Новый год по новому стилю
Шрифт:
Гриша отпустил меня и тоже посмотрел вниз, на Любу.
— Иди, я и тебя обниму.
И поднял ребенка ко мне. Теперь мы с Любой были одного роста. Она даже немного выше.
— Можно тебя поцеловать? — не дожидаясь ответа, Гриша чмокнул обалдевшую Любашу в щеку. — А твою маму можно?
Люба кивнула, как болванчик, и Гриша повернулся ко мне, но вместо щеки нашел губы. На секунду, но это
— Что будем делать? — спросил Гриша, так и не спустив ребенка с рук.
Я взглянула в ее горящее смущением — или не им, лицо. Подняла руку ко лбу — прохладный, но каким ему быть после лекарства?
— В чем дело? — нахмурился Гриша.
— С утра была маленькая температура и сопли. Я дала ей лекарство.
— У вас что, бегство с больничной койки получается? Ты предлагаешь мне таскать по городу больного ребенка?
Я отвернулась к памятнику Ленина, чтобы спрятаться от осуждающего взгляда Вербова.
— Гриша, у меня не было выбора, как ты не понимаешь… — отозвалась я шепотом, и мой шепот не перекрыл голос Любы, сообщающий дяде, держащему ее на руках, что она не болеет.
И этот дядя впервые проигнорировал ее слова и ответил мне:
— Лиз, без всяких задних мыслей… Поехали ко мне, уложим ребенка в кровать, посмотрим мультики… Могу даже купить попкорн.
— Мы не едим попкорн, — выдала я на автомате, еще не совсем понимая, что мне предлагают. Будто воспаленный мозг, по закону Штирлица, запомнил только последнее слово. — Куда к тебе? К кошкам…
— Хочу к кошкам! Хочу к кошкам! — перебила нас Люба и даже запрыгала в руках, но они оказались достаточно сильными, чтобы удержать ее.
— Ко мне домой. У меня нет кошек. Зато тепло и тихо. А это то, что нужно сейчас Любе. Тут рядом можно блины купить на обед или на завтрак, — добавил он уже скороговоркой.
— Мама испекла блины, но я не хочу есть их без меда.
— У меня есть мед. Хочешь ко мне за медом?
— Хочу…
Да ёшкин кот, вот так и совращают малолетних дур! И не очень малолетних.
— Здесь через дорогу кафе, — продолжал Вербов говорить уже для меня. — Думал, зайдем на чашку кофе…
Так и хотелось вставить, что я уже пила с утра кофе. Но язык не повернулся заплатить медяком за золотую заботу.
— Можем взять у них медовик или сметанник. С собой. Торты у них отличного качества.
Мне не хотелось выяснять, с кем и при каких обстоятельствах господин Вербов это проверял. Не слишком ли я ревную — не слишком ли рано? У нас еще и отношений никаких нет… Ну что для мужчины могут значить пара поцелуев? И что из того, что он стоял передо мной на коленях? Может, он всех так соблазняет? Медом и медовыми речами. Я ведь ничего о нем не знаю, но делаю все возможное, чтобы он знал все обо мне.
— Вчера был торт… — начала я несмело, не зная, что сказать ему про новые гости, в которые он тянет меня против моей воли… Или во мне уживаются сразу два человека, но я все равно никак не пойму, кто тянет меня в гости — мама больного ребенка или женщина, больная на голову?
— Сегодня все еще выходной. Но там есть и штрудель, если, по-твоему, это полезнее?
— Все неполезно. Засахаримся…
— Тебе, Лизонька, это не грозит…
Меня передернуло — ни от трех градусов мороза, а потому что Вербов назвал меня точно так же, как час назад Каменцев.
Глава 4.4 "На чужой территории"
— Приехали, принцессы. Вылезайте!
Григорий Антонович Вербов обитал в любимом всеми городе Пушкине. Летом трехэтажное строение желтого цвета, наверное, полностью утопало в зелени, а сейчас было голо, но совсем не как сокол, а как журавль, которого обычному человеку вряд ли можно поймать в руку. Единственное, что могло не нравиться жильцам, так это парковка на улице, но тут либо классическая архитектура, либо — извините — блага современной цивилизации.
Впрочем, я не понимала, зачем берусь оценивать его достаток: квартира в «Корабле» еще могла меня удивить, а эта всего лишь подчеркивала разницу в общественной иерархии. В таком доме говорить про проблемы двухкомнатной квартиры было более, чем смешно. Наверное, когда он спросит про камень преткновения между мною и Кириллом, я назову имя дочери.
Вербов снова достал свою увесистую связку и открыл парадную дверь. Внутри все чистенько, даже имеются незапыленные почтовые ящики. На второй этаж по чистой лестнице, и вот снова переступать порог чужой квартиры…
— Можно без тапок. Полы с подогревом, — бросил хозяин, закрывая дверь. — Детских тапок у меня точно нет, но тебе могу дать.
Женские имеются, понятное дело…
Он отодвинул зеркальную дверцу шкафа, явив миру почти пустое нутро. Вынул вешалку и сначала принял пуховик от меня, затем куртку от Любы и лишь потом уже повесил свою. Я смотрела на свое отражение, и оно мне совершенно не нравилось. Не спать и ругаться в моем возрасте губительно для внешнего вида.