Новый год по новому стилю
Шрифт:
— Гри…
Я не успела договорить свою мысль, а он не успел ещё затворить дверь, а его губы уже закрыли мне рот. Поцелуй вышел жёстким и даже малость болезненным. Гриша никогда ещё не целовал меня с такой жадностью. Я даже отпрянула, смяв спиной чинным рядком висящие банные халаты стерильного бежевого цвета. Гриша оттащил меня от стены, не выпуская губ, а я двигалась вперед, не открывая глаз. Это доверие, да? Или желание забыть, где нахожусь и представить себя на необитаемом острове, где ни люди, ни обстоятельства
Я почувствовала за спиной стол и в ту же секунду оказалась на нем. Здесь было тепло, но без намека на соседство с сауной: жар шел не от нее, это взрывался градусник подмышкой. Руки Гриши ползли вверх, снимая и кофту, и бюстгальтер не расстегнутыми.
— Что ты со мной делаешь?
Я не делала с ним ничего, но позволяла ему делать со мной все. Все, что касалось одежды. На пороге сауны нужды в тряпках не было никакой.
— Гриша, не надо… Пожалуйста…
На этом столе пили чай. У противоположной стены стоял буфет с сервизом и розеткой для чайника. А внизу чернел встроенный крохотный холодильник.
— Лиза, нельзя оставаться хорошей девочкой с плохим мальчиком. Так по жизни не работает…
— Гриша, это дача… Я…
— Тебе стыдно? — его рука уже почти стащила с ног мою последнюю защиту. — Думаешь, кто-нибудь поверит, что в моем обществе ты грела косточки, пуритански завернувшись в полотенце?
Его пальцы искали ответ совсем не на языке. Да язык и не спешил его давать, а тело не жалело для Гриши горячих ответов.
— Это стол, на нем едят…
Я по театру знаю, что он помнит этот стишок. И его руки мгновенно вернулись мне на талию, чтобы перекинуть горячее тело на кушетку. Затем с трудом отыскали мужскую футболку. Я видела, как дрожат на его груди темные завитки, точно былинки на ветру, и такими же невесомыми сделались все мысли и все тело, когда мой желанный мужчина склонился к моей груди с очередным поцелуем.
— Лиза, мне быть аккуратным или можно ни о чем не думать?
Нашел время спрашивать? В страхе я сжалась так, что он лишь чудом не пролил свое добро. Во второй части марлезонского балета он всегда предохранялся, но видимо на родительскую баню не рассчитывал.
— Да что ты так дёргаешься?! Чего боишься?
Я не оттолкнула его, но вывернулась и свесила ноги с кушетки, чтобы стиснуть коленки, которыми еще мгновение назад крепко прижимала Гришу к себе.
— Лиза, Лиза… Мы же с тобой достаточно взрослые, чтобы не бояться последствий.
Я отвернулась, все ещё не в силах ворочать языком. Гриша устроился у меня за спиной, зажав рукой мой бедный живот. Подбородок его тем временем рыл окоп в моем плече, а волосы щекотали горящее далёкой зарницей ухо.
— Мы знакомы неделю… Ровно неделя сегодня. Забыл?
— Лиза, твоя дочь называет меня папой… Это намного серьезнее любого штампа, ты так не думаешь разве? — он откинул с плеча непослушную прядь и впился в кожу чуть ли не зубами. — Мы уже вышли из возраста максималистов, тебе не кажется? — теперь он пробовал на зубок мочку уха. — Мы умеем идти на уступки. Мои вместе уже двадцать пять лет. Думаешь, они никогда не ругались?
Я сжалась ещё сильнее, и руки Гриши скользнули мне на плечи, чтобы расправить их, и теперь моя голова нашла покой на его плече. Ноздри против воли раскрылись, точно розовые бутоны, вдыхая последствия спортивных игр с малышней. Запах взрослого брата… Он завораживал, взывал к женскому естеству, глушил все страхи силой динамита…
— Я слишком много теперь про тебя знаю, — кричал в голос мой внутренний голос. — Слишком… Даже то, что ты бы никогда мне не рассказал…
Гриша не напрягся. Его руки еще нежнее стали гладить налившуюся желанием грудь.
— В моей жизни не случалось ничего, чего бы мне следовало стыдиться… Не думаю, чтобы Ленка что-то там приврала, выдавая страшные Гришкины секреты… Так и знал, что вас, баб, нельзя оставлять одних. Ведь звал же гонять на квадроциклах, звал… И ты бы продолжала свято верить, что я святой…
Он вжался губами мне в ухо: он по-прежнему тяжело дышал.
— Ты не святой, ты демон — простонала я, когда Гриша соединил на вершине моей груди свои большой и указательный палец. — Я даже знаю про твои зубы… — стиснула я свои, чтобы подавить рвавшийся наружу новый стон.
Гриша не замер, сразу рассмеялся.
— Ещё скажи, что поэтому у меня поцелуи ненастоящие… Ну, скажи…
Он развернул меня к себе, но не для ответа, а чтобы дать мне свой губами — мягкими, сочными, безжалостными — умело убеждающими меня в том, что до него я не знала настоящих поцелуев: тех, что вытягивают из тела душу.
— Лиза, я все ещё хочу тебя… — и этот голос может опускаться до баса не только в песне. — Почти бесконтрольно.
Я тоже давно утратила над собой контроль.
— Думаешь, я могу просто так сидеть рядом с тобой голой? — задавал Гриша глупый вопрос.
Я прижала ладонь к его вставным передним зубам. Мокрую от неконтролируемого больше желания.
— Я не хочу проверять твою выдержку, — воспроизводил мой язык какую-то древнюю запись. Со скрипом. Как старую пластинку… — И заодно мое тело. Оно меня уже один раз подвело…