Новые горизонты. Не слепой часовщик

Просветов Леонид

В действительности, нам очень мало известно о цветоощущении у тюленей, и говорить о том, что белый цвет помогает белому медведю стать незаметным на снегу, объективно можно только тогда, когда мы говорим о человеческом цветоощущении. Другие живые существа пользуются зрением гораздо меньше, чем человек, а опасность определяют, полагаясь на чутьё, которое в современной зоологии сводится к способности ориентироваться по запаху, но вполне вероятно это совершенно иная способность, но об этом уже далее в самой книге.

Чтобы понять, в чем кроется причина того, почему медведь белый, можно посмотреть на одну любопытную птицу – белую или полярную сову. Википедия безапелляционно утверждает, что белое оперение полярной

совы маскирует её на фоне снега, – казалось бы, как тут поспоришь, но это если не думать…

Сова – хищник, у которого в природе нет естественных врагов, поэтому, если быть в логике Ричарда Докинза, можно предположить, что белая сова имеет белый цвет для того, чтобы маскироваться во время охоты, но белая сова – ночная птица, хотя и большую часть охотничьих вылетов она совершает в утренних или вечерних сумерках. Маскироваться ей надо на фоне ночного или сумеречного неба, а не снега, когда она атакует свою жертву с воздуха. и вот тут получается, что белый цвет ночью виден лучше всего, он её явно не маскирует, а совсем наоборот, демаскирует. Выбирать белый цвет для маскировки ночью – это самая безумная затея, и всё-таки она белая!

Основной ареал обитания белых сов – это тундра, которая белая только зимой, а летом она совсем не белая, а зелёная, и тем не менее, белые совы не умирают с голоду – им белый цвет вообще никак не мешает охотиться на фоне зелёной тундры, а значит, цветовая маскировка хищникам не нужна. В отличие от человека, животные, на которых они охотятся, вполне вероятно, вообще не видят её, и к естественному отбору их цвет не имеет никакого отношения.

Всё рассуждение о цвете животных меня приводит к мысли о том, что естественная наука, которой служит Ричард Докинз, изучает не окружающий нас мир, а мир, который видит человек, и такой, каким его видит человек. Само наличие в животном мире столь ярких примеров, как лиса, зебра или белая сова, не вписывающихся в теорию естественного отбора, но, тем не менее, успешно выживающих в окружающем их мире, говорит о том, что их окрас – это не средство маскировки или выживания, а то, чем их наделяет воображение человека.

И если человек в своём сознании наделяет окружающих его живых существ цветом, то исследование цвета живых существ может привести к ответу только на один единственный вопрос: почему человек видит мир именно так?

С этого вопроса начинается дорога к следующему допущению – возможно, мир устроен не так просто, как пытается его представить и описать естественная наука.

На вопрос естественного отбора можно посмотреть и с другой стороны. Белый медведь – существо, несомненно, прекрасное, хотя «слепому часовщику» это должно быть совершенно безразлично, и идеально приспособленное к охоте на тюленей в условиях Северного полюса, но любому микроорганизму гораздо легче выжить в тех же условиях, производя потомство, измеряемое тысячами, возможно, даже ежедневно, и с точки зрения естественного отбора превосходящее белого медведя по всем своим качествам.

Первые бактерии появились, вероятно, более 3,5 млрд лет назад и на протяжении почти миллиарда лет были единственными живыми существами на нашей планете. Некоторые виды бактерий выживают при температуре +90 С, другие выживают на высоте до 30 км над уровнем земли. Существуют бактерии, способные к фотосинтезу, им даже нет необходимости добывать себе пропитание, чтобы выжить. При таких способностях, с точки зрения прогресса и естественного отбора, все виды живых существ должны стремиться эволюционировать до уровня бактерий, самых приспособленных к жизни на земле живых существ.

Рассуждая в логике гипотезы о развитии видов живых существ, бактерии должны были бы оставаться единственными обитателями планеты Земля, если бы их развитие зависело исключительно от требований естественного отбора, им просто было незачем усложняться. Микромир

живых существ, в котором есть свои травоядные и хищники, который подчиняется своим собственным законам развития и существует в параллельной с нами реальности, гораздо менее зависимый от изменений внешней среды, чем млекопитающие, существующий вне времени и, вероятно, даже не подозревающий о нашем существовании, является идеальной сбалансированной системой, не требующей никакого дополнительного развития.

Вопрос, – для чего простейшему микроорганизму, идеально приспособленному к среде обитания, имеющему огромнейшие возможности по размножению и распространению на планете Земля, превращаться в белого медведя, – который должен был бы стоять первым среди вопросов, на которые стоило бы ответить при анализе теории эволюции, Ричард Докинз, как в книге «Слепой часовщик», так и в последующих книгах, обходит молчанием.

Превращение микроорганизмов в сложноорганизованные виды представляется точно таким же практически невероятным событием, как и превращение неживой материи в живую. Совершенно очевидно, что повинуйся развитие живых существ действительно естественному

отбору, их развитие шло бы не от простейших к высшим, а, наоборот, по пути упрощения структуры и повышения выживаемости. Иными словами, отвечай за развитие видов «слепой часовщик», они просто никогда бы даже не возникли, а наш мир, очень может быть, существует не благодаря, а вопреки естественному отбору.

В действительности, если заглянуть в историю возникновения теории эволюции, то оказывается, что книга Чарльза Дарвина «Происхождение видов» была опубликована в 1859 году, а микробиология получила своё развитие лишь в 1880-1890 гг., то есть на 20—30 лет позже. Её развитие было связано с работами Роберта Коха, создавшего новые методы и общие принципы ведения исследовательской работы в этом направлении, на момент создания теории происхождения видов у Чарльза Дарвина просто не было достаточных знаний, чтобы его теория была больше приближена к действительности. Знай Дарвин, что микроорганизмы гораздо лучше приспособлены к окружающей среде, чем прочие живые существа, мы бы сейчас вполне вероятно жили в мире под властью теории регресса живых существ и той идеи, что вирусы являются вершиной эволюции.

Однако, границы нашего незнания простираются гораздо дальше, чем мог бы даже предположить Чарльз Дарвин. Если во времена Чарльза Дарвина даже микромир живых существ был совершенно не известен, то что говорить о таких областях знаний, как квантовая теория поля, и о том, что в соответствии с современными научными представлениями о физике Вселенной, вещество – это в действительности всего лишь одна из форм материи, которая обладает массой покоя, в отличие от некоторых типов полей, таких как, например, электромагнитное. и если это так, то чего стоят все представления о теории эволюции, построенной на идее о случайном превращении неживой материи в живую, если даже знания о матери уже давно совершенно иные, чем те, на которые опирались теоретики происхождения жизни на Земле в XIX веке.

Мы давно заблудились и потерялись в мире, который окружает нас. Современные исследователи точно так же ограничены в своих знаниях об окружающей действительности, но ещё и ограничены в своих выводах рамками допустимого в границах академических теорий. Современная наука из инструмента познания превратилась в новую религию, где определяющим является авторитетное мнение, а не анализ накопленных фактов. Со стойкостью религиозных фанатиков современные научные деятели доказывают всем, что ничего, помимо того, что они знают об окружающем нас мире, нет и быть не может, а наука в их руках из метода превратилась в догмат веры, в которой гипотеза Чарльза Дарвина превратилась в священное писание, отступление от которого обрекает на отлучение от науки и получение клейма «ненаучно».