Новый год по новому стилю
Шрифт:
— Не суди и не судим будешь, — выдохнула я, отстраняясь от него, но всего на чуть-чуть, чтобы не разорвать кольца его рук. — Ты мне нравишься, и я не знаю, почему раньше этого не замечала…
— Да даже если тебе просто нужен мужик, я согласен, — хохотнул он, прижимаясь губами к моему мокрому лбу.
Кажется, мы уложились в дневной сон, хотя бы с разговором.
— Ревнивая зараза!
Это Гриша кричал
Глава 4.1 "Танцы у плиты"
— Лизавета, ты танцуешь?
Я чуть сковородку на себя не перевернула. Только, увы, лицо опалил не жар от плиты. Я пылала, как школьница, совсем по другой причине.
— Оладьи пеку… — выдала, как дура, когда обернулась к свекру.
Точно идиотка! Он же не слепой. И так видит!
— Танцуешь… — не унимался Александр Юрьевич, запахивая халат поверх треников.
— Фитнесом занимаюсь… — шла я, наверное, уже бурыми пятнами. — Утренняя гимнастика у плиты. Ноу-хау работающей мамы… — несло меня уже не в ту степь недетским ветром.
Александр Юрьевич продолжал улыбаться. Спалили меня, да? И рады? Ну что я должна была сказать? Сама не понимаю, чего тут попой виляю. Нет, понимаю… Но вам уж точно не скажу. Не скажу, что не спала полночи. Как когда-то с вашим сыном. Так давно, что и не вспомню подробностей.
А тут Гриша перед сном прислал вопрос, который окончательно лишил меня сна:
— Можно будет тебя при ребёнке поцеловать?
Господи, я не думала, что меня вообще когда-нибудь кто-то об этом спросит… Вчера мы расстались чинно, потому что время не пришло: я — мама, а он какой-то там Гриша с тортом и кошками. Все еще какой-то, хотя мы с ним будили ребёнка в четыре руки. Одной мне оказалось не под силу ее растолкать. И так проспала до полной темноты, вынудив маму схомячить половину торта, а дорогого Гришу — все мамины губы.
— Если б я только знал, что она так крепко спит…
Он улыбался так мило, что мне хотелось ему врезать — не со зла, но чувствительно. Мог ведь промолчать, мог… Это когда-нибудь случится, только непонятно, как и где… Но уж точно не в квартире тещи в окружении ее одиннадцати кошек!
— Может, в машину отнесешь спящей? — смотрела я на него с надеждой.
Теперь уже перед смертью не надышишься. Все равно Любаша не будет спать ночью. Но он ее добудился и даже впихнул пару ложек торта, остальное пришлось выкладывать с блюдечка обратно в коробку.
— Позавтракаете тортом.
Очень умно, Гриша… Прямо остроумно!
Как мне теперь уложить Любу? Если не будет спать полночи, мы никуда не пойдём днём, а мне очень-очень надо пойти. Не просто надо, а хочется. Хочется встречаться не с Любиным папой, а с Любиным Гришей. У меня от одной мысли о нем, от произнесённого внутренним голосом имени, мурашки бежали по коже. Боже, можно тебя поцеловать? Конечно же, можно! Нужно!
— Нет, ещё рано, — пишу в ответ, жмурясь от коктейля из слез счастья и обиды.
От их гремучей смеси глаза лезли из орбит. Хотелось спать и не спалось…
— Понял, буду чинно держать за ручку. В одиннадцать я у тебя. Не рано?
Поздно. Хочу видеть его прямо сейчас! В двенадцать часов ночи.
— В самый раз. Ты сбил ребёнку весь режим, — ругаю его, улыбаясь в экран.
Какая же идиотская у него аватарка. Это не селфи, но у фотографа явно не из того места руки растут. Лучше б действительно собачью морду поставил. Добермана, например… А что… Похож… Хотя бы шевелюрой. Только глаза голубые… Ну, доберман в линзах… Боже, что за бред у меня в голове, что за бред…
— К черту режим! — и чертика прислал. — Ты всю жизнь мою с ног на голову поставила.
Улыбаюсь, уже пугаясь себя, потому что не могу перестать думать про его бывшую.
— Невиноватая я, ты сам нас купил.
— Как всегда, кота в мешке. Спи, кошка…
И переслал мне мои чертовы губки! Те самые, что я случайно послала ему за билеты на ёлку… Поделись своим чувством юмора, а? У меня, кажется, уже никаких чувств не осталось — такая лежу себе бесчувственная и проклинаю твердое неровное кресло. Как я могла его купить? Разве экономия места стоит таких жертв со стороны моей спины? Пришлось повернуться на бок. Люба спит и улыбается. Ей явно снится Гриша. А если я закрою глаза, он мне тоже приснится?
Уж улыбаться ты точно будешь — вопил разъяренный внутренний голос — Ты же не можешь дать губам покоя… Губам? Покоя? Я не уверена, что у меня губы остались на месте… Или они забыли, где столько лет жили, вот теперь и прыгают по всему лицу, неприкаянные… Нет, каяться я не стану. Не за что… Я повторю это и не один раз. И даже больше, чем это. Гриша что-нибудь придумает. Это же забота мужчины, в конце концов, найти теплую пещеру, а я исполню свой женский долг — разведу в ней огонь…
Любу я уложила спать в одиннадцать часов и сорок минут. С большим трудом. Пообещав, что попрошу у Гриши кота.
— Дедушка ведь не против? Дедушка, ты хочешь кота? Ну ведь хочешь! Он тебе понравится! — висела на Александре Юрьевиче внучка.
ГАВ испортил ее за один день. И меня… Нет, меня он починил. Я танцую! И это после двух часов сна!
— Лизавета, зачем с утра суп варишь? Вы снова куда-то уходите?