Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник)
Шрифт:
Пробравшись по низам, через несколько секунд Краб был уже в кубрике. Он забрался наверх между двумя шконками, а дневальный карась, приподнял их и пристегнул на цепи так, что Краб оказался спрятан, как бы посередине полузакрытой книги… Но многие офицеры уже знали эту годковскую уловку. Краб почувствовал, как нижнюю шконку приподнимают, отстегивают и сбрасывают вниз; он свалился на палубу больно ударившись локтем о рундук.
– Да вы что, совсем охренели! Карася нашли?! – Краб с деланным заспанным видом наехал на дежурного офицера.
– Что?!! Разговорчики! Тебя что, боевая тревога не касается?!! – заорал в свою очередь офицер, но видя несоображающее заспанное лицо «включившего дурака» матроса,
Краб возражать не стал и поспешил на ют. На подходе его перехватил негодующий Большой Зам: – Где был?!
– В кубрике спал, – ответил за Краба дежурный офицер.
– Оборзели! Боевую тревогу не слышат!.. Встать в строй!
Краб занял место среди невинных карасей. Пролетчики годки, выстроенные в центре «по диаметрали», с нескрываемой завистью смотрели на своего удачливого подельника. Краб, перемигиваясь с ними, одновременно отводил глаза от бедолаги лейтенанта, ходившего туда-сюда вдоль строя, безуспешно пытаясь вычислить своего обидчика.
Всех, кого прихватили, Большой Зам подверг репрессиям. К счастью, на «губе» свободных мест не оказалось. Поэтому одних отправили цистерны чистить, других перевели в БЧ-5, третьим зарубили отпуск или увольнение в запас на последний сход перенесли, а кое-кого (было и такое подозрение) развели на «стук». А на следующий день плавбазу с погрустневшим женским экипажем по настоятельнейшей просьбе Командира Оленя от ракетного крейсера убрали. От греха подальше.
Через двадцать лет Краб, уже старший лейтенант, в составе ОМОНа воевал в Чечне. Штабной полковник приказал остановиться на ночь в селе, расположенном в низине у подножья холмов. Место, проглядываемое и, при желании, простреливаемое со всех сторон.
– Мы же здесь будем как на ладони. Нас бы куда повыше или хотя бы вместе с соседним отрядом ОМОНА расположить, – возразил Краб. – Если что начнется, всё легче отбиваться будет.
– Вы, бойцы, тут друг от друга недалеко. Минут пятнадцать ходу. Если что, придете друг другу на помощь. Ничего страшного, – отмахнулся полковник.
– Ничего страшного, говоришь! Да ты сам под огнем хоть раз пробивался?! Да, ты эти «пятнадцать минут» четыре часа под обстрелом идти будешь! Людей терять!
Краб схватил штабиста за рукав: – Давай с нами на ночь, а? Заодно проверим, всё ли так, как ты говоришь…
Полковник стал суетливо оглядываться по сторонам, ища поддержки. Принимать настойчивое предложение Краба явно не входило в его планы.
– Да отпусти ты его, – махнул рукой подошедший майор ОМОНА, – пусть едет себе.
Краб разжал руку, и полковник, одернув рукав, поспешно ретировался.
