НОВОСТИ ИЗ КРЕМЛЯ
Шрифт:
Роза Янаева:
– Я не верю, что мой муж был среди организаторов путча. Он был человеком чести. Не понимаю, как можно его обвинять в предательстве.
Эти люди действовали в интересах нашего народа, которому грозит катастрофа. Они выступили, как декабристы, и еще надо разобраться, кто же кого предал…
Людмила Лукьянова:
– Анатолий Иванович не признает себя виновным. Более того, он считает беззаконным сам арест и то, как он проводился. И поэтому он отказывается разговаривать с людьми, причастными к этому беззаконию.
Тамара Шенина (из открытого письма секретарю ЦК (бывшему) Дзасохову и некоторым другим):
«Глубоко неуважаемый мною Александр Сергеевич!
29.9 в передаче «Взгляд» вы сообщили, что, оправдываясь
Объясню: с октября прошлого года, когда я приехала в Москву, меня поразило ваше внимание к Олегу Семеновичу. Ну буквально шагу ступить без вашего присутствия он не мог. Вначале я это относила к тому, что вы ему очень симпатизируете, но когда, только что расставшись с ним на работе, вы проверяли, приехал ли он домой, мы поняли: контроль. Вас не унижала такая роль? Теперь-то я вижу, как вы выкарабкиваетесь, и считаю свой вопрос наивным. А что значили ваши возбужденные разговоры об обстановке в стране и о том, что «все делается не так»?
Уже к весне мы стали избегать вас и если выходили гулять, то старались с вами не встретиться (вы не могли этого не заметить, но в «друзья» по-прежнему рвались), именно чтобы перед сном погулять спокойно.
Вы же своими разговорами создавали видимость, что прямо страдаете за растерзанную страну. Зачем вы это делали?
У вас даже помолчать сейчас совести не хватило.
Предательство вообще большая мерзость, а мужское – тем более.
Вы, конечно, помните ту ночь, когда арестовали Олега Семеновича. Я позвонила Ивашко (а вы были у него) и сказала: «Вы запомните! Наши дети страдают сейчас – ваши будут страдать потом. Нет суда страшнее, чем суд истории».
Это, между прочим, касается всех власть держащих. Мы все умрем. Кто раньше, кто позже, но скоро. Останутся наши дети, внуки. Они останутся беззащитными в ответе за подлость… поступков своих отцов. Наша история все это видела, хорошо бы еще кое-чему научила.
Когда с экрана телевизора или со страниц газет глумливо смакуется статья 64 УК РСФСР и некоторыми должностными лицами арестованные называются преступниками без суда и следствия, то нужно кричать им: «Остановитесь и опомнитесь!» – вы и себе яму роете.
По-моему, все это подстроено для того, чтобы отвлечь внимание от основных виновников наших бед. Вот и Егору Кузьмичу снова «чертовски хочется работать». Когда же с живых спросится за великие эксперименты над народом? Или так и будем утираться и снова топтать мертвых? А хитрые и изворотливые так и будут выкручиваться, обливая грязью своих же товарищей, ловко перепрыгивая из кресла в кресло и не оставляя после себя ничего, кроме пустоты?
Мой муж так и не постиг всех этих «мудростей» и по-сибирски открыто пошел вперед, как и мой отец в последний бой в 1942 году со словами: «Или грудь в крестах, или голова в кустах! За Родину!» (лежит его последнее письмо). Ни от кого не были тайной убеждения Олега Семеновича, и все, кто был рядом, были с ним согласны.
Но кому хотелось нарушать свою спокойную жизнь? Да и старость обещала быть обеспеченной. Жили же не тужили на дачах Зайков, Пономарев и др. И нам все это было бы… Но у каждого, видимо, свое понятие совести.
Когда в очередях, в метро, на улице я вижу измученные лица людей, то возникает вопрос: «Кому живется весело, вольготно на Руси?»
Жизнь моего мужа как на ладони. 53 года в Сибири работал на совесть, не за награды. За 19-летнюю работу на особо важных стройках он прошел от техника-десятника до управляющего трестом.
Вина, и большая, моего мужа в другом – в том, что он, работая в Хакасии, не послал куда подальше пьяницу, кутилу и бездельника первого секретаря обкома Крылова, а затем в Красноярске –
Кстати, интересно получается: те, кто в годы застоя процветал, сейчас все в Москве и очень хорошо устроены. Возьмите того же Крылова и полный состав Красноярского крайкома и исполкома. А кто после них все эти годы разгребал все ими оставленное и кто в годы застоя работал на совесть без наград и почестей – сейчас изгои? Что же мы за народ-то такой?
И еще. В эти трудные дни мне звонят земляки-красноярцы, предлагают помощь. Спасибо вам, дорогие. Ради вот этого и стоит жить…»
Прокуратура РСФСР конфиденциально передала сотрудникам германского еженедельника «Шпигель», аккредитованным в Москве, протоколы допросов членов ГКЧП для опубликования.
Прилагаем копию полученных немецкими журналистами материалов, которые, по некоторым сведениям, появятся в журнале «Шпигель» в первом октябрьском номере.
Под сообщением стоит дата. Воспроизводить ее с точностью не будем, скажем только, что она на несколько дней раньше той, когда адресат получил сенсационные протоколы из Москвы.
Следователь. Допрос ведут Леганов и Сычев. Мы снимаем показания бывшего министра обороны СССР маршала Дмитрия Тимофеевича Язова.
(Язоввздыхает.)
Следователь. Я должен заявить, вас допрашивают в связи с участием в преступлении, которое мы квалифицируем как измену Родине, заговор с целью захвата власти, злоупотребления служебным положением. Теперь я хотел услышать от вас, что вы скажете по поводу предъявленных вам обвинений.
Язов. У меня несколько иное понятие о том, что такое измена Родине, я этого не скрываю. Измена президенту – пожалуй, но я не предавал своей Родины, своей страны. Я много лет знаю Горбачева. Мы работали вместе, мы вместе решали многие проблемы.
Следователь. Допрос снимается на видеокамеру «Панасоник». Мы допрашиваем маршала в санатории Сенеж Солнечногорского района под Москвой. Этот допрос начат 22 августа 1991 года в 11 часов 20 минут.
Язов. Лично я испытываю большие симпатии к Горбачеву. Должны быть очень серьезные причины, почему я выступил против Верховного Главнокомандующего нашими Вооруженными Силами. Пожалуй, у многих, в том числе и у меня, появились негативные эмоции. Я объясняю это тем, что жизненный уровень нашего народа упал, рухнула экономика, все больше обострялись национальные конфликты, конфликты между республиками. В известных кругах нашего партийного руководства начались дискуссии. Постепенно вызревала мысль, что Горбачев, собственно говоря, исчерпал себя в качестве активного государственного деятеля. Где-то ощущалось, что он или очень устал, или потерял ориентир, как казалось. Его экономическая политика выражалась в том, что он выклянчивал кредиты, делал долги и очень мало делал для экономики внутри страны. Мы говорили об этом в Центральном Комитете с Михаилом Сергеевичем, на заседаниях Верховного Совета. Но этот курс продолжался: решать экономические проблемы с помощью внешней политики. Он и его правительство практически не занимались проблемами внутри страны. Наш экономический механизм полностью износился. А страна стояла на грани развала. 20 августа должен был быть подписан Союзный договор. Лично мне и многим другим товарищам, с которыми я беседовал, стало вдруг ясно, что тем самым на нас неумолимо надвигается развал Союза. Все выступали за Союз Советских Социалистических Республик, и вдруг поступает проект Союзного договора, в котором речь идет о суверенных государствах!