Новые небеса
Шрифт:
– Заинька, - Кельм обнял ее за плечи. Ивик благодарно прижалась. Как здорово, что он пригласил ее сюда. Ивик ни разу не видела Эрмина, но переживала, конечно, о его судьбе, он ей уже казался почти родным. И вообще... музыка... концерт... с Кельмом. Давно они уже никуда вдвоем не выбирались. Собственно, как вышли из атрайда, так и не выбирались...
Внезапно зал поднялся в едином порыве, и вся эта масса шатнулась вперед, к сцене. Кельм удержал Ивик за плечи.
– Пусть скачут. Мы тут и увидим, и услышим.
В самом деле, они сидели сзади на возвышении, и людская масса впереди не мешала им видеть сцену. Куда уже вышла группа "Небо". Кели - Ивик сразу узнала ее, хотя девочка повзрослела и похорошела. До неузнаваемости. Она была одета совсем не так уж кульно... хотя если подумать, может быть, это и есть самая кульность, та фишка, которую Ивик пока еще просечь просто не может. Вовсе не полуголая, как все девицы здесь, а в сверкающем серебристом комбезе, будто в броне. И еще у Кели были длинные волосы. Что уж совершенно не кульно - а она вот вышла, смелая такая и независимая, с длинными, некрашенно-светлыми болтающимися по плечам лохмами. А парни за ней - с короткими стрижками, и наверное, оттого они немного напоминали гэйнов. И потом Ивик увидела Эрмина. Именно таким она его и представляла. Он стоял чуть в сторонке со своим клори и деловито подтягивал струны. Он был единственный на сцене черный, черноволосый и в темном комбезе, и контрастировал с остальными, блондинами и одетыми в светлое. Кели тем временем махала руками, орала и проделывала все то, что нужно было публике.
Потом Эрмин заиграл.
Толпа затихла разом. Ивик вцепилась в руку Кельма. Гэйн играл, и мелодия рвалась из его рук, веселая, бурная, и непобедимая. Он умел это делать. Еще молчали все остальные инструменты, не было вокала, а этот мальчик играл так, что заполнял собой зал, интернат, весь мир, приковывал внимание, заставлял замереть.
Заставлял расправить плечи, и выпрямиться, и ничего, никогда не бояться...
Он играл так, как будто никогда в жизни не был в атрайде, и не корчился от боли, и не лежал там связанный, униженный, измученный... Он играл так, может быть, именно потому, что все же когда-то был там.
И потом он закончил соло, и сделал плавный переход, и вступила ударная установка, и клавиши, и тут же Кели, вцепившись в микрофон, запела. Голос у нее был рейковый - резкий и звонкий, пронзающий до боли в ушах.
Ты живешь в протухшем мире,*
Сбрось его, шагни пошире,
Бьет прибой,
Будет сталь твоя одежда,
Позовет тебя надежда,
За собой,
Встань, сорви со лжи заплаты,
Растопчи свой век проклятый,
Зов зари,
Стань бойцом, одетым в латы,
Стань восставшим, стань крылатым,
И умри!
О Боже, подумала Ивик. И еще - шендак. Так не бывает. Они же тут все к чертям перевернут. Так же нельзя петь. Просто нельзя. Толпа бесновалась впереди. Ребята сходили с ума. Я бы тоже сошла с ума. Она не заметила, как оказалась на ногах, и Кельм рядом с ней - сидеть было просто невозможно.
Кели и Эрмин вели за собой остальных. Музыка была богатая, явно Эрмин и постарался, сам написал, сам сделал аранжировку. Худенький парнишка рядом с ним, кажется, Энди, то старательно выдувал мелодию на флейте, то брал в руки другие инструменты, незнакомые Ивик, что-то звенящее, гремящее, ноющее. Он же участвовал в подпевках. Еще один клорист, сумрачный и полноватый, перехватил инициативу и выдал вполне полноценный аккомпанемент, а Эрмин, лишь слегка перебирая пальцами струны, запел:
Так было и есть, а выбора нет*,
Попятишься - лопнет нить,
Ты чувствуешь правду, видишь свет,
Не хочешь заживо сгнить,
Так было и есть - страшна игра,
И быстротекущи дни,
Ты чувствуешь боль, ты знаешь страх,
Но ты сильней, чем они.
Ты сделаешь выбор - час придет,
А с ним наступит пора.
И в дверь позвонят - проверить твое
Умение умирать.
*Ал.Зимбовский
У Келиан оказалась еще к тому же неплохая сценическая пластика - и как они умудрились поставить все это, всего за одну зиму? Впрочем, разве это задача для гэйна, для профессионала, вероятно, он и в Дейтросе занимался чем-то таким...
Стоило музыке оборваться, зал сходил с ума - визжали, кричали, свистели, стучали, грохот напоминал поле боя, Ивик вжималась в Кельма покрепче, и лишь новые аккорды заставляли зал утихнуть.
Концерт продлился за полночь, зал все не отпускал свою новую сенсацию, ребята казались уже измочаленными, пот сверкал на лицах, и наконец каким-то образом все кончилось. Народ все еще толпился у сцены, но уже как-то вяло, а музыканты исчезли.
– Пойдем, - шепнул Кельм. Она взглянула на него и стала пробираться к сцене.
Сейчас, в толкотне, ей мог представиться самый удобный шанс поздравить Кели с дебютом и незаметно передать Эрмину флешку, на которой была записана информация для него, полученная на прошлом сеансе связи - в основном письма от родных и друзей из Дейтроса.
В эту Пасху Марк вдруг вспомнил Ивик.
Она уже почти не вспоминалась. Давно. Иногда что-то писала оттуда, и он отвечал.
А тут приехали дети. Ивик почти всегда могла выбраться с Тримы на большие праздники - на Пасху, Рождество, иногда День Памяти. И они тогда бывали вместе, как в старые времена, только теперь уже между ними лежало слишком много невысказанного, неприятного, Ивик то и дело дулась непонятно из-за чего, Марк не знал, как на это реагировать.
То есть понятно, что ее обижает - она ведь говорила об этом прямо. Но Марк не знал, что с этим делать. Бросить Тиги? Это совершенно невозможно. Но с Тиги он не встречался, когда Ивик была здесь. Эти дни принадлежали только ей, ему, детям.
А теперь ее здесь больше не было. Она в Дарайе, а туда уходят, считай. что навсегда. Ни отпусков, ни выходных. Они все с этим смирились, но вот в Пасху почему-то было больно.
Может, потому что раньше с ней было слишком уж хорошо.
Мальчишки убежали в компьютерную, у них теперь на весь дом оборудована комната, и там два эйтрона выделены для игр, там постоянно - в каникулы, конечно - торчат детишки. И подростки, как Шет и Фаль. А в детстве Марка было немыслимо использовать эйтроны для игр или для связи, например. Мало их было...
Миари была грустная. Сидела и перечитывала последнее письмо Ивик. Ивик писала много, особенно детям. Миари свое письмо отцу даже не показала, да он и не настаивал. А вот ему Ивик почти ничего не сообщала. Жива, здорова, работает по-прежнему в этой ужасной Колыбели, погода у них хорошая.
Марк ушел на кухню, посмотреть, как там пирог. Миари тоже кое-что испекла, но основную часть он делал сам. Вот только - для кого? Детям, кажется, ни сам он не нужен, ни все эти пироги, ни пасхальные традиции - поход в церковь, прогулка... раньше они в Медиану еще выходили. А теперь - какая Медиана?