Новый директор
Шрифт:
Константин Семенович взглянул в выпуклые глаза директора и понял, что разговаривать с ней бесполезно.
3. Предложение
Татьяна Михайловна сидела за письменным столом мужа. В комнате был полумрак. Настольная лампа бросала широкий светлый круг, захватывая кипу школьных тетрадей, кучу газетных вырезок, сдвинутых на край стола, и разложенные учебники, над которыми склонилась голова дочери.
— Мама, а что такое «поддыхало»? — неожиданно спросила девочка.
— Как ты сказала?
— Поддыхало! Мальчишки у
— А-а… Это, наверно, солнечное сплетение. Оно помещается вот здесь, под ложечкой, — разъяснила Татьяна Михайловна, нащупав пальцами «поддыхало» у дочери. — Не отвлекайся, Лялька. Ты мне мешаешь.
На кухне гремела посудой Арина Тимофеевна. Над головой кто-то беспрестанно заводил «Голубку». За окном шумели проезжавшие мимо автомобили, но все эти звуки не мешали работать сосредоточенно. Трудно проверить за вечер сорок семь ученических тетрадей, но Татьяна Михайловна уже привыкла к этому. Натренированные глаза быстро бежали по строчкам диктанта, спотыкаясь на ошибках. Красным карандашом она почти автоматически исправляла а на о, в на г, вписывала пропущенные буквы, дописывала слова и, наконец, ставила отметку. Фамилии детей на обложках тетрадей она могла не читать. Стоило ей раскрыть исписанную страничку, как она не только узнавала имя и фамилию девочки или мальчика, но и мысленно видела их глаза, пухлые губы, косички, челочки…
Звонок в прихожей сорвал Олю с места.
— Папа пришел! — Подпрыгивая на одной ноге, она побежала открывать дверь.
Пока Константин Семенович раздевался, девочка умчалась в кухню и там развернула бурную деятельность:
— Бабушка, папа пришел! Скорей, скорей… Он устал, наверно. Я сама зажгу… Ну пусти, бабушка!
Кормить вернувшегося с работы отца было на ее обязанности, и девочка очень ревностно относилась к этому делу.
Константин Семенович вошел в комнату и некоторое время смотрел на освещенную голову жены.
— Ты знаешь, Танюша… У какого-то советского поэта есть лирические стихи. Описывает он ночь в деревне. Тишина. Звезды. Все спят, и только в одном окне горит огонек. Там учительница правит детские тетради. Какая умилительная картина!
— Ну так что?
— То есть как «что»! Чему же тут умиляться? Это возмутительно! Всем полагается ночью спать, а учительнице нет? У нее же завтра уроки…
— Ты сегодня сердитый?
— Наоборот. Сегодня у меня прекрасное настроение. Часа через два придет гость.
— А кто?
— Борис Михайлович Замятин. Когда-то он был моим большим другом. Вместе учились в институте. Сейчас не знаю… Жизнь и время так меняют людей…
Оля прибежала в комнату, зажгла верхний свет и захлопотала вокруг стола. Достала из буфета тарелки, вилку, ножик, ложку.
— Папа, ты очень устал?
— Нет, Леша, не очень. А что это у тебя с косой?
Кончик светлой косы у дочери был вымазан фиолетовыми чернилами.
— Мальчишки в чернила окунули. Я даже не заметила, папа. Они сзади сидят. Я хотела отрезать, а мама говорит — не надо. Отмоются.
— Конечно, отмоются, — согласился Константин Семенович. —
— А я ему чернилами на гимнастерку плеснула.
— Так. Значит, рассчиталась. Ну, а дальше?
— Сначала он хотел драться, а я сказала — только посмей! Я хотела ему сдачи линейкой дать… если полезет.
— Не полез?
— Нет. Струсил.
— Ну и хорошо!
— Ему, наверно, за гимнастерку дома влетит, папа…
— Наверно. Гимнастерку ты, пожалуй, зря… А что Фаина Дмитриевна сказала?
— Она не видела. Я скажу ей, что сама косу измазала. Нечаянно. Правда, папа?
— Да. Жаловаться, конечно, не стоит, — согласился Константин Семенович, покосившись в сторону жены.
В это время из кухни донесся голос Арины Тимофеевны, и девочка побежала за супом.
Татьяна Михайловна слышала весь разговор, но, как всегда, при дочери не вмешивалась.
— Костя, а ты считаешь это нормальным?
— Нет, я не считаю это нормальным, Танюша. Но видишь ли, у них в классе нет коллектива, а значит, нет и дружбы. Как же не драться, если безопасность каждого зависит только от личной смелости и решительности.
— Я не хочу с тобой спорить, — сказала Татьяна Михайловна, задумчиво глядя на лампу. — Если строго разобраться, в моем классе тоже нет коллектива. Но вокруг чего, вокруг каких дел я могу создать коллектив? Успеваемость, и только успеваемость! Больше наша директриса ничего не признаёт.
— Успеваемость — это эталон, которым, к сожалению, сейчас измеряется всё. Попробуй представить, что творится в министерстве… Школы дают свои отметки в районы, районы в область, все области в министерство. Собирается огромное количество данных, и начинается их обработка. При помощи счетных машин отметки складывают, множат и делят. Потом их сравнивают с прошлыми годами, выводят кривые по каждому предмету и высчитывают среднюю по четвертям… Не правда ли, какой громадный, колоссальный труд! А ты ворчишь.
— Мама, а почему ты ворчишь? — спросила Оля, войдя в комнату и услышав последнюю фразу.
— Ворчит она потому, что ты вмешиваешься в разговор взрослых и никак не можешь от этого отвыкнуть! — строго сказал Константин Семенович и, взглянув на нахмурившуюся дочь, спросил: — Учтем?
— Учтем, — кивнув головой, согласилась девочка, наливая в тарелку суп.
Она села напротив отца, положила локти на стол и, подперев ладонями щеки, Не отрываясь и не мигая, стала смотреть на его седую голову. Она любила и уважала отца. Это не беда, что иногда он делает замечания. Всё-таки он старше и опытней. Он кормит и воспитывает ее.
Потом, когда Оля станет взрослой, а отец состарится, уже она будет его кормить. Девочка часто мечтала об этом времени; живо представляя, как заботливо, с какой любовью она станет ухаживать за стареньким папой. Почему-то, думая об отце, она совсем забывала про мать. Может быть, это объяснялось тем, что мать была значительно моложе отца.
— Лешка, а как у тебя обстоит дело с уроками? — спросил Константин Семенович.
— Осталась одна задачка.
— Может быть, ты ее решишь, а потом вместе сходим в магазин? Прогуляемся перед сном.