Новости конца света
Шрифт:
— А кто нулевичок? — замороченно переспросил Илья, у которого голова гудела уже не только от возлияний. но и от гремучего кома явно избыточной информации.
— А что нулевичок, брат, тот не сможет, — радостно подсказал Дэш и заржал. — Ладно, вон там твой подъезд, иди, брат, давай, туда, а я тебя типа глазками провожу, чтоб Шторм тобой таки не закусил. Завтра, это, у “Домино” на Калужской площади встречаемся, да? В восемь.
— На Калужской уже сто лет как “Домино” нет, — с подозрением посмотрел на него Илья.
— Но ты же понял, да, брат? — хитро сощурился Дэш. — До встречи, короче, и вали уже, а то того, систер твоя грозная в окно пялится.
— Светка? —
Глава 2 (часть 2), в которой что-то становится яснее, но не очень
***
Слова Двекошки о Грядущем, впрочем, запали мне в души. Не находя себе места даже в домашнем уюте, я воссел на окне, с тревогой вглядываясь в ночь. Как будет выглядеть этот Всенец? Как нам его узнать? Будут ли звезды с неба падать, не удерживаясь там на рыбном клею? Будет ли воздух гореть, как вонючий газ? А земля, начнет ли трескаться и расходиться под лапами? Или, может, черные, мертвые, косматые тени с глазами-фонарями будут бродить по городу в темноте, закрывая вид на горящие окна? Вот как, например, вон та тень?..
Там в самом деле было что-то, во дворе, выползая из-за угла дома и мешая смотреть на пейзаж. Достаточно высокое, чтобы дотягиваться до моего этажа, а, значит, выше стандартной пятиэтажки, костляво-черное, почти ненастоящее на просвет и запредельно плавное, шагающее мягче, чем охотящийся кот. Может, не будь я котом и героем, я бы и не заметил его втекания в реальность из ниоткуда.
Но ему не повезло, или, может, не повезло мне? Потому что такую беду оставить безнаказанно расшагивать по своему району я не мог, а мог ли я ее победить — это уже был вопрос. Пришлось подниматься, и стремительно, но осторожненько двигаться по квартире на выход.
— Эй, кот Рвот, — сонно окликнула меня соседка по квартире, прекраснейшая из кошек, обладательница наипушистейшего из хвостов. Злопыхатели говорят, что хвост этот так велик, что ее стоит называть Кошка с батоном на заднице, но это они просто завидуют. И да, это только ей дозволяется так меня именовать, по самому детскому из моих имен. — Куда собрался?
— На улицу. Там неведомый враг, — гордо ответил я, бросая на нее самый что ни на есть героический взгляд. Она, впрочем, не впечатлилась, зная меня, увы, с растрепанных подростковых времен.
— А, ну, ладно, — зевнула Кошка, нежная как сливки. — Будешь возвращаться — не топочи, проклятый.
Что это было, если не благословение? Она сказала, что я вернусь! Я немедленно воспрял духом (и хвостом) и пружинящей походкой отправился в глухую ночь.
В глухой ночи, впрочем, было достаточно неплохо: прохладный воздух шевелил шерсть, и от фонарей возле дома было так светло, что я не сразу и понял, куда девалось непонятное создание. Пришлось уйти поглубже в тень и залечь в засаде, приглядываясь к звездам, к небу, к чужим окнам. Так прошло много минут, и я уже думал, что упустил врага, как внезапно заметил его: уже далеко, за целый квартал или больше от меня, невозмутимо медленно шагающего прочь. Я победно мрякнул себе под нос, приметил направление его движения, на всякий случай и, не спуская с него фокуса внимания, чтобы вновь не остаться с холодным следом, рванул следом, ловко рыся между редких прохожих и машин, и проскакивая во все возможные щели, сокращая путь. Пару раз мне лаяли вслед припозднившиеся с выгулом собаки: а один, особо крупный и невоспитанный зверь, потащил своего человека вслед за мной, не слушая его причитаний. Это было фи и фе, но останавливаться и разбираться — значило упустить чудище, поэтому я только прибавил скорость, переходя не иначе как на первую котмическую. Враг явно двигался медленней, так что я настиг его примерно полтора километра спустя от начала погони, в не слишком аккуратном сквере, где с незапамятных времен на бронзово й скамейке сидит бронзовая же парочка с газеткой. Толку от них, увы нет: эти двое не из тех, кто может, в случае необходимости, подсобить отважному коту. Некоторые такого рода фигуры, впрочем, могут: и каждого такого доброго мы, коты, знаем наизусть. До ближайшего, впрочем, еще километра полтора шустрого бега, и враг, конечно, туда по своей воле пойдет вряд ли: список добряков известен не только котам. Именно поэтому рядом с некоторыми человеческими памятниками никакой такой нечисти и не встретишь.
Ничтоже сумняшеся, я взлетел по постаменту вверх, потом по бронзовым складкам и изгибам, и, взгромоздившись на лысую бронзовую голову, закричал, обращая на себя внимание темной твари.
— Эй, ты! Да, ты, темный! Слышишь? Это моя, моя территория! Изыди откуда пришел!
Когда я думал было уже, что он меня не расслышал и набрал полную грудь воздуха, чтобы продолжить сольный концерт, костлявая тень извернулась, наклонилась и приблизила ко мне свою огромную, уродливую голову с холодноватыми фонарями глаз.
Чем ближе он приближался, тем отчетливей я ощущал холод, тишину, озноб и распространяемую вокруг этим созданием ауру панического ужаса. Но я вовремя вспомнил о том, что я кот вовсе не самый обычный. А уж если об этом зашла речь, то обычность кота неизмеримо далека от обычности человека. У самого преобычного кота в жизни бывает столько приключений, что и не снилось какому-нибудь бесхвостному экстремалу от спорта, не говоря уже о стандартном мальчике или девочке из офиса в центре. Это, прежде всего потому, что приключение любой кошки начинается еще до самой кошки. Оно ей, так сказать, предшествует, предваряет, и создает нужное хвостатое и усатое, чтобы реализовать себя должным образом.
Так и мое приключение когда-то выбрало меня, позвало, нарисовало мне шерсть, когти, усы и длинный хвост, и, только когда оно устало рисовать, я наконец, родился.
И сейчас передо мной явно была часть того великого, для которого я был рожден. Я чувствовал это!
И тут совсем рядом взорвалась лаем невоспитанная псина, которая, видимо, вырвалась от своего хозяина и добежала сюда. Это было совсем не по плану! Мой противник развернулся, демонстрируя непостижимую ловкость: насколько обманчиво медленными были шаги твари, настолько же стремительными оказались попытки изловить злосчастную собаку, но она, изрыгая дикий лай и клочья пены изо рта, продолжала и продолжала отскакивать.
— Эй, сэр, вы отнимаете моего противника! — крикнул я и, собравшись в пружинку, совершил длинный красивый прыжок с лысой головы статуи вперед, прямо на спину твари. Она взвыла, и я, терзая ее когтями и не решаясь впиться зубами, издал громогласный, душераздирающий боевой мяв. Голос у меня, признаться, достаточно противный. Все так говорят! И я, как и все коты, умею орать именно в той дивной тональности, от которой даже самые терпеливые из бесхвостных впадают в раж. Да и твари мой деморализующий клич не пришелся по нраву.