Новый год по новому стилю
Шрифт:
— Лиза…
Здесь барная стойка была намного выше кухонного стола, но он все равно сумел усадить меня на нее, заставив снисходительно смотреть на себя сверху вниз.
— Лиза, а давай вы сегодня не пойдете домой? У меня в кабинете есть диванчик. Мне хватит…
Сейчас я могла стиснуть коленями только его грудь.
— Дед ждет нас. Мы не можем не прийти. И, знаешь, я не представляю, как смогу оставить его одного…
—
Пришлось зажмуриться от неонового света, лившегося из пытливых глаз.
— Ты не понимаешь, Гриша, ничего не понимаешь… Кирилл не будет за ним ухаживать, не будет… А один… Дед никогда не жил один, жена пылинки с него сдувала…
— Я его тоже должен взять к себе?
Я дернулась от такого дурацкого вопроса, да еще сказанного таким серьезным тоном.
— Что за глупости…
— Я и спрашиваю тебя — Лиза, что за глупости? У тебя своя жизнь, у него своя… прожита. И у него есть сын. Что воспитал, то и получил. И это Кирилла, а не твоя обязанность содержать отца. И вообще, пусть размениваются, если не хотят жить вместе. Это их квартира, это их проблемы, Лиза.
— Ты не понимаешь…
— Да, не понимаю! — вскричал Вербов. — Но я не хочу и не допущу, чтобы какой-то дед выступал преградой к моему счастью.
— Да с чего ты взял, что мы — твое счастье?
Я подалась вперед с твердым намерением спрыгнуть на пол, и Вербов помог мне, но рук с талии не убрал.
— Я так думаю, а время покажет. Лиза, оставайся у меня. Сегодня, завтра, навсегда. Ты — взрослая женщина, ты не обязана отчитываться перед посторонним мужиком…
— Знаешь, — я вскинула голову, чтобы не смотреть снизу вверх в чуть раскрасневшееся лицо Вербова. Мое, наверное, горело еще хлеще. — Посторонний пока у меня ты. А с Александром Юрьевичем я живу седьмой год. И он первым встал на мою защиту. Он сказал собственному сыну, что тот сволочь. Я не могу уйти просто так. И я не могу оставить его один на один с Кириллом, потому что Кирилл уже довел до могилы мать, а я хочу, чтобы у Любы был дедушка как можно дольше. Дедушка, которого моя дочь обожает. Моего отца она, увы, почти не знает. Так что, Гриша…
— Так что, Лиза, — перебил меня Вербов. — Бери-ка, дорогая, такси и езжай к Любиному дедушке. Поговори с ним откровенно о сокровенном. Без детских ушей, а потом возвращайся к нам с Любой.
Я раскрыла рот и не сразу сумела переспросить:
— В смысле? К вам с Любой…
— Ребенок болеет. Ребенок спит. Поверь, я могу сыграть роль безусого няня до твоего возвращения на пятерку с плюсом. Ваш разговор с дедом не для детских ушей.
— Я не хочу оставаться у тебя…
Вербов зажмурился. На секунду. Потом на другую — прикусил губу, а на третью уже сказал:
— Я привезу тебе ребенка по первому твоему звонку. Езжай и поговори. Я сейчас говорю абсолютно серьезно. Я тебя нахер уволю без выходного пособия, если узнаю, что ты взяла ипотеку. Поняла? Да ты и не возьмешь ее, потому что бухгалтерия не выдаст тебе справку о зарплате. Ясно?
— Ты мне угрожаешь, что ли? — с трудом выговорила я, не в силах ни стоять подле него, ни отступить. Под коленкой тряслась жилка. Он вытащил телефон и молчал. Минуту. Угрожающую минуту.
— Я взываю к твоему здравому смыслу всеми доступными мне способами, — он поднес к моему лицу свой айфон. — Машина будет через десять минут. Могу пока налить тебе для храбрости коньяка или водки.
Я по-прежнему молчала и не верила, что делаю это… Вышибаю стул, на котором сижу. На котором сижу вместе с Любашей.
— Ну, так коньяк или водка?
Глава 4.6 "Лиза, чего ты боишься?"
Во всем и всегда виноват французский коньяк. Я впервые не могла молчать в такси — нет, я не собиралась изливать душу таксисту и полагаться на общественное мнение. Мне надо было с кем-то поговорить, а говорить было не с кем… Говорить о сокровенном. Я не могла позвонить Лии — Вербов ее начальник, я не могу трясти его грязным бельем… А мое она уже все видела… И я набрала мамин номер.
Мы редко откровенничали за чаем. Ни в детстве, ни в мои нынешние краткие визиты домой. И почти никогда не говорили о самом главном. Не было нужды. Выговориться мне потребовалось только тогда, когда стало действительно плохо… И я начала названивать домой. По телефону, не видя маминых осуждающих глаз, было значительно проще говорить о том, о чем следовало бы промолчать.
Я рассказала маме все — все, начиная с вечера пятницы. Про мои терки с начальством из-за удаленки она уже знала. И что услышала в ответ — переезжай к нему. Мама, ты серьезно? Ты в своем уме?
— Мама, ты понимаешь, как это будет смотреться со стороны? Что я цепляюсь за его положение…
— Я тебе сейчас скажу, как смотрится со стороны твоя сегодняшняя жизнь! — вдруг повысила голос мама.
Да так сильно, что я невольно отдернула от уха телефон. И посмотрела в зеркало заднего вида — нет, водитель не смотрит на меня. Да и вообще мне впервые было плевать, что обо мне подумает незнакомый человек, пусть хоть все кости на кухне потом перемоет…
— Все мои подруги спрашивают: твоя дочь действительно дура или ты просто нам не все рассказываешь? И я говорю им — да, дура. Не знаю, как такую воспитала. И тебе говорила и снова говорю, что ты дура. И будешь еще большей, если упустишь свой второй шанс. Он даётся единицам! Лиза, мужика не оттолкнул чужой ребенок…
— Вот именно, мама! Баб вокруг без всякого хвоста пруд пруди. Зачем ему сдалась я со всеми моими проблемами? Сказок не бывает. Я не верю в такое рыцарство или…