Новогодний маджонг. Соединяя пары
Шрифт:
– Чем бы ты могла помочь в такой ситуации, даже в полном здравии? – хмыкнул Михаил. – Ты знала, что Митрич оборудовал дом сверхмощной охраной? Могла б ей воспользоваться?
– Понятия не имела, – искренне заверила Надя.
– Вот я и говорю, что лежала в сторонке и не мешала хозяевам.
– Это точно, – уныло заметила она. – Я лежала и молила Бога, чтобы все обошлось. А еще…
– Что? – напрягся Дьяконов, понимая, что не хочет слышать эту часть признания.
– Это я маме позвонила и попросила приехать, – покаялась жена.
– Да, правильно
– Я все слышу! – донеслось с лестницы. – Спускайтесь борщ есть.
Майор Петухов внимательно посмотрел на надоевшего жалобщика.
– Вы, гражданин Пухляркин, сами при свидетелях подтвердили, что проникли в дом к Дьяконову. Еще хозяин заявление не подал, неизвестно, что там пропало, но я вам настоятельно советую забрать вашу жалобу.
– Вы отказываете мне в моих гражданских правах? – взвился «мерзавчик».
– Нет, я никому не отказываю. Не имею права, – отрезал Чижик, выкладывая перед посетителем стопку бумаг. – Вот заявление от Надежды Андреевны Одинцовой, которой вы нанесли тяжкие телесные повреждения. Да еще и общеопасным способом. А это статья, Николай Федорович. Уголовного кодекса. А вот заявление от Терещенко, вашего соседа. Он тушил пожар, устроенный вами, получил ожоги. Требует принудить вас к ответственности за халатное обращение с газовыми приборами. Есть еще заявление от Сергеева. Залетевшие к нему на участок обломки пробили крышу сарая. Порча имущества. Поэтому хорошо, что зашли. Вы арестованы, гражданин Пухляркин. Сейчас я вам ваши права зачитаю.
Мерзавчик уныло посмотрел на Петухова.
– А если я заберу свое заявление? – пробормотал он. – Или продам дом?
– Полиция охраняет общественный порядок, – сурово заметил Чижик. – А вы его нарушили. Ваше заявление или продажа домовладения не повлияют на решение об аресте.
Майор Петухов выглянул в коридор и крикнул:
– Авдеенко, уведи!
Антон Тризуцкий медленно приходил в себя. Он уже различал звуки, но никак не мог открыть глаза и что-то сказать в ответ. В палате стояла гробовая тишина. И все-таки рядом кто-то находился. Но кто, Антон разобрать не мог. Иногда наведывалась мать, плакала и причитала над ним:
– Сыночек, Антошечка, как же так?
«Почему не остается, не сидит рядом?» – сам себя спрашивал Тризуцкий.
Пару раз вместо причитаний она сильно ругала Баяна. Как будто это он его ударил!
Антон хорошо помнил лицо нападавшей, внезапно выхватившей нож и пырнувшей чуть ниже солнечного сплетения.
«Толстая жирная гадина. Наверное, уже на нарах, – подумал Антон. – Следом Баян с Совой поднимались. Поди, сразу схватили!»
Мысли Тризуцкого перескочили на тот злополучный день, воскресив в памяти все события и даже тарелку холодца.
«Хоть поел напоследок», – мысленно осклабился Антон. Он вспомнил, как из кухонного окна наблюдал за пьяным мужиком,
«Выздоровею, разберусь! – зло решил про себя Тризуцкий. – И Ритку верну!»
Он попробовал пошевелить пальцами, но ничего не получилось. Ни одна мышца не слушалась его после ранения. Тупое бревно!
Каждый час заходили сиделка или медсестры и после необходимых манипуляций оставляли его наедине с этим странным молчащим человеком. Но кто же это?
– Зря вы тут караул устроили, – усмехнулся кто-то. – Он еще не скоро придет в сознание. Если придет, конечно! Может овощем до конца жизни проваляться.
– Он уже глаза пробовал открыть. Веки трепетали, – возмутился неизвестный.
– Ну и что? – фыркнул доктор. – Откроет он глаза, вам легче станет?
– Ерничаете?
– Нет, просто пытаюсь вам объяснить, что до того момента, как вы сможете его допросить и арестовать, пройдет еще много времени.
– Он представляет угрозу, – предупредил незнакомец.
– В таком состоянии? Не смешите, – фыркнул врач, и Антон услышал, как хлопнула дверь.
Тризуцкому нестерпимо захотелось завыть. Овощ с глазками! Лучше б сразу помер, чем так мучиться. А что еще ждет впереди? Кто станет ухаживать и как быстро это надоест?
«Я бы точно ни за кем досматривать не стал в таком состоянии… даже за матерью или Пашкой, – мысленно разозлился он. – И брату такая обуза ни к чему. Матери разве что… Но, наверное, ее полиция не пускает…»
И тут Антон вспомнил предостережение полицейского.
«Ага, вооружен и очень опасен! Как же!»
В палату вошла медсестра, и Тризуцкий понял, не почувствовал, что ему ввели инъекцию. Сознание медленно затуманилось, и наступил мрак.
Нонна Тризуцкая сидела на диванчике в холле и с нарастающим страхом наблюдала, как заведующий отделением важно шествует по коридору. Врачи и медсестры, первое время заботливые и доброжелательные, теперь старались отвести взгляд, даже деньги брать категорически отказывались. И хоть Нонна догадывалась, что это из-за того, что ее сына объявили преступником, но в глубине души страшилась, что из-за полной безнадежности ситуации. «Пусть преступник, – думала она, неотрывно следя за врачом. – Пусть украл что-то или помог украсть. Но не убил же! Шантажировал кого-то… Кого? Глупости какие! Ее мальчик талантлив, как бог, и получает гонорары за программы для разных зарубежных фирм. Зачем Тошеньке вымогать деньги, если их у него и так полно!»
Она заметила, как заведующий, отдав распоряжение медсестре, направился в ее сторону. Нонна подскочила, одернула кофту. Заглянула в глаза.
Вальяжный доктор с бородкой позволил встретиться с ним взглядом, доброжелательно улыбнулся. Нонна рванула за ним по коридору.
– Доктор, как он?
– Никуда не уходите, – пробурчал заведующий, не останавливаясь. – Антон очнется ночью. Если полицейский уйдет, сможете поговорить несколько минут. Это все, что я могу для вас сделать. Утром к нему уже не пустят. Дежурный врач обязан сразу же сообщить.