Новый Библейский Комментарий Часть 2 (Ветхий Завет)
Шрифт:
28:19–27 Процветание. Трудолюбие — основное условие благоденствия (19). Но поиски материального благополучия или даже сносных условий существования нравственно порочными путями тщетны и обречены на провал (20—24). Как и в ст. 1 — 18, взгляд на проблему с позиции веры (25) углубляет учение о мудрости: поиски благополучия тоже могут разделить людей, а платить такую цену крайне глупо, потому ключ к достижению благоденствия — это доверие Богу. Полагающийся на собственные силы оказывается глупцом (26). Парадоксально, но отдающий получает в результате еще больше (27). По принципу контраста построены и ст. 24—26, где встречаются вместе противоположности: зло/грех, доверие, Бог, глупость и мудрость. Мудрость здесь снова окрашена в тона духовности и нравственности. Мудрость и доверие Богу вместе противостоят самонадеянности.
28:28 — 29:27 Власть и праведность. Здесь снова мы встречаем суждения о природе и плодах праведности и нечестия, в частности, о влиянии их на жизнь общества и его руководителей. Процветание праведных и отстранение от власти нечестивых в интересах всего общества (28:28; 29:2) и во благо самим нечестивым (29:1). Справедливый правитель укрепляет стабильность в стране (4) и способствует упрочению собственной власти (14). Влияние нравственно развращенных людей ведет к беспорядкам, отсутствию согласия среди людей (8—9), а если дела правителя свершаются в атмосфере лжи, то его подчиненные вольно или невольно вступают на этот путь (12). Необходимо осознать, что возвышение и падение часто сопутствуют одно другому (23). Правители должны быть особо внимательными к нуждам людей (7). Праведность идет рука об руку с мудростью и приносит радость (3), помогает осознать необходимость самоконтроля (11), дисциплинирует (15, 17, 19) и возбуждает отвращение к злым деяниям (27).
Правители должны противостоять нечестивому, который не проявляет заботы о нуждающихся (7), и одновременно поддерживать непорочного, когда тот подвергается нападкам (10, 27), а также обличать тех, кто опрометчиво дает волю своим чувствам (20, 22) или лестью губит друга (5). Но все они в итоге получат по заслугам (6, 16).
Мудрость и нравственные идеалы правителя, реализуемые в обществе, как и другие аспекты мудрости и морали, рассматриваются здесь через призму веры. Напоминание о том, что Бог — Творец и угнетенных, и угнетателей, для одних представляется утешением и поддержкой, а для других вызовом (13). С богословской же точки зрения, оно подтверждает обетование царю, что справедливое отношение к бедным послужит укреплению его власти (14).
Стабильность общества зависит от способности его членов воспринимать откровение свыше и от их послушания закону (18). Откровение — это термин, указующий на пророческое учение о Боге, Его воле и намерениях (ср.: Ис. 1:1). Фраза без откровения свыше здесь означает игнорирование Божьего слова (факт существования откровения не препятствовал людям отвергать предписанные им ограничения, как свидетельствуют об этом пророки). Это изречение в притчах стоит особняком, здесь закон и пророки составляют единое целое как ключ к благословению и упорядоченному устройству общества (в ст. 18 обе части в совокупности подразумевают «благословение соблюдающему закон»).
Это замечание побуждает нас рассматривать слово понимает в ст. 19 в смысле духовного разумения (см.: 28:1—18). Конец этого стиха указывает, что духовного–то разумения здесь и нет. Существует соблазн сделать таких людей, как вожди и правители, средоточием нашего страха или, наоборот, нашего доверия, нашего упования на их действия и справедливость, вместо того чтобы иметь страх Божий и на Господа возлагать все упования и надежды, ибо Он — Верховный источник всех благословений (26–27).
