Новые рифмы (стихи)
Шрифт:
Он остановится у рыбного,
где краб карабкает аквариум
с повязкой на клешне, и на него
похожий клерк в другом окне угрюм.
А дальше нищий, или лучше - ком
тряпья спит на земле, ничем храним,
новорожденным спит покойником,
и оторопь листвы над ним.
Жизнь, все забыв, уходит заживо
на то, чтобы себя поддерживать,
и только сна закладка замшево
сухую "смерть" велит затверживать.
Прощай,
постелено, а ты давай иди
и с голубями чуть поклюй пшено,
живи, меня освободи.
1 мая 2002
Колыбельная
Ире Муравьевой
Через ихние боязни,
от столба к столбу
верстовому праздник жизни
тянешь на горбу.
Как до тех, смотри, дойду вон,
дотяну мешки,
станет праздник жизни явен,
зашуршат смешки
по песку, и грянет ливень.
Щедростью в раю
будет сон твой обусловлен,
баюшки-баю.
А потом, когда на площадь
вывалит толпа,
перестанут вовсе слушать,
радость торопя.
Через дохлые заветы
ослику тащить
упразднение зевоты,
цирк бродячий жить.
Заподозрит меня ражий
дурень, что таю
я неправду, мой хороший,
баюшки-баю.
Только ты не слушай дурня.
Искренен ли я,
не ему судить в позорне
душной бытия.
Не ему судить, в пекарне
выпекая чушь
благонравственности, в скверне
скуки - не ему ж!
Тянешь? Тянешь. Ну и ладно.
Пусть они свою
жить попробуют прилюдно,
баюшки-баю.
6 мая 2002
Гольдберг. Вариации
(Шахматная)
3.
Он сгоняет партишку сейчас
с мной, ребенком,
он сгоняет партишку, лучась
хитрым светом, косясь и лукавясь,
Смейся, смейся, паяц, - он поет, в его тонком
столько голосе каверз.
Он замыслил мне вилку, и он
затаится,
и немедленно выпрыгнет конь
из-за чьей-то спины со угрозой,
Шах с потерей ладьи восклицает, двоится
мир, и виден сквозь слезы.
Гольдберг, что бы тебе в поддавки
не сыграть бы,
нет, удавки готовишь, зевки
не прощаешь, о, Гольдберг коварист,
Заживет, заживет, - запевает, - до свадьбы,
он и в ариях арист.
Он артист исключительных сил,
он свободен,
а с подтяжками брюки носил,
а пощелкивал ими, большие
заложив свои пальцы за них, многоходен,
Гольдберг, Санта Лючия!
17 мая 2002
Гольдберг. Вариации
(День рождения)
4.
Но булочки на противне,
но в чудо-печке,
но с дырочками по бокам,
сегодня будет в красном, Гольдберг, рот вине,
на пироге задуешь свечки,
взбивалкою взобьешь белок белкам.
Тем временем я с мамою
из дома выйду
и - на троллейбус номер шесть,
и душу, Гольдберг, всполошит зима мою,
такая огненная с виду
и вместе черная. Я, Гольдберг, есть.
Я знаю кексы в формочках,
мой Бог, с изюмом,
раскатанного теста пласт,
проветриванье кухни знаю, в форточках
спешащие с нежнейшим шумом
подошвы, приминающие наст.
На площади Труда сойти,
потом две арки,
прихожей знаю тесноту,
туда я посвечу, а ты сюда свети,
какие гости! где подарки?
морозец! ну-ка, щечку ту и ту!
А вот и вся твоя семья,
ты посередке, обе с краю.
Все есть, все во главе с тобой.
А кто сыграет нам сегодня, Гольдберг?
– я,
сегодня я как раз сыграю,
а ты куплеты Курочкина пой.
20 мая 2002
Илиада. Двойной сон
В сон дневной уклонясь
благотворный,
на диване в завешенной
комнате,
где забвения краткого угли нас
греют, и предстает жизнь иной
и бесспорной,
там проснуться как раз
ранним летом,
внутри сна, на каникулах,
двор в окне
его держит полукругом каркас
лип, и мальчиков видеть в бликах,
в дне нагретом.
Солнце видеть во сне,
копьеносных,
кудреглавых и вымерших
воинов,
спи все дальше и дальше, и ревностней
убаюкивай себя в виршах
перекрестных.
Лук лоснится, стрела,
перочинный
ножик всласть снимает кору,
десятый
год осады мира тобой, и светла
неудвоенной жизни пора,
беспричинной.
Сладко спи под морской
шум немолчный,
покрывалом укрытая
шелковым
жизнь, не ведающая тоски мирской.
Длись, золотистость игры тая,
сон солнечный.
Там Елена твоя,
с вышиваньем,
за высокой стеной сидит,
юная,
и в душе твоей еще невнятная,
но - звучит струна, своим грозит
выживаньем.
Или лучше, чем явь,
краткосмертный
сон?
– одно дыханье сулишь
чистое.
Облака только по небу и стремглавь,