Новые волны
Шрифт:
Я переместил файл в корзину. Купил билет на самолет до Нью-Йорка. Работу я так и не нашел, но собирался разобраться с этим, когда прилечу. К тому же не так уж и важно, где быть безработным.
В итоге склонность Марго к спорам в офисе «Нимбуса» обернулась против нее. По крайней мере, так считала сама Марго. Независимая компания провела исследование демографических характеристик пользователей «Нимбуса» и обнаружила, что среди них необычайно много афроамериканцев.
– Можно назвать их «черными», – сказала Марго.
Мужчина из консалтинговой фирмы – а их было двое, оба высокие белые блондины лет тридцати – сказал, что им комфортнее называть
Марго настаивала:
– «Черные» – более инклюзивное понятие.
Ее проигнорировали. Но результаты исследования шокировали директоров «Нимбуса», в большинстве своем белых. Сервис, который они создали, использовался людьми, преимущественно не похожими на них. Стало ясно, что это воспринято негативно. Это была проблема, и они пытались найти слова, чтобы ее объяснить.
Марго, естественно, заключила, что «Нимбусу» нужно работать над свойствами, которые больше привлекают черных людей. Компания должна нанять больше черных менеджеров по продукту, черных программистов, может, даже черных руководителей. Участники совещания, в основном белые, не приняли предложение Марго благосклонно, скорее оно стало для них оскорблением. Финансовый директор, британец лет пятидесяти, прежде работавший в банке, сообщил Марго с той снисходительностью, которая только усугублялась британским акцентом, что «Нимбус» начинает новый раунд финансирования, а продукт, который понравился афроамериканцам, «всего лишь двенадцати процентам населения США, если вы помните», никогда не понравится инвесторам.
Генеральный директор, еще один белый мужчина, попытался смягчить удар, заявив, что афроамериканцы в целом беднее остального населения, а следовательно, это менее ценная демографическая группа, чем те, кто обладает более высоким располагаемым доходом.
Второй консультант пролистывал слайды, чтобы подвести к выводу. Если пользовательская база «Нимбуса» будет расти только в секторе афроамериканцев, бизнес разорится через шесть месяцев.
И тут Марго понесло. Она встала с места и начала кричать – в голосе звучало разочарование, недоверие, возражение. Одно дело говорить, что черные люди менее ценны, чем все остальные. Для нее обиднее было услышать, что черные люди не достойны технологий.
Выйдя с совещания, Марго нашла меня на рабочем месте и попросила пройти с ней в коридор за пределами офиса. Когда мы скрылись от сотрудников «Нимбуса», Марго обняла меня и начала всхлипывать. Я еще не понял, что случилось. Она только повторяла: «К черту эту работу», снова и снова. Я неловко гладил ее плечи и говорил, что все наладится. Марго вжалась лбом в мое плечо, и мы обнялись крепче. Мы никогда прежде не обнимались, и я удивился, насколько естественным это ощущалось. Ее плач длился недолго, максимум минуту, и, закончив, она отступила, поблагодарила меня и направилась в туалет привести себя в порядок. Я остался там, пораженный ощущением близости, не понимая, что произошло.
На Марго написали несколько жалоб в отдел кадров за срыв совещания. Некоторые сочли ее тон неуважительным и враждебным, другие заявляли, что ее поведение было агрессивным, особенно по отношению к белым людям в офисе. После того как Марго наконец отпустили, само событие нигде не упоминали. Словно ничего и не было, кроме «припадка» Марго на рабочем месте.
– Может, так оно и было, – сказала она. – Ничего ведь теперь не докажешь.
Так выглядит расизм на работе. Его можно почувствовать всем своим естеством – головой, сердцем, нутром, – но никогда не сможешь доказать. И даже это не самое худшее. В баре, всего за несколько часов до того, как мы пошли воровать пользовательские данные
– А что было делать? – задавалась вопросом Марго. – Вообще ничего не говорить?
Я не понимал, почему она спрашивает меня. Не существовало вселенной, в которой я знал бы ответ.
Я часто ходил в кино один. В Нью-Йорке легко быть одному, ведь тут так много людей. Сидишь в темном зале пару часов с незнакомцами. К тому же чем дольше я оставался в квартире, тем больше меня соблазнял ноутбук Марго.
Как и многие здания в городе, кинокомплексы на Манхэттене построены вертикально. План кинотеатра напоминает лабиринт эскалаторов. Легко купить один билет и провести остаток дня, заглядывая на показы других фильмов. Но оказывается, если смотреть по три-четыре картины за выходные, увидишь почти все, что идет в кино, даже в городе, в котором показывают все фильмы. Так что я начал их пересматривать. Не потому даже, что они мне нравились. Главное, пока я смотрел фильм, мог больше ни о чем не думать.
У меня мало что происходило на выходных, и я начал проводить в мультиплексе весь день. Как-то в субботу, проснувшись рано и не сумев снова заснуть, я направился прямиком в кино. Пришел в девять утра, за час до первого сеанса. Просто ждал снаружи, пока не впустили. Первым в программе стоял детский мультфильм, он меня не интересовал, но я все равно его посмотрел. Спустя полтора часа я прошмыгнул на историческую драму – я видел ее дважды, – а потом на новый боевик, который не видел, но уже пропустил первые полчаса. Когда он закончился, я обнаружил, что следом снова прокрутят его же, отсидел пропущенные тридцать минут и остался до конца. И опять я слонялся от зала к залу, пока не осталось сеансов. Вышел из здания в темноту. Поехал домой, а наутро повторил все заново.
Первый день в кино достаточно меня отвлек. Но на второй день я покинул кинотеатр с новым ощущением пустоты. Возможно, я просто был голоден, питаясь одним попкорном. Путь в подземке до дома, из Мидтауна до Астории, долог, а было уже за полночь. Все греческие рестораны закрыты. Я брел мимо малоэтажек. Большинство зданий в Астории относились к «довоенным» – этот термин я всегда находил странным, будто события происходили только до или после войны, единственной за всю историю человечества.
Придя домой, сразу заказал индийскую еду, которой с избытком хватило бы на двоих, решив проявить вежливость и угостить соседа. Но где-то в промежутке между заказом и доставкой он ушел. Я был благодарен за одиночество, хотя и не понимал почему, ведь я и так был один. Я не общался ни с кем уже много дней. И я съел все сам.
Причина, по которой люди не объедаются индийской едой навынос поздно ночью, – никто не хочет проснуться в четыре утра с ощущением, будто твой кишечник вот-вот разверзнется прямо в постели. Я бросился в туалет – к счастью, вовремя. Мне не хватило времени опустить стульчак, так что я неудобно устроился на краю унитаза, пытаясь не вспоминать, как давно я его чистил.
Я вернулся в постель, но не мог заснуть. Было темно, до рассвета оставалась еще пара часов. В квартире никогда не бывало комфортной температуры. В ней всегда стояла жара, даже зимой. Отопление контролировал комендант, который просто включал его на полную мощность, превращая все здание в липкую, влажную баню. Но летом было еще хуже. Я не накопил денег на кондиционер и каждую ночь лежал в кровати в поту. Ворочался. Таращился в телефон. Пытался натянуть одеяло на голову.