Примечания. Ст. 3 перекликается со ст. 2: радует — веселится. Здесь подчеркивается, что мудрость, как и праведность, может быть источником радости для людей. 24 Соучастник не может выступать в качестве свидетеля, а поскольку он не сообщил о преступлении, то должен разделить вину с преступником (ср.: Лев. 5:1).
30:1—33 Слова Агура
30:1—9 Вступление. Мы ничего не знаем ни об Агуре, ни о Иакее, Ифииле и Укале (1), разве только можем предположить (см. коммент. к 31:1), что они не были израильтянами. Эта таинственность привлекает особое внимание к посланию Агура (2—4). Мы уже отмечали, что в притчах преимущественно рассматриваются нравственные нормы практического поведения и отсутствуют поучения обобщающего плана на тему жизненного устройства и деяний Божьих, тогда как и это все не лишено таинственности, причем в гораздо большей степени. Здесь эта мысль выражена совершенно отчетливо. Поначалу может создаться впечатление (2—3), что проблема состоит в отсутствии у Агура высокого интеллекта, но уже в ст. 4 становится очевидной ироничность его вступительного высказывания. Он единственный, кто открыто объявляет о своем невежестве, о том, что он, как всякий смертный, не в силах проникнуть в тайны мироздания Божьего.
Ирония на этом не кончается. В ст. 1 его высказывания названы вдохновенными изречениями, то есть речь как будто идет о словах пророческих, от Бога (ср., напр.: Ис. 13:1), и вместе с тем еврейское слово масса (изречение) может означать название страны на Аравийском полуострове, которая упоминается в Быт. 25:14. Эта ироничность звучит и в ст. 5—6. Хотя Агур и полагает, что ни он, ни кто–либо другой не привнесли небесных знаний на землю, он в то же время подразумевает, что есть слова от Бога, и эти слова особые — чистые и абсолютно надежные, и их надлежит принимать, ничего не прибавляя и ничего не убавляя.
Вступление завершается молитвой Агура, в которой он просит Бога избавить его от лжи и суеты, а также от двух крайностей в жизни: нищеты и богатства, потому что он видит опасности, таящиеся в них. Он напоминает нам, что когда в притчах говорится о богатом и бедном, — а эта тема многократно повторяется в книге, — то речь идет не только об этих двух группах людей, ибо большинство принадлежит как раз к промежуточному социальному слою. Агур хотел бы быть среди этого большинства. Благоговейное понимание тайны жизни и тайны Божества (Агур называет Бога израильским именем Яхве) сближает его с Екклесиастом (см.: Екк. 7:16–18).
30:10—17 Высокомерие. Здесь выделяются три близких по теме группы изречений. Тема проклятия связывает изречения в ст. 10 и более «длинные рассуждения» в ст. 11–14. В ст. 10 высказывается предостережение против вмешательства в дела других людей, так как это может обернуться против того, кто это делает. Далее в 11 — 14 каждый стих описывает категорию людей, которые подлежат осуждению из–за своей самонадеянности и высокомерия. Эмоциональное напряжение внутри каждого изречения как бы нарастает и часто достигает кульминации в конце стиха; а ст. 14 вдвое длиннее других, в конце его наблюдается обратный скачок к ст. 7–9, где говорится о нищете, хотя и другими словами. Далее ст. 15а, говоря о ненасытности человеческой натуры, плавно перетекает в ст. 15б—16, тогда как ст. 17 возвращает нас по кругу к началу, к ст. 10.
30:18–33 О четырех вещах. Упоминание о трех и четырех «ненасытимых» в ст. 15б—16 предваряет четыре притчи (18–33), где тоже используется прием «числового параллелизма» (см. также: 6:16—19). Кульминация в первой из них (18—19) приходится на последний из перечисленных путей: на путь «мужчины к девице», который имеет нечто общее с таинственностью трех других, описанных в ст. 18—19а. Высказывание в ст. 20 стоит несколько особняком, но вполне вписывается в данный контекст, а также позволяет замкнуть круг.