Новые Миры Айзека Азимова. Том 5
Шрифт:
— Я буду рад помочь, доктор, но все это не так сложно, как вы думаете. Работа, в сущности, уже сделана.
— Уже сделана?
— На Земле веками жили композиторы. Они ничего не знали об энцефалограммах, но они старались изо всех сил придумать такие мелодии и ритмы, чтобы люди непроизвольно притопывали ногами, чтобы мускулы у них сокращались, лица расплывались в улыбке, на глаза наворачивались слезы, а сердца бились сильнее. Эти мелодии ждут вас. Как только вы определите контрритм, вам останется лишь подобрать к
— Именно так вы и поступили?
— Конечно. Что может вывести вас из депрессии лучше, чем гимн возрождения? Для того их и писали. Их ритмы заражают вас радостью и энергией. Возможно, это ненадолго, но, если использовать их для усиления нормальных биоритмов мозга, эффект должен быть стократным.
— Гимн возрождения? — Доктор Крей смотрела на него во все глаза.
— Ну конечно. В данном случае я использовал самый лучший. Я прописал ей «Когда святые маршируют».
Он начал тихонько напевать, отбивая пальцами ритм; и с третьего такта доктор Крей подхватила аккомпанемент, постукивая по полу носком туфли.
Старый-престарый способ
Old-Fashioned
Старый-престарый способ
Бен Эстес знал, что скоро умрет, и чувствовал себя ни на йоту не лучше от сознания того, что смерть вот уже несколько лет была его постоянным спутником. Такая уж у звездных старателей работа — их жизнь никогда не бывает легкой. Короткой — почти наверняка, а вот долгой и радостной — дудки!
Конечно, всегда есть шанс откопать что-то интересное, даже нарваться на месторождение драгоценных камней или металлов, и обеспечить себя до конца дней, но такое случалось редко, очень редко. А вот то, с чем столкнулся он, Бен Эстес, наверняка превратит его в мертвеца.
Харви Фюнарелли тихо застонал на своей койке, и Эстес, поморщившись от боли в противно скрипнувших мышцах, обернулся. Да, туговато им пришлось. То, что он, Бен, не получил таких тяжелых травм, как Харви, было чистой случайностью. Просто Фюнарелли оказался ближе к точке удара, вот и расшибся почти в лепешку. Бен с угрюмым состраданием посмотрел на приятеля и спросил:
— Ну как ты, старина?
Фюнарелли снова застонал, пытаясь подняться.
— Кажется, все суставы вывернуло наизнанку, — проворчал он. — Не удивлюсь, если теперь смогу ходить только коленками назад. Во что это мы врезались?
Слегка прихрамывая, Эстес подошел к другу.
— Не вставай, Харви, не надо, — попросил он, видя, что тот собирается спустить ноги с койки.
— Ничего, — кряхтя, ответил Фюнарелли. — Я, кажется, смогу подняться. Дай только руку. О! Больно, черт! Наверное, ребро треснуло. Потрогай-ка вот здесь, только осторожно. Так что все-таки случилось, Бен?
Эстес махнул в сторону главного иллюминатора. Фюнарелли, опираясь на плечо друга, с трудом подошел к нему и выглянул наружу. Вокруг мерцали бесчисленные звезды, но астронавт не удостоил их даже беглого взгляда. То, что его интересовало, находилось гораздо ближе и было скоплением каменных глыб разных размеров, плававших в пространстве подобно рою сонных ленивых пчел.
— Ну и ну! — произнес Фюнарелли. — Такого я еще не видывал. Что они тут делают?
— Плавают себе в аквариуме, что же еще? Должно быть, это осколки крупного астероида. Видишь, они все еще кружатся вокруг разрушившего этот астероид объекта. А теперь и мы вместе с ними.
— А что это за объект?
— Вот, смотри! — Эстес указал рукой туда, где в кромешной тьме изредка вспыхивали мелкие голубые искорки.
— Ничего не вижу.
— Неудивительно. Это «черная дыра».
— Да ты, видно, спятил, старик! — дрожащим голосом воскликнул он.
— Ни капельки. Ты же знаешь, что «черные дыры» могут быть самой разной величины. Масса этой, например, приблизительно равна массе большого астероида. Так я, по крайней мере, предполагаю. Мы ведь крутимся вокруг нее как на веревочке. А кроме «черных дыр», в космосе нет ничего, что способно удерживать крупные предметы на орбитах и при этом оставаться невидимым.
— Но ведь никаких сообщений…
— Знаю. Эту дрянь можно обнаружить, только напоровшись на нее. Так что мы открыли первую во Вселенной «черную дыру», с которой человек реально рискует войти в прямое взаимодействие. Прими мои поздравления. Вот только лавров нам пожать не удастся. Разве что посмертно…
— Скажи, наконец, что стряслось?
— Мы подлетели слишком близко, и нас раздавило приливным эффектом.
— Каким еще приливным эффектом?
— Я, знаешь ли, не астроном и поэтому могу объяснить, лишь как сам понимаю, согласен?
— Валяй, объясняй…
— Тут все дело в гравитации. Даже если общая сила притяжения такой штуки, как эта, мала, к ней нельзя подходить слишком близко, потому что тяготение приобретает интенсивный характер. Интенсивность его убывает с увеличением расстояния так быстро, что если к «дыре» подходит, например, корабль, то его нос притягивается гораздо сильнее, чем кормовые отсеки, и корабль как бы растягивается. Чем ближе и больше объект, тем эффект сильней, ясно? Даже твои мускулы — и те растянулись. Хоть кости-то, слава Богу, целы…
— Я в этом вовсе не уверен, — пробормотал Фюнарелли с гримасой боли на разбитом лице. — Ну, чем еще порадуешь?
— Все топливо до грамма ушло на экстренное торможение. Корабль хоть и отошел немного от «дыры», но все равно прилипли мы намертво.
— И не можем попросить помощи?
— Не можем. Аппаратура связи поломана.
— Ну и что нам теперь делать?
— Ждать. Ждать смерти, дружище. Больше ничего…
— Да… хорошенькое дело.