Новый директор
Шрифт:
— Конфеты он так и принес? В газете?
— Да. Так и велел передать.
— А что он вам еще сказал?
— Больше ничего такого… Спросил насчет Людмилы, заходила она ко мне или нет.
— Когда он собирался к вам еще зайти?
— Ничего не сказал. Сказал, что зайдет, а когда — не сказал.
— Ну хорошо, — медленно проговорил Константин Семенович, поднимаясь. — Сегодня я вызову вашего сына на допрос и всё передам. Больше я вас не задерживаю. Идите домой и отдыхайте. Вы же в ночной смене работаете?
Женщина тяжело встала со стула, молча поклонилась и
— Я вас не вызывал! — строго остановил его Константин Семенович. — Придется еще немного подождать.
— Я полагал, что вы освободились… Я с работы отпросился…
— Помню, помню.
Закрыв дверь на ключ, Константин Семенович вернулся к столу и позвонил по местному телефону:
— Алло! Кто это? Товарищ Щербаков! Ты-то мне и нужен. Сейчас я отпустил одну гражданку. Фамилия ее Волохова. Да, да, мать этого… Пропуск я ей забыл выписать, а поэтому она скоро вернется назад. Нужно проводить ее до дома, издали… Очень возможно, что кто-нибудь поджидает ее на пути или где-нибудь возле дома. В особенности меня интересует хорошо одетый юноша. Зовут Олегом… А больше никаких примет. Остальное постарайся выяснить… Фамилию, адрес. Но так, чтобы он ничего не заподозрил… Нет. Они не уговаривались, но мне почему-то кажется… Совершенно верно. Я бы на его месте и в его возрасте обязательно встретил эту женщину…
Повесив трубку, Константин Семенович занялся осмотром передачи. Чувствуя, что тут спрятано какое-то сообщение, он начал внимательно разглядывать каждый предмет. Перекладывая на край стола хлеб, масло, яблоки, папиросы, следователь упорно искал пометок, знаков или записки. Записку можно спрятать в хлеб, в масло или в мундштук папиросы. Самой подозрительной была газета. Вытряхнув конфеты на стол, он ладонями разгладил листок, но в это время раздался осторожный стук. Вернулась Волохова.
— Вы что-нибудь забыли? — спросил Константин Семенович, открывая дверь.
— Меня послали обратно, товарищ следователь, — смущенно сказала женщина. — Не выпускают. Говорят, пропуск надо.
— Да. Пропуск нужен, — сказал Горюнов. — Извините, пожалуйста. Это моя вина. Я сейчас. Подождите секунду.
Волохова осталась в дверях, а Константин Семенович вернулся к столу и выписал пропуск.
— Досадно, что так получилось, — посочувствовал он, вручая пропуск. — Пришлось вам по лестнице подниматься. Извините!
— Ну что вы! Высока ли лестница… Теперь, значит, выпустят? Сюда, говорят, пускают, а назад не всегда выпускают, — с несмелой улыбкой сказала она.
— Это верно. Бывает, что придет человек к нам для беседы на полчаса, а домой вернется года через два, — подтвердил Константин Семенович, глядя в упор на стоявшего в коридоре Садовского.
— Неужели! — со смехом отозвался тот. — Два года! Ай-ай-ай! Загостится, значит… Понравится!
Смех его был вполне натуральным, но бегающие по сторонам глаза выражали совсем другое.
— До свиданья, товарищ следователь! — сказала Волохова и направилась в глубь коридора.
— А вы, гражданин Садовский, не волнуйтесь. Я скоро освобожусь. Присядьте на
— А что мне думать! Машина у меня стоит… и вообще работа, — забормотал шофер, но Константин Семенович не стал его слушать.
Вторая страница «Смены», в которой были завернуты конфеты, сама по себе никаких подозрений не вызывала. Обычные заметки о труде, спорте, о молодежном гулянье в ЦПКиО. Название заметок, как и иллюстрации, тоже не могли иметь какого-то второго смысла. Внимательно разглядывая строчки, Константин Семенович искал пометок над буквами, но никаких следов карандаша обнаружить не удалось.
«В чем же дело? Неужели это простая случайность? Кулек, в котором были смешаны конфеты, разорвался, и Олег заменил его газетой… Нет. Тут что-то сложней… Есть еще способ: наколоть буквы иголкой», — вспомнил он и, повернувшись к окну, поднял газету на уровень глаз.
Крошечные, но ясно видимые точечки были разбросаны по всей газете. Теперь оставалось выписать отмеченные буквы, и тайнопись Олега будет прочитана.
7. Допрос отца
Когда после обеденного перерыва Константин Семенович вернулся в свою комнату, Садовский, по-прежнему сидевший на скамейке в коридоре угрозыска, даже не поднял головы. Два часа ожидания сделали свое дело. Было время поразмыслить о жизни, о работе, о детях. И по-видимому, мысли его были совсем не радужными.
— Проходите, гражданин Садовский, — сухо пригласил следователь, открывая дверь. — Надеюсь, вы догадались, зачем я вас вызвал? Садитесь, пожалуйста!
Любезная улыбка на лице Садовского, тревожно бегающие по сторонам глаза, вежливая предупредительность — всё это исчезло. На смену появилось что-то другое, более естественное.
— Догадаться нетрудно, — мрачно проворчал он, садясь на указанный стул.
— Тем лучше! Скажите, пожалуйста, когда вы получили повестку?
— Вчера днем.
— Вчера? А я решил, что вам ее вручили сегодня. На работе. Почему вы пришли в спецовке? Другой одежды у вас нет?
— Есть, но я подумал… — начал было оправдываться Садовский.
— Всё-таки думали? — перебил его Константин Семенович. — Это хорошо, когда человек иногда думает. Значит, можно считать, что вы умышленно продушили весь коридор бензином?
— Ну как это можно… что вы, товарищ…
— А что, без умысла?
— Ну ясно, без умысла.
— Ничего мне пока не ясно. Могу только предполагать, что думали вы, значит, о чем-то другом. То, что от вас бензином за километр несет, об этом вы не подумали.
— Да я, знаете ли, как-то не замечал…
— Вам нравится этот запах?
— Я привык.
— Дома вы тоже ходите в этой спецовке? — строго и вежливо продолжал спрашивать Константин Семенович.
— Не-ет… дома я переодеваюсь, — неуверенно протянул Садовский.
Грубить и огрызаться в этом учреждении он не решался, хотя на языке и вертелась пара крепких фраз.
— Так. Значит, дома вы переодеваетесь и моетесь.
— Я не понимаю, к чему такой разговор, товарищ следователь. Ну я, конечно, виноват… Признаюсь.