне, чтобы переваривать новые вводные.
— Юля, значит. Это твоя подруга детства, да? А ты времени зря не терял. Меня обвинял во всех смертных грехах, а сам?!
Оглашая пространство визгом, разоряется кукушка, а я отвлекаюсь. Хорошо заточенный нож соскальзывает с помидора и полосует палец до крови.
Больно.
— Ауч.
Охаю я и с недоумением смотрю на алые капли, не замечая, что Алиса срывается с места и подбегает ко мне.
— Больно? Давай я подую. У собачки боли, у кошечки не боли…, — обхватывает мою руку своими ладошками и принимается дуть.
— Спасибо. Так намного легче.
Поощряю заботливую малышку и глажу ее здоровой рукой. Столько нежности в этой крохе, что грудину затапливает грусть. Обычно дети становятся агрессивными и озлобленными, когда их родители разводятся. Алиса же готова простить и принять каждого.
— Так, где-то здесь должен быть пластырь.
Со свистом выдувая воздух из легких, я инспектирую содержимое ящиков и второпях заклеиваю порез. Дверь в кухню тоже поспешно закрываю — и так услышала больше, чем было необходимо.
А дальше минуты текут вяло и до жути медленно, превращаясь в проклятую вечность. Салат я дорезаю на автомате, постоянно возвращаясь мыслями к словам Инессы.
Чужая женщина. Посторонняя. Лишняя.
Странно, но таковой я себя не ощущаю. Напротив, чувствую себя в нужной роли на правильном месте. До конца не разбираюсь в причинах, что мной движут, но очень хочу оградить и Демьяна, и Алиску от женщины, принесшей им обоим немало боли.
Спустя тридцать моих вдохов и выдохов ручка с тихим щелчком опускается вниз, и на пороге появляется растрепанный Ларин. Бледный, задумчивый и немного отстраненный, он словно потерял ориентиры и дико задолбался от всего происходящего.