Ночью Краб разместил своих ребят в подвале, а сам занял позицию наблюдателя на чердаке. Стоял сильный туман. В 4 часа утра, что-то подтолкнуло его. Он, привыкший доверять своей интуиции, прильнул к прибору ночного видения. Ничего. Только ночь и туман. Краб отпустил кнопку подсветки и терпеливо выждал положенные несколько секунд, прежде чем оторвать от лица нахлобучку прибора. Зеленая подсветка гасла медленно, и ещё свежа была в памяти история, когда один наш офицер поторопился и, осветив себе лицо зеленым светом «ночника» получил в лоб пулю чеченского снайпера. Краб положил «ночник» на место, но уже через секунду, что-то снова заставило его прильнуть к окуляру. Прямо напротив дома, где он расположился, у входа в село, чеченский боевик целил из ручного противотанкового гранатомета (РПГ) в пулеметное гнездо ребят из его команды. В задачу Краба, как наблюдателя, входило, не открывая огонь, дабы не раскрыть своего места расположения, дать по рации указания на цель пулеметчику. На этот раз времени на разговоры уже не было. Схватив лежавший всегда под рукой ручной пулемёт, Краб дал короткую очередь. Дух выронил РПГ и завалился набок. Начался бой. «Духи» шли напролом. Прямо через главные ворота. Бой продолжался полтора часа. В конце боя интуиция снова подтолкнула Краба к прибору ночного видения. … Метрах в ста от дома другой боевик старательно целился из РПГ прямо в чердак, где находился Краб… И Краб вдруг отчетливо понял, что на этот раз не успевает! Подчиняясь инстинкту самосохранения, мозг взял контроль на себя. Как на «Фокине»! – мелькнула мысль. В сознании всплыл угол чердака и люк с вертикальным трапом. И в тот самый момент, когда «дух» нажал на спусковой крючок, Краб «рыбкой» нырнул в отверстие чердачного люка… Когда он уже летел вниз головой, цепляясь руками за приставную лестницу, взрыв наверху оглушил его, и он ненадолго потерял сознание. В тот день Краб и его ребята «духов» из села выбили.
Недавно разговаривал с Крабом по телефону, ему как раз пришло на телефон сообщение. Деньги боевые перевели. Ежемесячная выплата за Чечню. 1,868 рублей 90 копеек. Почти 63 доллара в месяц! Капиталист…
Самоход
На гражданке, матрос, может делать всё что угодно! Главное, чтобы эта гражданка была не против!
(Флотский фольклор)
Летом 1986 года, перед первым выходом в море, ракетный крейсер «Адмирал Фокин» направили в сухой док для ремонта деталей корпуса. Крейсер медленно завели в огромный наполненный водой цементный отсек, а затем, закрыв шлюз, откачали воду. Корабль постепенно опускался всё ниже и ниже, пока не остался наконец сиротливо стоять на подставках на дне пустого дока, как в подарочной цементной коробке. Было несколько непривычно, глядя за борт, вместо привычной желтоватой, с тонкими мазутными разводами глади бухты Золотого Рога, видеть черную пустоту дока. Перевесившись через леера, мы как с обрыва, смотрели вниз, на дно, туда, где среди разного строительного хлама лежали чугунные змеи стравленных якорных цепей.
Рабочие облепили корабль строительными лесами и «грохотками», с методичным скрежетом стали сдирать с железного корпуса ржавчину и ракушки. Грохот внутри корабля стоял такой, как будто тебе на голову надели железное ведро и по нему кто-то елозит десятком другим напильников. Этот скрежет отдавался нескончаемой свербящей зубной болью, и от неё абсолютно некуда было деться. И на этом гремящем, неестественно выдернутом, как рыба из воды, корабле мы жили. Жили и днем и ночью. На берег нас спускали разве что в гальюн и то в сопровождении вооруженного штык-ножом конвойного.
Отсутствие воды за бортом сильно осложняло жизнь ещё и по другому поводу: годкам стало невозможно бегать в «самоход» (самовольную отлучку) в город, на свидания с местными красавицами… Раньше, при наличии воды, после отбоя годки раздевались, складывали робу в полиэтиленовый мешок и, нырнув голышом в мазутную водицу, вплавь добирались до недалёкого берега. Там, на стенке, в укромном месте, вытаскивали припрятанную «гражданку» (гражданскую одежду): джинсы, батники, рубашки… Переодевались. Теперь оставалось только пролезть через дыру в заборе – и в город. До центра Владивостока от завода рукой подать. Возвращались под утро. Спрятав «гражданку», снова переодевались в робу и ждали, когда экипаж выведут с корабля на утреннюю пробежку. А слиться с толпой, здесь уже дело техники. Увы, отсутствие воды за бортом нарушало налаженную схему…